Русские символисты и модернисты всегда видели в Шекспире родственную душу, художника-символиста, пишущего средневековые мистерии. Леонид Андреев был драматургом-модернистом шекспировского размаха. Возможно, ему не хватало шекспировской широты, но их глубины соизмеримы. В. Брюсов одним из первых отметил условность шекспировского театра, сближающего его с Л. Андреевым.
Древние эллины, обладающие тонким художественным чутьем,
заставляли актеров играть на фоне подлинного здания. Во времена
Шекспира актеры играли на фоне ковров и занавесок, которые и не
выдавались ни за что иное. Ни зрителям античного театра, ни зрителям
театра шекспировского не составляло труда силою воображения
представить и Скифию, край земли, где приковывают к скале Прометея, и
облака, куда перенес место действия Аристофан в "Птицах", и все те
дворцы, хижины, прибрежье, леса и горы, которые с синематографической
быстротой сменяются в трагедиях Шекспира. Попытки, сделанные
некоторыми немецкими и русскими театрами, играть Шекспира и античные
драмы на двойных сценах, а также опыты французских открытых театров
с неподвижными декорациями показали, что и для современного зрителя
такое усилие воображения нетрудно. После явной неудачи всех
"реалистических" и quasi-"условных" постановок пора решительно
обратиться к приемам театра античного и шекспировского. Только тогда
мы вернем искусство сцены тому, кому оно принадлежит по праву,
художественному творчеству артистов.
А. Белый считал шекспировскую драматургию игрищем человеческой фантазии, вымыслом, проверяющим жизнь.
Образы вымысла, как вампиры, пьют кровь жизни - и вот они рядом с
вами - Лир, Офелия, Гамлет!.. Попробуйте вычеркнуть из вашей жизни
Гамлета, Лира, Офелию, и станет беднее ваша жизнь. А между тем и Лир,
и Офелия только призраки. Творческая идея становится для вас жизнью
более ценной, нежели данная вам жизнь. Почему это так? Не потому ли,
что вы спали глубоким сном, а вымысел разбудил вас к жизни.
Д. Мережковский считал Шекспира слишком свободным для России и потому неспособным воздействовать на закабаленный русский народ. В поэме Мережковского "Вера" в ответ на слова героя, что за ним - весь Запад, вся наука, Шекспир и Байрон, имярек яро возражает:
Старый хлам!
Есть многое важней литературы:
Возьми народ, - какая свежесть там,
Какая сила! Будущность культуры
Принадлежит рабочим, мужикам...
Эстетика - черт с нею!.. Надоела...
Нам надо пользы, и добра, и дела.
Да, это так: хотя все, о чем писал Шекспир, ни к кому не относится в такой мере, как к нам, пока мы не искореним собственное хлыстовство, Шекспир не сможет нас ничему научить, как не может научить история, культура и весь наш горький опыт. Время российского Шекспира все еще впереди...
Не могу не сказать несколько слов о "передовом шекспироведении". Не хотелось бы быть всеотрицателем, но идеология оставила свои грязные пятна даже на творчестве лучших... Вот почему А. Бартошевич мне ближе эрудита А. Аникста, а Киасашвили - Морозова и Смирнова. Фриче был прямолинейней и честней... Но это - уже другой разговор.
ШЕКСПИР И ПУШКИН
Но что за человек этот Шекспир? Не могу прийти в себя! Как
мелок по сравнению с ним Байрон-трагик!
Пушкин
Знакомство Пушкина с Шекспиром произошло весной 1824 года во время пребывания в Одессе - именно тогда в его переписке впервые появилось это имя. Шекспир вошел в творческую жизнь Пушкина вместе с Данте и Кальдероном, и с этого момента Пушкин узнал, что европейская культура не исчерпывается французской. Исследователи пишут о внутреннем переломе, пережитом поэтом после знакомства с этой мощью. С жизнью Шекспира Пушкин знакомился по знаменитой книге Гизо, воспринятой им как "манифест нового направления в искусстве".
Начатое в Одессе знакомство с Шекспиром Пушкин продолжил в Михайловском. Именно отсюда он написал слова, вынесенные в эпиграф и обращенные к Н. Н. Раевскому.
Читайте Ш [это мой припев]. Он никогда не боится
скомпрометировать свое действующее лицо, - он заставляет его говорить
со всею жизненной непринужденностью, ибо уверен, что в свое время и в
своем месте он заставит это лицо найти язык, соответствующий его
характеру.
М. П. Погодин приводит слова Пушкина, сказанные у Волконских:
У меня кружится голова после чтения Шекспира. Я как будто смотрю
в бездну.
Пушкин смотрел в бездну, именуемую "жизнь", и у него кружилась голова, ибо шекспировское отношение к жизни совпадало с его, пушкинским. Бездной была не только жизнь, но и собственная душа. То, что именуют "стремлением стоять на почве действительности", на самом деле было стремлением проникнуть в эти бездны.
Шекспир был для Пушкина наставником, образцом поэта и драматурга человеком широких взглядов и великим художником.
Что нужно драматическому писателю? Философию, бесстрастие,
государственные мысли историка, догадливость, живость воображения,
никакого предрассудка любимой мысли. Свобода.
Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении
характеров, в небрежном и простом составлении типов.
Дело не в том, что Пушкин развивал правила каких-то "трех единств", дело во внутренней свободе, которой он учился у английского гения. По той же причине он ставил его выше романтиков и Байрона. Сравнивая Шекспира и Мольера, Пушкин писал:
Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой
то страсти, такого-то порока, но существа живые, исполненные многих
страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их
разнообразные и многосторонние характеры. У Мольера Скупой скуп - и
только; у Шекспира Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив,
остроумен. У Мольера Лицемер волочится за женою своего благодетеля
лицемеря; принимает имение под сохранение - лицемеря, спрашивает
стакан воды - лицемеря. У Шекспира лицемер произносит судебный
приговор с тщеславною строгостию, но справедливо: он оправдывает свою
жестокость глубокомысленным суждением государственного человека, он
обольщает невинность сильными увлекательными софизмами, не смешною
смесью набожности и волокитства. Анджело - лицемер, потому что его
гласные действия противоречат тайным страстям! А какая глубина в этом
характере!
Пушкина восхищало многообразие шекспировских характеров. Он говорил о многостороннем гении Шекспира. В высшей степени показательно, что Фальстафа, а не Гамлета или Отелло он считал величайшим изобретением шекспировской фантазии. Одним из первых Пушкин отказался от приписываемого Шекспиру реализма: "Истинные гении (Корнель, Шекспир) никогда не заботились о правдоподобии", - писал он.
Впрочем, приверженность к почве сказывалась и на Пушкине: он критиковал "Лукрецию" именно с позиций реализма, тогда как это всецело символическое творение, описывающее отнюдь не "соблазнительное происшествие", а судьбу чистоты в грязном мире, о чем, кстати, прямым текстом говорил сам Шекспир:
В ней прояснил художник власть времен,
Смерть красоты и бед нагроможденье...
Пушкин пробовал переводить Меру за меру и оставил мастерское начало, по поводу которого Н. И. Стороженко писал, что "мы лишились в Пушкине великого переводчика Шекспира".
Пушкин признавался, что считал за честь подражать Шекспиру и что учился у него драматургии. На самом деле учеба вылилась в "исправления": в "Графе Нулине" спародирована "Лукреция", в "Анджело" усилен философский элемент "Меры за меру". В первом случае получилась веселая новелла о дамочке-помещице, спасшей свою честь, дав затрещину заезжему столичному Тарквинию. Во втором, наоборот, исключен фарсовый комизм и площадность и усилено глубокомыслие "мрачной комедии". Пушкин считал "Анджело" своим лучшим произведением.
