С особенным радушием старец принимал у себя в лесной келлии приходивших навестить его близких к нему монахов. Придут, бывало, на вечер человека два. Их там угостят скромным ужином. Уснут усталые путники, и старец уже не велит будить их рано, даже и для слушания утреннего правила. Когда гости встанут и, прослушав вместе со старцем часы, подойдут к нему под благословение с извинением, что проспали утреню, он отечески снисходительно скажет: «Ну, уж мы гостей не беспокоим». В другой раз, когда также пришли к старцу на дачу монахи из Оптиной, и наутро главный келейник стал, было, будить их на правило, о. Амвросий с огорчением сказал ему: «Дурак! Разве к тебе сюда молиться идут? Они и в монастыре намолятся; а им нужно отдохнуть». Такова была любовь старца!

Одним из любимых гостей о. Амвросия в его лесной келлии был послушник Елисей, пятьдесят два года проживший в обители и все время отказывавшийся от всяких монастырских повышений и отличий. Он жил в версте от старцевой дачи в маленькой хатке-караулке, караулил лес. Этому рабу Божию о. игумен Исаакий предлагал однажды постричься в мантию или хотя бы в рясофоры и даже требовал этого с угрозою. «Иначе, ― говорил он, ― я пошлю тебя в кухню!» ― «А вот мне, ― отвечал Елисей, ― и рясофор!» ― «Я тебя на поклоны поставлю!» ― «А вот мне и мантия!» Пребывая долгое время в лесном уединении, Елисей и сам сделался как бы дитя природы. Лесных птичек зимою он из рук кормил. Выйдет на воздух, посыплет себе на голову, на бороду, на руки конопляного семени, и лишь только проговорит: «Птички, птички, птички!», как со всех сторон налетят они на него, ― какие сядут на голову, на бороду, какие на руки, и всего его облепят. Умер он в глубокой старости, в монастырской больнице. Перед кончиною, когда братия обращались к нему со словами утешения и ободрения, он отвечал: «Слава Богу! Он и здесь утешал меня, ― даровал мне любить, восхвалять и прославлять Его! С Богом и здесь и там ― везде хорошо. С нами Бог, разумейте языцы, яко с нами Бог!»

В феврале 1871 года со старцем снова начались тяжкие геморроидальные припадки. Но вот 24 февраля прислали ему с Афона большую икону св. великомученика и целителя Пантелеимона, заказанную духовными дочерьми старца, монахинями Белевского монастыря. В тот же день было отправлено в келлиях о. Амвросия бдение угоднику Божию, а на другой день отслужен ему молебен. И с этого дня болезнь старца, беспокоившая его около недели и не уступавшая никаким врачебным средствам, прекратилась.

Однако 8 августа того же 1871 года болезнь снова повторилась в сильнейшей степени и не оставляла старца до 10 сентября. По желанию старца в его келлии 17 августа был отслужен молебен с акафистом перед принесенною Калуженскою иконою Божией Матери, а 18-го ― перед Ахтырскою иконою Божией Матери, доставленною из Козельска. Наконец, 30 августа была привезена из Мещовского Георгиевского монастыря чудотворная икона Божией Матери «Всех Скорбящих Радость», и пред этою иконою все окружавшие страдальца, вместе с ним, усердно молились о его выздоровлении. По поводу этой своей болезни старец писал одному своему духовному сыну, Томскому епископу Петру: «Здоровье мое в настоящее время более прежнего неисправно. Летом, по примеру прежних годов, уезжал я несколько раз в устроенную мною лесную келлию. И хотя там в утренние и вечерние часы имел свободу от посетителей, но зато в остальное время они так меня обременяли, что к концу лета я выбился из сил, и в августе заболел; открылось геморроидальное кровотечение, продолжавшееся целый месяц. Потом, благодарение Господу, понемногу стал поправляться; но после этой болезни я заметно стал слабее прежнего».

В декабре месяце геморроидальная болезнь снова повторилась, хотя и в меньшей степени, нежели раньше. Старец совсем обессилел. В день своего Ангела, 7 декабря, он был настолько слаб, что не мог даже принять и поздравлений. Келейники под руки переводили его из келлии в келлию. Однако молитвы духовных детей воздвигли и на этот раз болящего старца от одра болезни, и снова началась его обычная многозаботливая и самоотверженная деятельность. Впрочем, и после этого старец неоднократно до самой своей кончины подвергался припадкам никогда не оставлявших его болезней.

С возрастанием числа духовных детей о. Амвросия увеличивается и его переписка с лицами, искавшими его духовного руководства. К нему обращались не только монашествующие, но и светские люди самых различных положений, состояний и даже национальностей и вероисповеданий, с самыми разнообразными вопросами, касающимися веры и жизни христианской. Отец Амвросий считал своим долгом давать ответы на обращаемые к нему вопросы, и в этих ответах ярко обнаруживаются личность о. Амвросия, его взгляды на те или другие вопросы веры и жизни и его отношения к людям.

Ввиду этого считаем необходимым познакомить читателей с важнейшим содержанием переписки старца.

Отец Амвросий убеждал искавших его советов, что никогда, ни при каких жизненных затруднениях и неприятностях не надо унывать, а надо надеяться на Промысл Божий. «Старинные люди давно решили, ― пишет о. Амвросий, ― что век без притчи не проживешь, и прибавили, что и горшок с горшком сталкиваются, кольми паче людям, живущим вместе, невозможно пробыть без столкновения. И особенно это бывает от различных взглядов на вещи; один о ходе дел думает так, а другой иначе; один убежден в своих понятиях, кажущихся ему твердыми и основательными, а другой верует в свои разумения. Ежели в первоначальном правиле арифметики слагается один и один, то выходит два; если же в третьем правиле помножить два на два, то выйдет уже четыре; если же дело дойдет до дробей, то окажутся цифры вверху и внизу, а посреди них черта, так бывает и в делах человеческих. Если их очень раздроблять, то окажется неудобство и вверху, и внизу с какою-либо преградою посреди. Я как тебе писал и говорил прежде, так и теперь скажу: ежели будешь веровать в Промысл Божий и надеяться на всесильную Божию помощь, то не встретишь таких неудобств, какие предполагаешь, и сверх того, будешь всегда пользоваться возможным спокойствием душевным». В другом письме о. Амвросий пишет: «Получил от вас два письмеца отчаянных. Пишете мне: „Я погибла, потому что лошадей украли на хуторе“. Опомнитесь, что вы говорите? Что у вас украли лошадей, это не есть какой-либо грех смертный, за который надо погибать; и сверх того, вы не могли бы взять лошадей с собою на тот свет. Туда пойдут с нами одни дела наши, или добрые, или злые. Если не имеем добродетелей, то постараемся, по крайней мере, избавиться от грехов покаянием и терпением находящих скорбей, которые посылаются Промыслом Божиим к очищению души нашей от грехов, и пороков, и всякой неключимой примеси. Знаю, что у вас много скорбей и домашних неприятностей; но говорите себе и вразумляйте себя тем, что в аде хуже, и томительнее, и безотраднее; и оттуда уже нет надежды избавиться. А если человек терпит скорби с покорностью воле Божией, исповедуясь во грехах своих, то чрез это избавляется от тяготы вечных мучений. Поэтому лучше потерпим здесь неприятности, как бы они тяжки ни были, возверзая печаль свою на Господа и молясь Ему со смирением, да избавит нас от малодушия и отчаяния, которые хуже всех грехов».

Матери, скорбевшей о безбожии и вольнодумстве своего сына, о. Амвросий пишет: «Вы писали, что, подав однажды нищему милостыню о здравии вашего сына, смутились, когда он стал молиться о упокоении его, Не смущайтесь этим. От ошибки и недоразумения нищего не могло и не может произойти ничего противного для вашего сына. И ничего большего и лучшего никому нельзя пожелать, как в свое время сподобиться Царствия Небесного. А что вы в скорби своей о сыне иногда думали, что лучше бы было для него умереть, нежели жить так, как он живет, ― за это укорите себя и с полною верою предайте и себя самую, и сына вашего воле всеблагого и премудрого Бога. Если Господь чьи дни сохраняет, то благодетельствует; если чью жизнь пресекает, паки[52] благодетельствует. И вообще, по слову Св. Церкви, Господь глубиною мудрости человеколюбно все устраивает и полезное всем подает. И потому для человека нет ничего лучше и полезнее преданности воле Божией; а нам судьбы Божии непостижимы. Вы сознаете, что во многом сами виноваты, что не умели воспитать сына, как должно. Самоукорение это полезно; но, сознавая вину свою, должно смиряться и раскаиваться, а не смущаться и отчаиваться; также не должно очень тревожиться вам мыслью, будто вы одни ― невольною причиною теперешнего положения вашего сына. Это не совсем правда: всякий человек одарен свободною волею, и сам за себя более и должен будет отвечать пред Богом.