Фиби Коллинз умерла, забрав свою боль с собой.

То, что Фиби чувствует сейчас, -

не более чем воспоминание об утраченном.

С гибелью Виктора не осталось никого, кто бы помнил Фиби Коллинз. С предательством Сема и уходом Кая не осталось никого, кто помнил бы жницу с тем же именем.

   Вдох, шаг, шаг, выдох. Не существует ничего, кроме ее шагов и ее дыхания. Сокращения сердца, отпечатков ног на чуть влажной земле и темноты в ее душе. Было бы лучше, если бы те, кто решил уйти, уходили навсегда, не терзая тех, кто остался, пустыми надеждами. Было бы лучше, если бы они никогда и не возвращались, неся с собой разочарование и предательство. Иногда стоит просто уйти, оставив после себя хорошую память, а потом раствориться в мыслях, когда утихнет боль и угаснет обида. Когда забудешь, как в них нуждался.

   Фиби Коллинз мертва, вместе со своей болью, своими эмоциями, привязанностями и страхами, а жница Фиби знает, когда стоит уйти.

   Как только душа призовет в путь, а слабость прикажет тебе остаться.

  /////

   Можно притвориться, что тебе не больно и заставить поверить в это не только других, но и себя. Или приучить себе не замечать боли совсем. Можно...

Но ты же не веришь в это, правда?

   Когда показная бравада и бесстрашие уходят, внутренние страхи остаются. От них нельзя спрятаться за картонной дверью и тонкими занавесками. Правда, иногда хорошо окрашенный картон можно принять за сталь. Вот почему опасно иметь человека, которому ты не безразличен: бутафорская броня его не обманет. Он видит тебя насквозь. Особенно то, что ты сам отказываешься видеть в себе. Должно быть, это похоже на окна с одной зеркальной стороной. Но именно ты стоишь на улице и можешь любоваться исключительно своим отражением, не видя того, что скрывается внутри.

   Крайм тоже знала когда-то одного такого, и он умер у нее на руках.

   Ей всегда нравилась высота, в отличие от ее теперешнего тела. Она меняла их так часто, что нередко пугалась, ловя случайно свое новое отражение в зеркале. Как-то раз она несколько часов пыталась скрыться от девушки, которая шла за ней по пятам. Крайм боковым зрением то и дело видела отражение в разных зеркальных поверхностях, но, оборачиваясь, теряла ее в толпе. Пока не вышла на пустынную улицу и не столкнулась с незнакомкой нос к носу.

   Вот и сейчас девушка стояла на балконе, разглядывая в стекле новое, абсолютно чужое лицо. Она медленно вытянула руку, наблюдая, как девушка в зеркале повторяет ее движение.

   Крайм все время бежала, трудно сказать, от себя или к себе. Раньше, преследуемая демонами, все время пребывающая в страхе за свою жизнь, она имела цель, теперь же чувствовала внутри только пустоту. Она никому не нужна, ее существование на этой земле бессмысленно. Она даже хуже, чем приведение, пустая, бездушная. Одинокая.

   Бесполезная.

   Сейчас Крайм бы отдала все на свете, чтобы снова вернуться в прошлый год, но жить прошлым было для нее несвойственно. Впервые за три годы она вспомнила о том, для чего прошла через портал и попала в этот мир. Та Крайм была совершенно другой. Жизнерадостная, беспечная, верная делу и своей семье. Теперешняя - лишь ее тень.

   Год назад она посчитала, что ее жизнь стоит больше, чем идея, и, не задумываясь, отдала демонам то, что они хотели, предав свою семью. Теперь она знала, что предала на самом деле совсем не семью, а себя. К несчастью, только теперь, когда было уже слишком поздно, чтобы попытаться это исправить.

   И оно того не стоило.

   Раз все ее братья мертвы, демоны, наконец, получили желаемое. И это больше не касается Крайм.

   Она все время переезжала с места на место, меняя не только машины и тела, но так же привычки, чувства, фобии и желания, так же легко, как модница меняет одежду, как змея - кожу. И ее ни на миг не покидала мысль, что все это зря.

   Ударив кулаком по стеклу, она почувствовала резкую вспышку боли и безучастно разглядывала окровавленные осколки у себя под ногами, прежде чем раздавить их каблуком ботинка.

   Как же она ненавидела признавать свои ошибки.

  /////

   Природа притаилась далеко от человеческих городов, словно желая найти себе укромное место, где ее никто не найдет, и только избранным дозволено заходить в заповедный чертог. Лесная глушь - настоящая отрада для уставшей измученной души.

   Огромный горный кряж был родителем узкого, но чрезвычайно быстрого ручья, спускавшегося в низину мощной широкой рекой, испещряя огромный лесной массив множеством подтеков, образуя различные по форме и размеру острова и полуострова. Это было бы просто невероятное зрелище с высоты птичьего полета, но и здесь, на земле, оно было чрезвычайно волнующим. Как бы ни гордились люди достижением своего ума, причудливыми формами своей архитектуры, разнообразными красками картин и линиями статуй, они не создали ничего, что могло бы сравниться с красотой того, что появилось задолго до рождения человека.

   Темные полоски леса будто бы стекали вниз, на залитую солнцем огромную низину, заросшую кустарниками и цветами. Но это было далеко отсюда. В месте, где нашел свой приют Кай, всюду, куда доставал взгляд, простирался древний мешаный лес. Если три дня идти на восток, можно дойти до "края мира" - места, где обрывом кончается лес, а внизу плещутся об острые скалы, торчащие со дна, соленые воды, разбиваясь пеной; воет ветер, гуляющий среди каменных пещер, невидимых глазу. До ближайшего города больше дня езды на автомобиле, на то же, чтобы преодолеть такое расстояние пешком, может уйти почти неделя при плохой погоде.

   Казалось, крошечное поселение, где живут всего лишь девять семей, притаилось в самом центре леса, подальше от прогресса, мегаполисов, притворства и обмана...На краю мира.

   Кай выбрал это место именно из-за его расположения, но даже он не думал, что задержится здесь больше чем на месяц.

   С того времени прошел год.

   Он избрал для себя скромную полуразвалившуюся лачугу, с годами покосившуюся на бок и вросшую левой своей частью в землю. Деревянные доски прогнили или заросли мхом и плющом, крыша давным-давно обвалилась, а посреди большой комнаты росло дерево, которому, по меньшей мере, было лет сто. На то, чтобы хоть немного отремонтировать лачугу, у Кая ушло несколько месяцев. Все это время он трудился один, выполняя всю работу и отказываясь от помощи своих новых соседей, которые каждый день заходили проведать его, из любопытства или из добрых побуждений. Трудно было сказать, какое из этих чувств было сильнее. Люди здесь были приветливы. Они не спрашивали, почему Кай выбрал для себя столь безлюдное место для жизни, зачем приехал сюда и с какими намерениями. Они спросили только, не голоден ли он, и хватает ли у него теплой одежды.

   Когда его лачугу проведал староста - высокий старик с длинной, до пояса, белоснежной бородой, но все еще с гордо расправленными плечами, он лишь сказал, вертя в руках резную деревянную трубку:

   - У каждого из нас были свои причины, чтобы переехать сюда. Человеку с добрым сердцем здесь всегда рады, иных природа тут просто не потерпит. Так было раньше, задолго до твоего рождения, и будет всегда.

   После его визита, местные, очевидно, успокоились, и перестали сюда ходить, подарив Каю долгожданный покой. Но ненадолго.

   Подходя к своему жилищу, Кай испытывал сильную гордость. Его домик так и не встал прямо, как в молодости, но теперь можно было не опасаться, что однажды ночью он просто развалиться на части, когда левая стена обрушится. Крыша больше не протекала, с какой бы силой ни шел дождь. Старинная каменная печь была восстановлена, и давала тепло и свет. Здесь не было электроэнергии, газа, водопровода или отопления. Все это заменяла печь и старый колодец, стоявший примерно в пятистах метрах от домика. Внутри дома была крошечная кухонька, шагов пять в длину и где-то три в ширину, одной из стен которой служила стенка печи. В углу помещался грубо сколоченный деревянный стол, который Кай так же сделал своими руками, и два стула. В другой комнате стояла кровать, шкаф, стол и книжная полка.