И старую травницу, и ее внучку трясло от произошедшего.

– Беги! – повторила бабушка. – Их послали убить тебя! – она бросилась в сторону и суматошно забегала по комнате.

– Бабуль, что случилось? – округлив глаза, вопросила Яринка.

Знахарка на ирну замерла, а после, позабыв про боль в ногах, вернулась к внучке и начала путано ей все объяснять:

– Моя бабушка была пророчицей…самой настоящей! А у меня так…только иногда видения бывают, но яркие, будто угольки в костре. Да о чем это я? Бежать тебе надобно! Злое дело замыслил демон твой, да друзья его окаянные! Хотят сжить они тебя со свету!

– Но…

– Не перебивай! Эти перворожденные темным чародейством владеют, а наши деревенские и без него давненько нас опасаются! Началось это все с меня, а вот закончится…– она умолкла, махнула рукой и бросилась к резному старинному ларю, а затем принялась выискивать что-то в его недрах.

В холщовую суму были торопливо сложены пара краюшек хлеба и мешочек с дольками сушеных яблок. Из сундучка с травами и готовыми снадобьями знахарка вынула потрепанный мешочек, а из него был бережно извлечен небольшой флакон, вырезанный из цельного куска необработанного малахита.

Яринка с растерянным видом взирала на свою бабушку, безмолвствуя и пытаясь мысленно угадать, зачем все это понадобилось искать так срочно.

Сильным рывком знахарка откупорила посудину с воистину бесценным зельем и протянула зеленый флакон внучке с просьбой:

– Выпей поскорее…

Яринка без ненужных в данный момент вопросов приняла дрожащей рукой малахитовую бутылочку и залпом осушила ее.

Вкус зелья был непротивным, немного терпким, травяным, оставляющим на языке привкус горечи.

– Это настойка терции, я хранила ее много лет, как знала, что пригодится, – вещала пожилая женщина, – сил она тебе придаст, да сущность вторую поддержит, когда понадобится!

– К чему мне все это? – недоумевала Яринка.

– Глупая ты у меня, почти до восемнадцати годков дожила, а все равно глупая, да к жизни неприспособленная, но в том только моя вина, – травница вздохнула, но в ее взоре, устремленном на внучку, горел огонек любви и нежности. – Тебе все объяснено уже…

– Зачем моему чудовищу меня убивать? – светлая душа Яринки все никак не хотела верить в то, что ее возлюбленный оказался способен на подлость и коварство.

– А хмар его знает, зачем это демону понадобилось! Папаша твой о тебе и не вспомнил, а этот…Эх! Только мои видения пусть и редки, но никогда не обманывают! Поэтому одевайся теплее и беги в лес. Скроешься в старой охотничьей заимке, которую еще дед твой строил, а утром выйдешь на тракт, обозников дождешься и отправишься с ними в город, – говоря эту фразу, пожилая женщина сноровисто извлекала из недр старого ларя необходимые вещи.

Главным среди них оказался увесистый мешочек с золотыми монетами, трепетно накопленными за долгие годы.

Яринка по-настоящему так до конца и не осознала грозящую ей опасность, но послушно принялась одеваться. Окончив с этим делом, она приняла суму и короткие лыжи, поданные ей бабушкой, и только теперь сообразила, удивленно спросив:

– Ты, разве, не со мной пойдешь?

– Я тебя позже догоню, – знахарка порывисто обняла ее.

У Яринки защемило сердце, а малыш в ее утробе тревожно зашевелился.

– Беги, – шепнула бабушка, подталкивая внучку к порогу, за которым клубились снежные вихри, заметая проторенные тропки, танцуя в ледяном воздухе и напевая свои зимние песни.

Яринка уходила в ночь, не оглядываясь, а ее следы заметались мечущимися снежинками, жалящими лицо, стремящимися пробраться под полушубок и сорвать с головы молодой женщины платок.

Старая знахарка смахнула со щеки соленые капли, и на ирну ей привиделся силуэт гигантского волка, словно сотканного из падающего снега, прыгнувший следом за внучкой. Но потом пожилая женщина подумала, что ей почудилось – и это всего лишь метель рисует такие жуткие узоры. Она вернулась в избу, крепко заперла засов на хлипкой двери, немного поразмыслила и быстро скатала два одеяла, аккуратно уложив их на внучкино место, сверху все это было накрыто третьим.

Устало старая знахарка опустилась на скамью, прочитала молитву Муаре и приготовилась ждать…

Тенриону тоже не спалось этой морозной ночью. Только причина у него была иная для этого, нежели у Яринки и ее бабушки. Очень прелестная такая причина с хорошей фигурой, сладкими губками и весьма умелыми ручками. Мир Лассиль блаженно откинулся на подушки после бурных ласк, а демонесса игриво потянулась, позволяя пышным округлостям с розовыми вершинками заманчиво всколыхнуться.

– Дай отдышаться, – молвил Тенрион, ухмыльнувшись.

– Выпьешь, мой демон, – демоница приподнялась, и ее жених лениво кивнул.

После таких горячих ласк на него напало опустошение, и к Тенриону вновь пожаловала госпожа Скука.

Следя прищуренным взором за своей молодой невестой, дуайгар размышлял об их будущей семейной жизни, дни которой, по его мнению, уже были расписаны, точно знакомая мелодия по нотам.

Вдруг в вяло текущий поток мыслей демона ворвался тревожащий душу аккорд, ударяя по нервам, заставляя расслабленное чело омрачиться. В голове появилась четкая картинка, изображающая синеволосую девушку с застенчивой улыбкой.

Ледяное демонское сердце встрепенулось, вынуждая своего хозяина основательно призадуматься и вспомнить о том, какой сегодня день, точнее ночь. Нерадостные думы затопили сознание Тенриона, заполонив его, будто непроглядные тучи, набегающие на небо перед грозой.

Тенрион и раньше сомневался в правильности поспешно принятого решения, а теперь эти сомнения переросли в стойкую уверенность, что все задуманное в корне неправильно!

Дуайгар присел на край кровати, запустив пятерню в роскошную шевелюру и…

– Мой демон, – на его плечи легли нежные женские ручки, пальчики ласково пробежались, оглаживая кожу, а затем с силой потянули назад, опрокидывая Тенриона на смятые простыни. Он и выдохнуть не успел, как демонесса напрыгнула на него сверху, а ее жаркие губки неистово прижались к его устам, изгоняя из головы все мрачные мысли…

Зимний лес темной стеной вырос перед идущей Яринкой, разом всколыхнув в ее душе все воспоминания о страшных сказках, когда-то рассказанных бабушкой. Вьюга свирепо наметала большие сугробу, украшала ветви могучих сосен снежным кружевом, рисовала в стылом воздухе полупрозрачные узоры из летящих снежинок, пела свои мрачные песни, заставляя нежданную гостью ежиться и, не поднимая головы, дабы не потерять узкую полузаметенную тропку, медленно брести в самую глухомань.

Изредка в мелодии ветра слышался леденящий душу волчий вой, но он лишь подстегивал стремление молодой женщины, как можно скорее добраться до заимки. Слезы Яринки замерзали, оседая на ресницах соленым инеем и оставляя узкие дорожки на холодных щеках.

Темные ямки следов, остающихся на белом покрывале, почти сразу заполнялись снегом, а вьюга гневно шипела на Яринку, ругая ее за нарушение строгого зимнего порядка.

Ночной лес оказался страшным в своем равнодушии, и ни ему, ни метели не было совершенно никакого дела до того, зачем сюда явилась эта человеческая женщина.

Яринка упорно двигалась в нужном направлении, стараясь не обращать внимания на свои страхи, безошибочно идя туда, где располагалась небольшая избушка, построенная дедушкой. Заимка была скрыта от лишних глаз в самой чащобе. Дойти до нее оказалось делом не из легких, несмотря на то, что Яринка все же рискнула и надела на ноги старые дедушкины лыжи, которые он использовал во время зимней охоты.

Теперь молодая женщина, делая неуклюжие шаги, сошла с проторенной дорожки у высокой сосны с зарубками на стволе, указывающей путь к старой заимке.

Лыжи скользили по сугробам, пока Яринка неумело шла вперед и раздумывала о том, что ее ждет. Избушку они с бабушкой не проверяли с самой осени, когда заезжий плотник отремонтировал там крышу в уплату за лечение.

Только вот зимой некому было расчистить снег около домишки, посему выходило, что он теперь заметен им по самую крышу, так что откопать входную дверь одинокой молодой женщине, да еще и голыми руками, не представится возможным.