В полнейшей прострации, не помня себя, покинул я этот проклятый, не принёсший мне удачи «Лабиринт», и только когда добрёл до своего жилища, обратил внимание, что сжимаю ручку совершенно ненужного, бесполезного для меня портфеля. Я со злостью отшвырнул его в сторону и вошёл в дом. К добру ли, к худу, но во внутренней атмосфере моего жилища что-то изменилось. Я почувствовал это прямо с порога. Прабабушка Эйди, старая лапландка Кильда, появилась у нас три дня назад. Она возникла на пороге молчаливым тощим призраком в длиннополой затёртой песцовой шубе. Явилась без приглашения, будто почувствовав, что правнучка, которой она прежде никогда не интересовалась, в опасности. Кильда жила на северной оконечности острова, за большой горой. Жила она в совершенном одиночестве, не общаясь ни с недавно умершей дочерью – моей покойной тёщей, ни с внучкой Анной – моей женой. У старухи среди полутора десятков островитян, всего населения острова, сложилась прочная репутация опасной и недоброй колдуньи. Репутацию старой отшельнице испортила её необщительность, – люди не любят, когда их игнорируют. Кильда без лишних разговоров принялась поить правнучку каким-то отваром из неведомых полярных лишайников. Запаха у этого напитка почти не было, а вкус был горек, как жизнь подводника. Прежде чем разрешить старухе врачевать ребёнка какой-то неизвестной шаманской дрянью, я сам, с отвращением и не без опасений, влил в себя полкружки этой гадости. Ничего страшного со мной не произошло. Кильда посмотрела на мою перекошенную от горечи физиономию и произнесла по-норвежски: «Принеси мёд». Я уже собрался съязвить по поводу того, что до ближайшей пасеки далековато, но лапландка посмотрела сквозь меня и, окончательно озадачив, ровным тихим голосом без эмоций добавила: «Возьми у своих». Тут до моей тупой башки наконец дошло, что мне надо идти в «Лабиринт», где, кроме прочего, находится пищевой склад с бакалейными товарами. Там, среди жестяных упаковок с плавленым шоколадом и промасленных банок сгущёнки, я отыскал небольшой фанерный ящик с надписью «Honig», а в нём, среди древесной стружки, тщательно упакованные в ячейки, шесть литровых стеклянных банок с отличным сотовым мёдом. Этот чудесный, золотисто-прозрачный продукт даже не засахарился, наверное, благодаря находящимся в нём восковым сотам. Я с новой надеждой примчался в дом, и Кильда опять заварила своё снадобье, уже на основе добытого мной целебного янтарного мёда. Однако мои ожидания не оправдались, к вечеру Эйди стало ещё хуже. Она металась в жару, без памяти, на мокрой от пота подушке, и я в отчаянии, надеясь на чудо, вернулся в морской грот для лихорадочных, но безуспешных поисков пенициллина. И всё-таки, что-то изменилось за десять-двенадцать часов моего отсутствия. Я вошёл через дверь прихожей в комнату, весь внутренне сжавшись, готовясь к самому страшному, но увидел совсем другую, неожиданную картину. Моя маленькая Эидис, бледная и исхудавшая за время болезни, полусидела в своей кровати, слегка откинувшись на подушки из песцовых шкурок, а Кильда, мурлыча, словно тощая старая кошка, кормила её рисовой кашей, сваренной из крупы, добытой всё в том же щедром «Лабиринте». Я, обессиленный, почти упал на длинную скамью у стола, нервы мои после многодневного напряжения, наконец, расслабились, и я уже не в силах был удержать слёз. Они градом катились из моих глаз, так, что моя неухоженная борода, куда вся эта солёная сырость стекала, вскоре стала походить на мокрый пучок рыжеватых морских водорослей, что остаются на гальке во время отлива.

Я не плакал уже не помню, какую прорву лет. Не плакал, даже когда старый молчаливый француз, кладбищенский сторож, привёл меня на могилу моей первой жены – Веры. Я только что вернулся из боевого похода и поспешил к ней, живой и любимой, ожидая найти её в знакомой маленькой квартирке на улице Доулеур с нашим новорожденным первенцем на руках. Вместо этого я, с омертвевшей душой, бесчувственный как бревно, оказался к вечеру на краю старого кладбища маленького французского городка Сен-Мало. Не плакал я и в прошлом году осенью. В хорошую, тихую погоду моя вторая жена Анна отправилась со своим отцом, бывалым норвежским рыбаком, на промысел пикши у южной оконечности острова. Откуда взялась в тех местах та треклятая блуждающая смерть – всеми забытая ржавая морская мина – знает лишь злой рок, ангел смерти, преследующий моих женщин. Теперь же я, наконец, дал волю слезам, предчувствуя, что моя крошка Эйди проживёт долгую и счастливую жизнь. Я всё для этого сделаю, всё, что смогу, а могу я теперь многое…

– Меня всегда раздражал этот австрийский выскочка Шикльгрубер. Не потому что я фон Шторм, потомственный дворянин, а он – апофеоз плебея, настолько поверившего в свою гениальность, что заставил поверить в неё других; и не потому, что задним умом все сильны, и под его «гениальным» руководством Германия пришла к самой страшной катастрофе в своей истории. Гитлер – это рок, тяжёлая болезнь, которой должен был переболеть один из самых великих народов Европы. Не будь его, на его месте был бы кто-нибудь другой. Моя просвещённая нация, нация поэтов и философов сама пришла к закономерному финалу. Творец послал нам Вождя в наказание за Гордыню. Мы возомнили себя избранным народом, забыв о том, что быть избранным – означает оказаться в конце концов распятым. Пример тому иудеи. Вот удел племени, давшего миру Книгу. Их история – история проклятых, череда бесконечных несчастий. Мы самые умные в собственных глазах, а значит – безмерно глупые немцы, решили оспорить у вечно гонимого народа право на избранность, не понимая того, что это право есть право на мученичество. Ну что же, сбылись мечты идиотов…

Теперь, наверное, черти в Аду крутят фюреру документалку о том, как его «стараниями» нация, которую он мечтал уничтожить, вдруг через два тысячелетия вновь обрела собственную государственность и, похоже, успешную. Вскрылись такие ужасающие подробности преступлений наших безумных наци и их помощников, что народы Европы и американцы не стали препятствовать стремлениям выживших евреев их экспансии в Палестине. Говорят, что сам дядя Джо одобрил возникновение Израиля, желая видеть его просоветским. Америка, конечно, тоже не останется в стороне, а уж хитроумные иудеи сумеют извлечь выгоду из соперничества этих двух планетарных громил, чума на оба их дома…

Этот пассаж о Гитлере навеял мне один эпизод, когда я в своих блужданиях по «Лабиринту» набрёл на комнату для конфиденциальных разговоров и составления шифрограмм. Здесь над длинным столом висел весьма странный портрет фюрера. Вождь нации никогда не жаловал флотских, за исключением разве что подводников. Тут же, на поясном портрете, он был облачён во флотский китель с нашивками гросс-адмирала, а на его голове красовалась военно-морская фуражка. При ближайшем рассмотрении это живописное диво оказалось фантазией неизвестного художника, китель и фуражка были явно намалёваны поверх обычного, серийного портрета фюрера. Вспотел он, наверное, болезный, в зимнем утеплённом кителе поверх пиджака. Под этим шедевром живописи обнаружился нехитрый тайник. Дверца встроенного в стену сейфа была не заперта, и в самом сейфе находилась шифровальная машинка «Энигма»[6], которая мне впоследствии пригодилась.

За год до этого набрёл я в самом дальнем, заброшенном конце морского грота на странный колодец. Его круглые стенки были явно делом рук человеческих и в них имелись углубления для спуска и подъёма. Я запасся прочным тросом и переносным фонарём и на следующий день вернулся к этому месту. Закрепив один конец на скале и завязав другой вокруг пояса, я принялся спускаться вниз, подсвечивая дорогу фонарём. Глубина колодца была метров пятнадцать. К моему разочарованию, на его дне не обнаружилось ничего, кроме битого щебня. Поднимаясь обратно наверх, на высоте пяти метров от пола в стене колодца я всё-таки нашёл ранее незамеченный мной круглый лаз. Величина его диаметра была достаточной, чтобы в него мог залезть человек даже плотной комплекции. Что я и не преминул сделать. В этом узком туннеле мне пришлось проползти метров сто по-пластунски. Слава богу, что в подводники не берут людей, подверженных клаустрофобии. Наконец я дополз до конца туннеля и, посветив фонарём, обнаружил внизу на глубине около метра довольно просторную каменную пещеру.