Бригадир дробильщиков Крохмаль из–за собрания опоздал на рабочий поезд до Синельникова. Серба и Глюев не прочь бы на Днепр смотаться — до темна можно ещё как наплаваться и напляжиться! У Нади вечером свидание с рыжим сержантом, а ещё до этого обязательно погладить юбку, для чего достать в общежитии утюг, а до утюга невредно бы девочке и в столовую забежать. Вообще, собравшиеся в красном уголке — убеждённые враги нудных заседаловок.
Таков уж аглоцех, вернее, коллектив славного горячего цеха, одним словом, тяжёлый коллективчик. И оно понятно. Многие сюда поустраивались после отсидки в высоких широтах, другие пришли за неимением никакой порядочной специальности от некуда деться, третьи — не подозревая, куда идут.
Так что хотя Сенька всего третий месяц в цехе, а уже вроде бы как старожил, — братва здесь особенно не задерживается.
Однако Серба попал в аглоцех по самостоятельной причине, — как он обычно объяснял, из любопытства. Много читал о чудесах автоматизации на заводах тяжёлой промышленности, и вот потянуло, как кота на сметанку. Правда, были у него и другие причины, о которых он скромно умалчивал.
— Давай, начинай! — Запускает петуха дробильщик Евстафьев, тёзка Глюева, тоже Вовка. — Хватит шланги продувать!..
Из первого ряда, там, где женщины, так сказать, из «правительственной ложи», строго обернулись на него наши руководящие товарищи, — Пётр Прохорович Петлюк, как начальник цеха, и гость собрания — предзавкома. Там же толкуют о чём–то розовый от волнения Цовик и цеховой парторг Краминов, сухопарый и по–военному подтянутый.
То ли от нашего глухого ропота, то ли по указанию начальства, однако, в конце–концов, Соломон Цовик грузно проходит за стол, осторожно неся тоненькую папочку с отчётом и, зачем–то заглянув в неё, объявляет собрание открытым.
— Ну, что сказать, товарищи?! Всего у нас на отчётный момент 67 членов профсоюза, присутствует 45, собрание правомочное…
Против продолжения работы никто не высказался, но всё же голоснули для проформы. Потом оратор принялся бодро сыпать цифрами — процентами перевыполнения и роста, сравнениями с прошлым и позапрошлым периодами. Чувствовался опытный, математически крепко подкованный инженер, рыцарь логарифмической линейки, но, судя по остановкам и тому, как он тяжко, словно чугунные болванки, ворочал глыбы слов «экспериментирование» и «интенсификация», оказался далеко не Цицерон.
— За отчётный период поступило на работу в цех 106 человек, уволилось 123, в настоящее время в четырёх производственных сменах трудятся 87 человек вместо 128 по штатному расписанию, так что постепенно мы теряем людей, не удалось справиться с нехваткой рабочей силы и текучкой, наоборот…
В то же время, товарищи, местком распределил среди лучших рабочих восемь путёвок в санатории, 22 — в дома отдыха и 81 — пионерлагеря. Из них 77,7 % по сниженной стоимости, а 11,1 % — бесплатных полностью за счёт профсоюза…
Смена мастера тов. Зазыкина вступила в борьбу за почётное звание «Смены коммунистического труда»…
Одновременно с этим, цех ежемесячно перевыполняет производственные задания на уровне 104–112 процентов и занимает второе место в соревновании по заводу…
Производительность труда рабочих цеха выросла за 7 месяцев против запланированного роста на 4,5 процента и до конца года ожидается рост уже на 27,3 процента…
Я думаю, товарищи, что учитывая к тому же ещё и вылазки за город, культпоходы в драмтеатр имени Щорса и регулярные дежурства рабочих и служащих в составе патрульной дружины, надо сделать вывод, что цехком проделал некоторую работ, — скромничая, закончил свой доклад Цовик.
Председательствующий на собрании член профсоюза парторг Краминов объявил прения.
— Ну кто, товарищи, желает заметить что–либо по докладу? — Пригласил он, безнадёжно улыбаясь. — Первому — без регламента!
Твёрдо знал он по немалому предыдущему опыту, что теперь–то и начинается самое тяжкое в любом рабочем собрании, — поднять людей на разговор. Но и знал также Краминов, как, в сущности, невелика польза от большинства этих, внешне работоспособных собраний. Разойдутся по домам люди, а через месячишко, смотришь, запылились в папке нового предцехкома дельные и острые замечания рабочих.
— Ну, кто же, всё–таки, на почин?!
— Я, разрешите, я скажу… — Поднялся из рядов Серба.
С первого ряда на него, ободряя, отечески посмотрел Петлюк и с гордым видом наклонился к предзавкома Лупиносу. Что он говорил, нетрудно было понять по выражению лица, — вот, мол, какие орлы у меня в цехе. Полюбуйся! Таких упрашивать не надо…
Орёл достал захватанную записную книжечку и, поглядывая на страничку с цифрами, забасил чётко и внятно, так что все от удовольствия заёрзали на скрипучих колченогих стульях.
— Я не буду о самом докладе, товарищи, который очень сухо отобразил цеховое житьё–бытьё, да и не в культпоходах и не в путёвках оно. А касаясь работы смен и совсем зарапортовался уважаемый Соломон Ильич.
Я хочу сказать, что второе место по заводу и все мировые показатели — натуральная липа, подделка для отвода глаз от реального положения дел.
— Что за чушь вы несёте, Серба, — спохватившись, вдруг привстал со своего места Петлюк, начиная распознавать истинный характер выступления парня.
— Давай–давай, Сенька! — Кричали с места. — Не зажимайте хлопцу рот, начальники!..
Обрывая молодым баском суету, Семён продолжал:
— Так вот, значит, что получается. Рост производительности на 27,3 процента получился за счёт систематических наших переработок, за счёт нехватки рабочих.
Например, я мотаюсь, как ролик в подшипнике, и обслуживаю и реверсивку, и 56‑й, и 57‑й транспортёры возврата, потому что возвратчик уже месяц, как уволился, а поставить другого некого. И вот потому, что 87 человек вкалывают за 128, и получается бешеный рост производительности труда. А разве так надо? Надо автоматизировать цех не на бумаге, а на деле, и этим сократить необходимость в рабочих, а не уповать на то, что люди смогут обслуживать механизмы вдвое меньшей численностью…
Зальчик вытянул шеи и молча слушал. И только когда Краминов, тоже молча, показал пальцем на часы, предупреждая, что истёк регламент, Семён вопросительно посмотрел на людей, Евстафьев, как бы от имени всех, а молчанием своим все подтвердили его полномочия, выразился просто и ясно: — Чего там, поливай! Балакай, сколько надо!..
— Так я недолго, ребята! Хочу только ещё сказать, что постоянная нехватка людей здорово экономит по цеху фонд зарплаты, а значит, резко против плана снижает себестоимость агломерата, за что премии и грамоты руководству…
— Правильно кроешь, сынок! — послышался с порога голос Гущина, который не вытерпел неведения и на минутку заглянул в зальчик.
— Идите к агломашине, Гущин! — Зло оборвал его Петлюк, но в поднявшемся гаме слова его не дошли до адресата. Тем временем Серба под крики и аплодисменты соскочил с подмостков.
Конечно, выступивший вслед Петлюк не стал даже опровергать дробильщика, он намекнул только, что лучше бы тому не начинать свой труд в заслуженном цехе с демагогии. Потом он рассказал, каких похвал добьётся коллектив, если освоит производство новой продукции — железорудного агломерата.
— Вы только представьте себе, вы дробите железную руду, добавляете флюсы, спекаете в агломерат и прямёхенько, минуя доменную печь, загружаете этот агломерат в мартен и выплавляете сталь! Это же революция в металлургии! Так давайте работать, ребята, а не болтать беответственно и безграмотно!
Но собрание, знавшее умение Петлюка сказануть учёную речь красиво и убедительно, на сей раз не попалось на хозяйскую удочку. Уж больно сильно и прицельно стеганул Сенька по сердцам старых агломератчиков и дробильщиков.
— Не то вы объяснили, Пётр Прохорович, что мы хотели послушать, хотя и железорудным агломератом люди наши интересуются, — прокашлялся бригадир дробильщиков Крохмаль. Высокий, широкогрудый, справедливый Иван имел–таки непростое уважение со стороны работяг.
