Кафиры не жгут своих покойников и не хоронят их в земле, а помещают в больших деревянных ящиках, в горах, за селением, причем иногда настолько близко от последнего, что в дни, когда ветер дует с кладбища, оттуда несется нестерпимый запах… Ящики эти очень большие и складывается туда столько трупов, сколько ящик выдержит; впрочем, людей, при жизни пользовавшихся почетом, помещают в отдельных ящиках. Украшения над этими могилами, в виде кусков ярких материй, очень редки; крышки же ящиков обыкновенно завалены простыми каменьями, ради тяжести.
С покойниками помещаются в ящиках их костюмы (только ярких цветов), украшения (серьги, кольца и т. д.) и деревянные миски с топленым маслом и хлебом. Если ящик от времени развалится и кости покойников окажутся на виду, – на это никто не обратит внимания, но зато похоронные церемонии, по степени почета, которым пользовался покойник при жизни, соблюдаются тщательно и совершаются более или менее торжественно, причем вереницы плакальщиц, музыка, религиозные танцы и хвалебные речи умершему лучших ораторов – неизбежны.
Похороны одновременно бывают и пиром, – продолжающимся целый день, или даже дни, – на котором вино льется обильно. Особенно торжественны церемонии при похоронах убитых на войне с афганцами… При известии о смерти сына, отец его наносит себе раны, нередко очень опасные. Друзья, на месте сражения, отрезывают убитым головы и отправляют их в родное селение, где к головам этим прикрепляются соломенные чучела, одетые в лучшие костюмы.
Фигуры эти располагаются в тех помещениях, а летом на площадках, где происходят общественные танцы и где пир продолжается 2–3 дня, после чего головы убитых относятся, с обычными ритуалами, в кладбищенские ящики, а вокруг чучел еще 2–3 дня продолжаются пир и церемонии.
Пение вопленниц и речи ораторов очень драматичны; последние, подойдя к телу и внимательно всмотревшись в лицо убитого, закрываются плащом, горько рыдают и сквозь слезы начинают патетическую речь, в которой славят покойного, предков и семью его…
Описывая похоронные обряды, д-р Робертсон не мало говорит о непрерывной, при похоронах производящейся, стрельбе из многочисленных ружей, что не мешает ему в другом месте сказать, что «кафиры питают страх и отвращение к огнестрельному оружию» и «однажды разбежались в паническом ужасе, когда я им вздумал показывать ружье. Как же решались эти трусы „не раз“ конфисковать оружие» у д-ра Робертсона? Все эти противоречия почтенного автора не заключаются, впрочем, в одном и том же документе, а замечаются из сопоставления сообщения, сделанного им «Королевскому географическому обществу», в июне 1894 года, и оффициального Report'а, предназначенного в назидание правительству, но прессою широко цитируемого и напечатанного в декабре 1895 года, когда политические соображения заставили автора в возможно несимпатичном свете представить кафиров, как недостойных британского внимания. Это тем более прискорбно, что д-р Робертсон – единственный европеец, основательно ознакомившийся с этим действительно интересным народом, – а это дает право ожидать от Робертсона правды и только правды. Впрочем, нам кажется, что благодаря этим противоречиям, в которых так прозрачна тенденция – правда выступает еще ярче.
Но закончим речь о Кафиристане.
Постановка памятника покойному кафиру весьма недешево обходится родным умершего; они должны сделать пир всему селению, и тем более продолжительный и богатый, чем величественнее ставится памятник. Принципы здесь опять те же: «ты хочешь возвысить покойного над общим уровнем, – возвышай, чествуй его, но – плати за это тем, над кем ты его возвышаешь»! говорит народ.
С пиром этим неразлучны и танцы; конечно, в них принимает участие и памятник покойному, привязанный к спине невольника (если только памятник деревянный, а не монолит), вокруг которого и происходят танцы…
Д-р Робертсон особенно оригинальным при всех этих церемониях находит то, что рыдающие, обливающиеся слезами родные в то же время танцуют энергичнейшим образом.
Если смерть дает повод в Кафиристане многочисленным церемониям, то браки почти совсем обходятся без них. Влюбленный, или просто желающий жениться, кафир отправляет друга своего к отцу невесты с предложением и вопросом о цене… Бедный кафир обыкновенно платит за жену 8 коров, побогаче – от 10 до 12; очень состоятельному кафиру жена новая обойдется в 16–20 воров. В случае утвердительного ответа отца и если цена оказывается для жениха подходящая, он немедля является в дом невесты, где и приносится в жертву воза; в этом заключается вся церемония. На молодых смотрят, после этого, как на супругов законных; но новая жена кафира остается в доме отца и работает только на него, до тех пор, пока муж не уплатит всего, что следует за жену. Мы повторили выражение новая жена, ибо в Кафиристане господствует полигамия, и 4–5 жен у кафира не редкость.
Разводы весьма незатруднительны, и если есть охотники на жену его, кафир продает ее, как купил – без всяких церемоний. В случае смерти мужа, жены его переходят по наследству к братьям покойного, которые или оставляют их в качестве жен, или продают. К этим не совсем лестным для кафиров сведениям об их брачной жизни д-р Робертсон в «Report'е» прибавляет, что адюльтер у кафиров чрезвычайно развит и составляет для мужей доходную статью, так как супруг согрешившей требует и получает материальное вознаграждение со стороны любовника. Этот упрек в безнравственности по адресу полудикого народа, по меньшей мере, странен в устах представителя англо-саксонцев, у которых судебные процессы в divorce-court'ах, где муж ищет денежное вознаграждение за убытки (damage) с любовника и этим путем восстановляет честь свою – явление совершенно обычное и никого в цивилизованной Англии не поражает.
«Цивилизация, несколько столетий тому назад заснувшая в Кафиристане, спит и теперь», – заканчивает свой оффициальный «Report» д-р Робертсон; «воинственная раса могла бы прогрессировать в искусствах и цивилизации, но не изолированная раса кафиров, выродившаяся до того, что главные её селения сделались разбойничьими гнездами… Независимость свою им удалось сохранить лишь благодаря таким средствам, как ложь, обман, бегство… В их способах ведения войны нет ничего рыцарского»..
С этими рыцарскими способами войны кафиров вероятно ознакомят войска эмира Абдурахман-хана, снаряженные и вооруженные на средства Англии и обученные её инструкторами.
Раса кафиров перестанет быть изолированною и начнет должным образом прогрессировать под эгидой афганской.
* * *
Вот против английской санкции этой-то эгиды и направлены протесты «Exeter Hall'а».
К первых числах января последовало воззвание о покровительстве «арийцам Гиндукуша», адресованное различным ученым и филантропическим обществам и подписанное именами, авторитетными в науке и обществе: Sayce'а (профессора в Оксфорде), графа Гобле д'Алвиеля, Л. де-Росни, А. Allen'а, В. Уадерберна и т. д.: на страницах «Times'а», «Morning Post» и др. органов ежедневно стали появляться письма, протестующие, полные негодования, образовывались митинги, подана была новая мемория маркизу Сольсбери и т. д. Правительство долго молчало, и наконец, во второй половине января, India Office заявила, что известие, будто эмир афганский овладел Кафиристаном, лишено вероятности, так как экспедиция должна отправиться лишь весною, а горные проходы завалены теперь снегом и льдом. С первой оттепелью поход станет возможным. Этим путем правительство санкционировало планы и намерения эмира и отвечало на полный негодования вопрос общественного мнения: «неужели Англия допустит этот постыдный акт»?
Заявление это не было такого характера, чтобы успокоить общество, и протесты с новой силой возобновились на страницах серьезных органов английской печати, даже консервативного лагеря.
Типом протестов этих может служить статья сэра Lepel Greffin'а в «The Saturday Review», от 18-го января, где в самой резвой форме автор статьи, когда-то объявивший Абдурахман-хана эмиром афганским, в качестве представителя Англии, обвиняет ее в том, что она продала кафиров за свою свободу действий в Читрале, и оправдывает эмира. Но договору Дьюранда, эмир отказался от претензий на Читраль, Дир и Баджаур, а Англия уступила (?) ему всю область кафиров до Читраля. Правда, Англия не имела права отдавать эмиру область, которая ей никоим образом не принадлежала, и над которой никогда не имелось и тени власти или контроля её, но эмир хорошо понял из этого, что Англия не окажет никакого противодействия его вторжению в Кафиристан.
