По поводу шекспировского Анджело Пушкин писал: "Анджело лицемер потому что его гласные действия противуречат тайным страстям! А какая глубина в этом характере!" А вот отзыв М.Н. Розанова об Анджело самого Пушкина:
В "Анджело", облеченном в форму итальянской новеллы, Пушкин
воссоздает итальянское Возрождение с таким же искусством, с каким он
воскрешал перед нами Испанию Дон Жуана, Египет Клеопатры, Аравию
Магомеда, Англию пуритан и т. д.
В черной редакции "Граф Нулин" назывался "Новый Тарквиний". Мысль спародировать Шекспира пришла Пушкину после чтения Лукреции:
В конце 1825 года находился я в деревне. Перечитывая
"Лукрецию"... я подумал: что если б Лукреции пришла в голову мысль
дать пощечину Тарквинию? быть может, это охладило б его
предприимчивость и он со стыдом принужден был отступить? Лукреция б не
зарезалась, Публикола не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир
и история мира были бы не те. Итак, республикою, консулами,
диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному проис
шествию, подобному тому, которое случилось недавно в моем соседстве, в
Новоржевском уезде. Мысль пародировать историю и Шекспира мне
представилась, я не мог воспротивиться двойному искушению и в два утра
написал эту повесть.
Пушкин не скрывал и шекспировских истоков Бориса Годунова: "в его вольном и широком изображении характеров" "я расположил свою трагедию по системе отца нашего Шекспира...".
По примеру Шекспира я ограничился изображением эпохи и
исторических лиц, не гоняясь за сценическими эффектами, романтическим
пафосом и т. п.
Сцена предсмертного прощания Бориса с сыном Федором навеяна аналогичной сценой в "Генрихе IV", есть известная аналогия и в приходе на престол Ричарда III и Бориса, прекрасно показан "фальстафовский фон" старой Руси. Отношение народа к Борису Годунову, шуты и юродивые, общий колорит - дань Пушкина Страстному Пилигриму.
Шекспировское начало Бориса Годунова было немедленно замечено критикой. Белинский писал, что Борис Годунов "есть творение, достойное занять первое место после шекспировских драм".
В своих "Table-Talk" Пушкин оставил заметки об Отелло, Шейлоке, Анджело, Фальстафе. Влияние Шекспира на Пушкина не исчерпывается "Борисом Годуновым" или "Графом Нулиным" - он проникает все его творчество: "Маленькие трагедии", "Египетские ночи", "Арап Петра Великого", "Скупой рыцарь", "Русалка"...
Когтистый зверь, скребящий сердце, совесть,
Незваный гость, докучный собеседник,
Заимодавец грубый, эта ведьма,
От коей меркнет месяц, и могилы
Смущаются и мертвых высылают...
Кто написал? Пушкин или Шекспир?
ШЕКСПИР И ТУРГЕНЕВ
По словам Генри Джеймса, И. С. Тургенев "знал Шекспира в совершенстве". О том же и теми же словами свидетельствовали Д. Мур, Л. Пич, В. Рольстон, П. Лавров. "Он проник в него до последних глубин". Из всех русских писателей Иван Сергеевич Тургенев испытал наиболее сильное воздействие на его творчество "величайшего поэта нового мира".
В 1869 г., отвечая на анкету одного французского журнала, он
назвал Шекспира в числе своих любимых поэтов, короля Лира - среди
любимых литературных героев и Джульетту - в качестве единственной
любимой героини. "Гигант, полубог", "колосс поэзии", чье имя стало
"одним из самых лучезарных, самых великих человеческих имен", - так
определяет Тургенев Шекспира. "...Если бы дверь отворилась и... вошел
бы Шекспир... - шутя говорит он Фету, - я... упал бы ничком да так бы
на полу и лежал".
Имя Шекспира и шекспировские образы постоянно присутствуют в творениях и письмах Тургенева. Больше всего ценил он шекспировского Кориолана, а в самом поэте - грандиозность, многогранность, природность, силу, редкостное умение видеть одновременно все стороны жизни. Для него Шекспир - "могучий гений", которому "все человеческое кажется подвластным".
"Шекспир берет свои образы отовсюду - с неба, с земли - нет ему
запрету, ничто не может избегнуть его всепроникающего взора", он
"потрясает... титанической силой победоносного вдохновения",
"подавляет... богатством и мощью своей фантазии, блеском высочайшей
поэзии, глубиной и обширностью громадного ума".
"Как он и прост и многосложен - весь, как говорится, на ладони
и бездонно глубок, свободен до разрушения всяких оков и постоянно
исполнен внутренней гармонии и той неуклонной законности, логической
необходимости, которая лежит в основании всего живого".
Главный секрет Шекспира Тургенев обнаруживает в его собственных словах:
Природа могла бы встать и промолвить,
Указывая на него: это был человек.
Человечность - вот разгадка гения: человечность как духовная свобода, как "дух северного человека, не закругленный в изящные, часто мелкие формы, но глубокий, сильный, разнообразный, самостоятельный, руководящий".
В знаменитой статье "Гамлет и Дон Кихот", противопоставляя двух главных героев мировой литературы, Тургенев обратил внимание на ускользнувшее из поля зрения читателей отличие утопического и мыслительного типов: в противоположность энтузиастам Дон Кихотам, увлекающим за собой людей, интеллигенты-скептики Гамлеты "бесполезны массе; они ей ничего не дают, они ее никуда вести не могут, потому что сами никуда не идут", "они одиноки, а потому бесплодны", масса презирает их за "коренную бесполезность". Хотя, судя по всему, Тургенев принял сторону Дон Кихота, самого себя он относил к гамлетовскому типу:
Одна из важнейших заслуг Гамлетов состоит в том, что они образуют
и развивают людей, подобных Горацию, людей, которые, приняв от них
семена мысли, оплодотворяют их в своем сердце и разносят их потом по
всему миру.
Впервые к образу Гамлета Тургенев обратился при написании "Каратаева". В "Гамлете Щигровского уезда" уже вполне оформилась концепция Гамлета "лишнего человека".
Дальнейшее развитие образ получил в "Дневнике лишнего человека"
(1850), герой которого Чулкатурин вполне определяется словами статьи о
Гамлете: "...постоянно наблюдая за собою, вечно глядя внутрь себя, он
знает до тонкости все свои недостатки, презирает их, презирает самого
себя - и в то же время, можно сказать, живет, питается этим
презреньем". Тургенев недаром высказывал в статье предположение:
"Гамлет, вероятно, вел дневник"; такой "дневник" он написал за десять
лет до этого. Гамлетовские черты обнаруживаются и в образах "лишних
людей" последующих произведений Тургенева: герое повести "Ася" (1857),
Литвинове в романе "Дым" (1867), Санине в "Вешних водах" (1871) и др.
Теснее всего со статьей "Гамлет и Дон Кихот" связан роман
"Накануне" (1859), писавшийся одновременно с нею.
Последним тургеневским Гамлетом является Нежданов - герой романа
"Новь" (1876). Гамлетизм Нежданова прямо подчеркивается в романе:
"Российский Гамлет", - дважды именует его Паклин.
Тургенев сознательно снижал уровень русского гамлетизма, демонстрируя, во что обращаются доморощенные Гамлеты в этой стране.
"Степной король Лир" был навеян Тургеневу "Леди Макбет Мценского уезда" Лескова, который, в свою очередь, ориентировался на "Гамлета Щигровского уезда". Повести Тургенева с шекспировскими названиями имеют наименьшее отношение к Шекспиру. Это типично русские вещи, отражающие "сомнения и тягостные раздумья" писателя-западника, противостоящего всей русской литературе: от реакционеров-охранителей и славянофилов до революционных демократов.
"Что же делать?" - спрашивал он и отвечал: "...возьмите науку,
цивилизацию - и лечите этой гомеопатией мало-помалу" (Письма, VII,
13-14). И эта мысль о необходимости цивилизовать русскую жизнь, а не
восторгаться тем, что является в ней наследием крепостничества и
