Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ну, а зимой степь — стылая, со снежными застругами. Холодное зимнее солнце висит низко и под вечер становится совсем рыжим. Оно быстро скатывается за Керулен, за город и там куда-то падает. Сопка Бат-Ула— перед закатом хмурится, темнеет, словно сердится.

Вот она какая разная степь!

Занятий у Максимки много, скучать не приходится. Три раза в день надо накормить Сторожа — большую лохматую собаку. Потом побегать со Сторожем вокруг юрты. Кликнуть Веселого — белого коня бабушки. Веселый, если он пасется недалеко от юрты, всегда откликается на Максимкин голос коротким и веселым ржанием и рысцой трусит к юрте. Останавливается, прядая большими острыми ушами, и ждет угощения. Максимка дает коню кусок сахару или горсть соли. Шершавыми губами Веселый захватывает сахар, а соль слизывает с ладоней длинным и тоже шершавым языком. От удовольствия у него раздуваются ноздри. Он косит на Максимку фиолетовым глазом с выпуклым белком, похожим на большую пуговицу и в знак благодарности трется большой головой о Максимкино плечо.

И еще есть у Максимки одна работа — пасти овец.

Они со Сторожем идут на сто шагов от юрты в ту сторону, откуда появляется солнце. Тут лежат кучкой белые и черные камешки — Максимкина отара. Максимка становится с одной стороны отары, Сторож — с другой. Подражая бабушке, Максимка говорит:

— Трава здесь добрая, нагуливайте жир…

Зимние вечера длинные. Управившись со своим небольшим хозяйством, Цэрэнлхам растапливает очаг. Не торопясь бабушка с внуком пьют чай. Потом Цэрэнлхам снова садится к очагу, в котором весело и ярко полыхает огонь. На пологих скатах юрты и на медных бурханчиках, сидящих на комоде, играют красноватые всполохи. Рядом с бурханчиками стоят начищенные до блеска бронзовые чашечки, заполненные зерном, крупой, молоком и кусочками мяса.

Максимка не раз просил бабушку рассказать про богов-человечков…

— О них нечего рассказывать, Русачок, — отвечала старая Цэрэнлхам, и лицо ее становилось печальным. — Молодым они ни к чему. Держу по привычке…

А сама вспоминала, как после гибели мужа, всем сердцем веря в богов, обращалась к ним с мольбой: «О, милосердные, сжальтесь надо мной, ниспошлите моей единственной дочери-малютке ум и мудрость, благополучие и радость…» Но боги оказались бесчувственными и злыми. Лишь народная революция, отвергнув богов, дала дочери и ум, и мудрость, и благополучие, и радость.

Цэрэнлхам закуривала трубку. Курила долго, с наслаждением. Иногда она пыталась петь. В тягучих, похожих на плач песнях, жаловалась на что-то далекое и потерянное. От ее хриплого голоса Максимке становилось тоскливо и немножко жутко. И тогда он просил:

— Не пой, бабушка. Расскажи лучше…

Старая Цэрэнлхам знала много улигеров — народных преданий, легенд и сказок. Улигеры были разные: веселые и грустные, о людях и животных. Максимка слушал их с затаенным дыханием, хотя не все еще понимал.

Однажды она рассказала Максимке легенду о журавлях-девушках.

…Когда-то на берегах синего Керулена жило кочевое племя самых мирных людей на свете. Люди эти пасли отары овец и табуны лошадей, разводили верблюдов. Раз в году, перед великим кочевьем, собирались все вместе. Мужчины играли в свои военные игры: боролись, стреляли из лука, скакали на лошадях, состязались в силе, ловкости, сноровке. Женщины танцевали веселый танец биелэх. Над Керуленом звенели песни радости и счастья.

Но однажды небо закрыла большая черная туча и на много-много дней скрыла солнце. Потемнела Керулен-река, в берега ударила пенистой волной. Потемнела степь.

Пользуясь темнотой, с той стороны, откуда вставало солнце, к берегам Керулена пришли Враги. Они были злее степных шакалов и кровожадных волков.

В войлочные юрты — жилища кочевников пришло горе. Враги нападали на пастухов и табунщиков, отбирая и угоняя скот, они сжигали хотоны и айлы, они убивали стариков и юношей и уводили в плен девушек. Застонала, заплакала земля керуленская.

После очередного налета па берегу реки собрались мужчины всего племени и стали думать, что теперь им делать. Тогда поднялся самый почтенный и самый мудрый старец и сказал:

— Мы должны защищать свои пастбища, свои юрты, своих жен и детей. Но если будет это делать каждый сам по себе — пришельцы покорят мирный Керулен и всю степь сделают мертвой.

Почтенный и мудрый старец оглядел всех и добавил:

— Есть ли у нас баторы?

И тут все юноши, а в юности каждый считает себя батором, в голос ответили:

— Родную степь и родные очаги мы защитим. Только дайте нам самых быстрых коней и луки с крепкой тетивой и острыми стрелами.

Дали юношам и коней и луки со стрелами. В тот же день заняли воины сопку Бат-Ула, что высится за Керуленом и над всей степью, и стали ждать врага с той стороны, откуда восходит солнце.

День стоит дружина, другой стоит, третий… Но нет врагов. Сморилась, устала дружина. На четвертый день воины-дружинники слезли с коней, упали на каменистую землю и уснули. А злодеи, видно, того и ждали. По неглубоким распадкам, под прикрытием невысоких холмов они прокрались к самому Керулену.

Первыми врагов увидели женщины из кочевья. Но как предупредить спящих воинов?

Тогда самые красивые девушки кочевья сбежались на берег Керулена, напились живой речной воды и, взмахнув руками-крыльями, взмыли в синее небо журавлями. Девушки-журавли опередили врагов. Прилетев к сопке Бат-Ула, где спали юные богатыри, они мощными трубными кликами разбудили воинов.

Проснулись воины, схватились за луки и стрелы, вскочили на горячих коней и ринулись на неприятеля.

Три дня и три ночи шла жестокая сеча. Девушки-журавли кружились над полем боя, своими кликами воодушевляя юных баторов. После трех дней и ночей ни одного пришельца не осталось.

Песнями и кумысом встретило кочевье победителей-баторов. Начался праздник. И пока он звенел весельем, девушки-журавли кружились в голубом небе, а потом с печальными кликами улетели в далекие неведомые края. Девушки, став птицами, в родное кочевье уже не могли вернуться.

…Много, много времени прошло с тех пор. Но девушки-журавли не забывали родного Керулена. Каждый год с приходом весны они, нарядившись в новые весенние платья, в белые пуховые шапочки, прилетают на свою родину. Долго кружат в небе, оглашая степь веселыми и громкими звуками.

— Курлы, курлы, курлы!

По утрам, когда степь заливается солнечным светом, когда на травах лежат серебристые росы, журавли опускаются па землю и начинают свои весенние игры. Они кружатся в величаво-плавном, размеренном танце, похожем на весенний танец девушек-степнячек — биелэх. Люди выходят из юрт, путники останавливают скакунов на дороге, чтобы — полюбоваться чудесным хороводом журавлей-красавок.

В любовных играх-танцах журавли выбирают себе подруг. А потом попарно поселяются невдалеке от стоянок пастухов. Девушки-журавли стремятся служить человеку, и если это им удается — постеречь скот подобно умной собаке, вернуть своим бранчливым криком или чувствительными ударами клюва в морду теленка, ушедшего далеко от юрты, прикрыть от орла-беркута ягненка, веселыми поклонами и пляской позабавить хозяина юрты — испытывают радость. А люди отвечают на это добротою и лаской.

Наступает осень. Журавли-девушки собираются в стаи, поднимаются высоко в небо и долго кружат над степью. Прощаются с родиной.

— Курлы, курлы! — несутся их клики из-под облачных высей. — До свидания, люди! Мы вернемся к вам… Курлы, курлы…

В такие вечера, когда бабушка рассказывала улигеры, спать ложились поздно. Максимка забирался под шубу и мгновенно засыпал. Ему в эти ночи снилось всегда что-то хорошее, а что именно — он потом никак не мог вспомнить. А старая Цэрэнлхам, скрестив под собою ноги, оставалась сидеть возле очага.

Потрескивал ядреный морозец. Конь, застоявшийся в городе, бежал резво. Скоро Алтан-Цэцэг увидела дымок над бабушкиной юртой. Пустила коня легким галопом. Максимку замётила невдалеке от юрты. Он, одетый в теплую баранью шубу и шапку, как толстый тарбаганчик, стоял перед россыпью камешков. Напротив Максимки сидел Сторож. «Отару пасет», — догадалась Алтан-Цэцэг. Крикнула:

46
{"b":"551050","o":1}