Перископ доверительно поведал мне, что если чутьё его не подводит, то перед нами стоит будущий адмирал, надежда и гордость Рейха и фюрера. Чёрт его ведает, возможно, шампанское тогда ударило в гросс-адмиральскую миниатюрную голову. Дёниц, поставив пустой бокал на поднос официанта, возложил на наши плечи руки с отливающим золотом шевронами на обшлагах кителя, и торжественно заявил:
– Я хочу, чтобы вы, два доблестных моряка, герои Рейха, стали настоящими преданными друзьями. А вы, Отто, как старший товарищ, должны стать наставником Гюнта. Я верю, что ваш опыт, ваше боевое мастерство поможет нашему молодому герою стать настоящим матёрым вожаком одной из самых удачливых «волчьих стай»
Северной Атлантики! – как и подобает, торжественно закончил он свой спич.
Подняв новый бокал трофейного «Дом Периньона»[26], командующий германским подводным флотом провозгласил: «Господа, Фатерлянд ждёт от вас новых подвигов. На вас смотрит великая Германия, на вас смотрит сам фюрер!»
Вскоре свежий кавалер Железного креста первой степени и новоиспечённый капитан-лейтенант Гюнтер Прус был переведён в Сен-Мало в нашу флотилию У-ботов. Я честно попытался выполнить пожелания уважаемого мной Перископа. Пригласив Пруса к себе на лодку, я предложил дать ему несколько уроков по теории боевого маневрирования и приёмам ухода от серий глубинных бомб. Я делал над собой усилие, когда старался быть любезным в разговоре с Гюнтером. Этот человек с самого начала не нравился мне. Хотя надо отдать ему должное, Прус был кем угодно, но только не дураком и не трусом. Выслушав моё вежливое предложение, он ухмыльнулся в своей вызывающей манере и, по-волчьи показав левый клык, заметил:
– Знаете, Отто, у меня своя тактика в бою. Плевать я хотел на все высоколобые теории с их алгебраической абракадаброй. Формулы нужны, когда работаешь в тиши кабинета. Я жонглировал интегралами, когда занимался кораблестроением. Когда же я выхожу в море, у меня отрастают жабры. Я превращаюсь в самое поразительное и прекрасное творение океана – большую хищную акулу. Как это? Да вот так! Просто я и моя лодка с командой становимся одним целым. Я голова с жадной пастью. Мои люди и послушное им железо У-бота – всё повинуется импульсам моего разума, древнего сознания морской рептилии. Сознание это кричит, орёт и требует лишь одного: «Жрать!» Я не жертва, а охотник, и мне некогда совершать сложные маневры. Ведь если я не сожру кого-нибудь в ближайшее время, то моё нутро начнёт переваривать самоё себя. И знаете, Отто, я всегда нахожу себе еду. Я удачливая акула. Я всегда буду жрать и расти! Расти и жрать! – И Гюнт Прус зашёлся своим фирменным скрипучим смехом.
Наверное, если бы акулы и крокодилы умели смеяться, то делали бы это именно таким бесподобным по выразительности манером.
Тот день, когда я узнал, что подлодка Пруса U-666 вечером возвращается на базу, я помню плохо. Меня одолевала нервная лихорадка. Солёная, с железным привкусом крови ненависть затопила душу, как отсек субмарины с безнадёжной пробоиной, а здравый рассудок захлебнулся в этой зоне смерти, не успев побороться за живучесть. Я вошёл в помещение клуба подводников, прямо в зал, не снимая плаща. Сознание будто расщепилось, и какая-то его часть наблюдала за всем происходящим со стороны. Капли дождевой воды стекали по чёрной коже моего командирского реглана. Гюнт, уже порядком набравшийся, сидел, словно голливудская кинозвезда, в окружении поклонников из числа молодых офицеров, а также уютно примостившихся у них на коленях клубных шлюх. Судя по взрывам молодецкого хохота и женским визгам, этой компании было весело. Когда я приблизился к ним, смех и визги мгновенно стихли, и уже во всём переполненном зале наступил тот род тишины, который пошло именуют зловещим. Вынув из кармана плаща свой девятимиллиметровый маузер, я с силой вдавил его дуло в усыпанный рыжими веснушками лоб. В отличие от всех окружающих, которые превратились в снежноликие изваяния, Гюнт в лице совершенно не изменился.
– Ну что же вы, граф? – чуть ли не сдерживая зевоту, лениво процедил он сквозь зубы с зажатой в них папиросой. – Решили стрелять, так стреляйте. Он вынул изо рта погасший окурок и левой рукой раздавил его в пепельнице. Дуло моего маузера по прежнему было плотно прижато к его лбу однако это не помешало Гюнтеру закончить свою, возможно, последнюю тираду: – Только учтите, дорогой корветтен-капитан[27]. Выглядеть после такого выстрела вы будете, как бестолковый помощник мясника. Весь с ног до головы в крови и мозгах. Мне-то, конечно, всё равно, но моим приятелям вряд ли этот пурпурный фейерверк придётся по вкусу.
Я всегда имел богатое воображение, оно, наверно, и помешало мне в те минуты. Я замешкался, представив воочию ярко-отвратительный натюрморт на крови. Один из сидящих ближе других друзей Пруса, стряхнув оцепенение, начал действовать. Он внезапным, точным ударом снизу выбил из моей руки пистолет. Тот по параболе улетел куда-то назад и, со звоном разбив что-то стеклянное, грохнулся на ближайший столик. Всё-таки меня с Прусом окружали боевые офицеры, а не беспомощные «шпаки».
Меня скрутили и передали дежурному патрулю. Утром ко мне на гауптвахту прибыл сам командир флотилии капитан цур зее[28] Клаус фон Рэй. Ветеран-подводник первой мировой и близкий друг моего крёстного отца легендарного Отто Виддегена. Естественно, с фон Рэем нас связывали особые отношения. Как всякий хороший командир, Клаус знал о своих подчинённых почти всё. Особенно о таких подчинённых, как мы с Прусом. После той знаменитой «драки героев», случившейся в клубе почти год назад, он старался не упускать нашу «сладкую» парочку из виду. По крайней мере, делал всё возможное, только бы фон Шторм и Прус как можно меньше встречались на базе. Кстати, и на этот раз я должен был уйти в поход за пару дней до возвращения «Дракона Апокалипсиса». Однако, как это бывает не только в мелодрамах, вмешался злой рок, а точнее – две банальных хвори: острый аппендицит и не менее острая гонорея. Первая внезапно свалила нашего здоровяка, старшего механика, а вторая прихватила за самое дорогое радиста-акустика, с которым я ходил на «Чиндлере» уже почти два года. Так что, пока в мой экипаж подбирали замену, нам с Гюнтом-Драконом поневоле пришлось свидеться.
Капитан цур зее вошел в арестантскую комнату гарнизонной гауптвахты и приказал мне, вытянувшемуся во фрунт, сесть. Сам тоже уселся на привинченную к полу круглую табуретку. Клаус снял с лысеющей седой головы фуражку и положил её на кровать. Покачал крючковатым, как клюв старого альбатроса, сизым в красных прожилках носом и ворчливо заявил:
– Все неприятности всегда случаются из-за баб.
Я, было, вскинулся, чтобы возразить ему, но фон Рей с сердитой безнадёжностью махнул рукой:
– Да знаю, знаю. Прус, конечно, редкостная сволочь… Так витиевато отомстить товарищу за разбитую в пьяной драке физиономию, это надо уметь. Я уже подписал приказ о его переводе на другой конец континента. Рисковать вами обоими я не собираюсь. Ты хоть знаешь, мститель, что сам гросс-адмирал, командующий, интересуется вами обоими чуть ли не каждый месяц. Влюбился в вас Дёниц, что ли? Так прямо и говорит: «Отто и Гюнт – это мои живые талисманы. Приходя из каждого боевого похода, они приносят с собой победные сводки с просторов Атлантики. Мне, по крайней мере, не стыдно показаться иной раз на глаза фюреру. Вести с Востока пока что мало радуют».
Командир положил мне руку на колено, уставившись на меня выпуклыми блёкло голубыми глазами:
– Отто, я хочу помочь тебе. Именно тебе, а не этому отпетому Дракону. У этого красавца в помощниках не иначе, как сам сатана. Вас двоих поместят в специальную камеру с прочной перегородкой и прекрасной звукопроницаемостью. Метод мной запатентован и многажды испробован. Он реально работает. Тебе надо выговориться, Отто. Выскажи Прусу всё, что накипело, всё, что ты о нём думаешь. После ты его больше никогда не увидишь, а тебе станет легче.
