Вскоре «Чиндлер» был заполнен спасёнными до отказа, и даже на палубе не было свободного места. Радист по моему приказу передал в эфире на открытых частотах наши координаты и призыв ко всем находящимся поблизости кораблям и судам прибыть к месту нашего нахождения, чтобы принять на борт терпящих бедствие. Через сутки подошёл французский эсминец, направлявшийся по приказу маршала Петена[14] из Гвианы в Тулон. Однако народу было слишком много, и большая часть осталась на месте спасения. На следующий день к нам на помощь прибыла итальянская субмарина. Увидев соотечественников, всполошились пленные итальянцы. Они находились в двух связанных вместе шлюпках. Их, видимо по инерции, продолжали охранять польские конвоиры. Итальянцы стали бросаться за борт, чтобы доплыть до своего корабля. Поляки же принялись колоть их штыками и нескольких закололи насмерть. Пришлось лично вмешаться для предотвращения бессмысленной бойни и прокричать в рупор, что если начальник польского конвоя не уймёт своих ретивых подчинённых, то я выброшу его за борт, на радость акулам.

На третьи сутки подошли два наших У-бота и взяли часть людей к себе на борт, ещё часть пересадили на спасательные надувные плоты. И опять всё ещё много народа осталось ожидать помощи. Наступил день четвёртый. На связь вышел ещё один француз – большой военный корвет, так же направлявшийся в Тулон. Позже стало известно, что по приказу маршала Петена на дальнем рейде Тулона была затоплена большая часть французских военных кораблей, с тем, чтобы они не достались ни союзникам, ни силам Оси. К вечеру четвёртого дня появился этот проклятый американец, бомбардировщик В-24 «Либерейтор». Я приказал растянуть на палубе белое полотнище с красным крестом и просигналить проблесковой лампой о том, что мы ведём спасение союзнических солдат, а так же детей и женщин, но американца это не остановило. Этот подонок сбросил бомбы, покалечив и убив множество народа. Погибли и несчастные гражданские, и солдаты союзной им английской армии. «Либерейтор» улетел, но только для того, чтобы пополнить боекомплект и, вернувшись, продолжить своё подлое дело. Опять были жертвы; хотя американец и не был асом бомбометания, но «Чиндлер» всё-таки получил серьёзные повреждения.

Мне не оставили выбора. Пришлось высадить последние четыре сотни потерпевших на освободившиеся шлюпки и срочно уходить на погружение. Благородство – дорогое удовольствие, часто дороже жизни, но ни экипажем, ни субмариной я рисковать не имел права. После этого случая командующий Кригсмарине гросс-адмирал Дёниц под угрозой трибунала запретил всем командирам У-ботов всплывать и спасать экипажи торпедированных ими кораблей и судов. В сорок третьем наш подводный флот понёс тяжкие потери. К концу чёрного для нас года погибло 245 наших подлодок. Военная удача повернулась лицом к американцам с англичанами. Они захватили и успешно дешифровали последнюю модель «Энигмы». Приняли на вооружение и стали с успехом применять многоствольный миномёт «Хэджкок», акустические торпеды, поисковики подлодок, реагирующих на магнитное поле. Но самое главное – союзники понастроили несметную армаду военных кораблей и транспортов. Они просто давили нас численным превосходством. На каждый потопленный нами корабль они отвечали спуском со стапелей на воду четырёх новых.

Погибла большая часть моих друзей, воинов и офицеров, не понаслышке знакомых с кодексом чести немецкого военного моряка. Появились новые люди, молодые командиры. Их головы были набиты идеями национал-социализма. Понятия чести и благородства были для них всего лишь пустыми звуками, вредными архаизмами, мешавшими установлению господства избранной арийской расы. Вряд ли кто из них был трусом, в подводники такие не идут, но по моему наблюдению личная смелость нисколько не мешает человеку являться одновременно законченным мерзавцем. Большинство из нового пополнения подводников Кригсмарине, а это были исключительно добровольцы, отбирались из активных членов НСДАП. Я, разумеется, тоже был членом партии, но особо не активничал. Командиров-подводников, честно выполнявших свой воинский долг перед Германией, просто оставили в покое. Новички, которые теперь составили подавляющее большинство, общались с нами с подчёркнутым уважением и едва скрываемой снисходительностью. Так обращаются с заслуженными, выживающими из ума ветеранами, прощая им их стариковские странности вроде разговоров о чести офицера и моряка и таком смешном и нелепом понятии как благородство.

После одного или двух боевых походов с многих из молодых подводников слетала эта идеологическая шелуха. Хлебнув лиха, они становились более человечными. Порой приходилось сталкиваться с развращёнными войной индивидами, маньяками с откровенно садистскими наклонностями. Они, не стесняясь, хвастались, как после торпедирования какого-нибудь союзного корабля или судна всплывали и лично, а так же с помощью желающих поразвлечься членов экипажа, расстреливали из палубного орудия, пулемётов и автоматов беззащитных людей. Эти сучьи дети специально брали с собой в поход дополнительное стрелковое оружие и запас патронов. Особым шиком у них считалось стрельба по живым мишеням из снайперской винтовки. Часто по пьяному делу они проговаривались, что ради забавы расстреливают нейтралов, мелкие суда и даже французские рыбацкие баркасы, записывая их в корабельный журнал как неприятельские. Таких офицеров в нашей среде называли «СС-маринен». Их были считанные единицы, но по их «подвигам», как водится, судили обо всех немецких подводниках.

С одним из таких маньяков мне, к моему несчастью, не повезло близко познакомиться на нашей базе У-ботов, что располагалась в Сен-Мало в Бретани на северо-западе Франции. Я впервые столкнулся с этим офицером в Берлине, когда сам Дёниц награждал группу лучших за прошедший боевой год подводников. Его звали Гюнтер Прус. Прозвище Щелкунчик он получил ещё в училище Кригсмарине за неприятную, словно выструганную из дерева физиономию с массивной челюстью. Шелкунчик являлся «счастливым» обладателем огненно-рыжих волос и скрипучего, что твоя несмазанная дверь, голоса, плюс бесподобного по отвратительности, словно воронье карканье, смеха. Это субъект, как ни странно, кроме вышеперечисленных достоинств являлся выпускником-отличником кораблестроительного факультета, полиглотом, владеющим пятью языками, включая английский и французский. К тому же, он оказался смелым и решительным моряком. Уже в первом походе Прус, будучи всего лишь обер-лейтенантом цур зее[15], заменил убитого командира и раненого старшего офицера, приняв на себя командование У-ботом. Вдобавок он умудрился потопить английский эсминец. За эти подвиги юнец был повышен в звании до капитан-лейтенанта и награждён Железным крестом 1-го класса. Вскоре Гюнтер получил под командование новенький У-бот U-266.

Перед первым своим походом в качестве командира Гюнтер, в нарушение всяческих правил и морских суеверий, распорядился переделать двойку бортового номера в шестёрку, чтобы получилось библейское «Число зверя»[16]. По его заказу лучший художник и татуировщик из моряков базы намалевал на рубке субмарины эмблему корабля. Из-под его кисти вышла довольно жуткая картина в багровых тонах. Дикого вида семиглавое и рогатое чудище Апокалипсиса. Наш новый Иеронимус[17]гордо поименовал свой шедевр: «Зверь, вышедший из моря».

U-666 вернулся из Северной Атлантики на базу через три месяца, потопив около десятка судов и кораблей английского транспорта, шедших с грузом оружия и продовольствия для русских. Щелкунчик получил Железный крест 1-го класса и новое уважительное прозвище для своего доблестного корабля – «Дракон Апокалипсиса»[18]. Молодые подводники смотрели на него с обожанием, как на героя, коим он де факто и являлся. Когда Прус своим скрипучим голосом рассказывал о своих «гуманитарных акциях», его поклонники восхищённо внимали ему.