– Друзья! – сказал пан Удржал[10] (10). – У нас на родине Бергман оскорбляет наших жен (о, собрание в Лоунах[11] (11)); Аргентина собирается наводнить нас мороженым мясом; друзья мои, слушайте! Наша партия приходит в упадок!

«Чепуха, – подумало его превосходительство пан Прашек. – А я буду скупать пампу, пампу, пампу. Устрою там имение. Сколько может стоить пампа?»

«Там табак растет, – размечтался пан Зазворка. – Вот куплю пампу и стану поставлять в Австрию парламентские сигары. Аргентинские сигары придутся депутатам по вкусу. Возьму вот и открою в Вене табачную лавочку».

Меж тем пан Удржал продолжал:

– Друзья! Поймите же, что аргентинское мясо разорит нас, разорит нацию, все государство! А ведь все-таки мы – это государство…

В стане аграриев поднялось изрядное волнение. Положение и впрямь было серьезное.

– Да ну вас с вашим Бергманом, – возразил Удржалу пан Зазворка. – Все наши жены вместе взятые не весят десяти тысяч тонн! – (Протесты, крики «ого»!) – Предлагаю закрыть австрийские границы для экспорта в Аргентину! Пригрозим ей, что не позволим больше вывозить в Буэнос-Айрес австрийских девок. Повысим цены на кожи, масло и пшеницу. Будем протестовать во имя гигиены. Заразим холерой экипажи аргентинских судов…

«Чепуха», – позитивно думало меж тем его превосходительство пан Прашек.

Вообще в лагере аграриев – небывалое возбуждение.

Но вот все взоры обращаются к оратору, поднимающемуся на трибуну.

– Аграрии! – восклицает этот поборник конституции. – Взвесьте вот что: дело идет о нашем государстве. До сих пор мы кормили население Австрии доморощенным скотом. Господа, вы знаете нашу скотину: она солидна, флегматична и мирна. Можно сказать – она сотворена из материи, из которой создаются образцовые граждане. Мы знаем нашу скотину, мы сами ее выращивали и пестовали; нам известно, что она лояльна, терпелива, послушна и кротка; тяжела на подъем, пассивна, благонадежна; она предана нашему делу. Наш скот – тих, консервативен и патриотичен. Вот каким мясом насыщали мы до сей поры жителей Австрии, вот каким мясом питалась кровь наших граждан, вот из чего вырастали их мышцы и восстанавливались мозги. Теперь же на рынок будут брошены миллионы килограммов аргентинского мяса, и примите во внимание: Аргентина республика; точнее, Аргентина – конфедерация четырнадцати республик и трех территорий; прошу принять это в расчет. Население там – дикое, республиканское, воинственное; оно любит государственные перевороты, петушиные бои и стрельбу из пистолетов; вдобавок они там бросают лассо и привыкли обходиться одним глазом, утратив второй во время драки в борделе. Далее: их скот свободно пасется в пампе; нет у него ни колокольчика на шее, ни кормушки; он полудик. Скотина бродит по бесконечной, ничем не огражденной пампе, дорожа волей, свободой, когда можно бегать без ограничений; у нее горячая, тропическая, бурная кровь. Да, их скот одержим мятежным духом; даже силой не заставишь его добровольно идти на убой; он анархичен, не укрощен, он полон бунтарских инстинктов.

Понимаете ли вы, аграрии?! И этим-то скотом предлагают ныне кормить жителей Австрии! Вот какое мясо должно претворяться в их мясо, в их кровь, в их мозг! Плоть наших граждан сделается горячее, их кровь быстрее побежит по жилам, их мозг станет более поворотливым; они полюбят пистолеты, свободу и демонстрации; они впитают в себя неограниченную вольность пампы и республиканские, пролетарские страсти аргентинских быков…

Аргентина отравит нашу кровь! Австрия превратится в конфедерацию четырнадцати республик – четырнадцати земель, представленных в имперском совете, – и трех территорий – национальных социалистов[12] (12), социал-демократов и христианских социалистов[13] (13). Люди почувствуют себя свободными и вольными, как стада, бродящие по пампе: они станут свободолюбивы и вспыльчивы.

Погибнут тогда гражданские добродетели, покой, летаргия и послушание. Всей страной овладеет мятежный дух…

Пампа – общее достояние; право собственности исчезнет. Кроткий образ мыслей, любовь к своему хлеву, которые мы прививали нашим стадам, а через них и населению Австрии, исчезнут. Культура, цивилизация, гражданское право и охрана порядка – исчезнут.

Но все это произойдет отнюдь не путем эволюции! Знайте – настанет день, которого никто не ждет, и прольется в тот день больше крови, чем во всех законных войнах нашего государства. Вот что сулит нам аргентинское мясо.

Друзья мои, люди ныне набивают желудки картошкой и мукой; они одутловаты, ленивы, малоподвижны, неповоротливы. Поймите – мясо разбудит в них хищника! И на кого же восстанет сей хищник? На нас!

От удешевления продуктов питания возрастет капитал. Против кого обратится этот капитал? Против нас! У людей появятся деньги, чтобы приобретать оружие. Вот что сулит нам аргентинское мясо.

Неужели вы глухи? Повторяю: грядет нежданный день страшной гражданской войны. Клянусь – вы увидите картины, которые я не в силах изобразить, столь ужасны они и потрясающи. Будьте готовы, вооружайтесь! Придет день, когда оружие пригодится вам; и день этот будет последствием ввоза аргентинского мяса…

Тогда безмерный ужас объял аграриев. Меж тем государство слепо катилось к гибели: люди ели мясо из Аргентины, люди богатели, толстели и начали приобретать вкус к жизни. Но аграрии и крупные помещики, зная, к чему это ведет, ждали во всеоружии.

В сельских местностях сугубый страх внушало необычайное явление: люди достигали двухметрового роста, были одноглазы, буйны, веселы и вольнолюбивы. Тревога в сельских районах быстро росла, и столь же быстро росли и крепли горожане. Аграрии и родовое дворянство, косясь на города, шептались, что скоро настанет тот нежданный день.

А люди все росли, делались все независимее, и аграрии все больше пугались наступления нежданного дня, – и в конце концов этот день наступил.

Обезумев от непрестанного страха, аграрии ринулись на города. И начались новые гуситские войны[14] (14), только куда более страшные. Длились они целых тридцать лет (1918–1948), после чего в Австрии воцарилась тишина, какой еще не бывало, ибо убивать уже было некому и некого.

И все это явилось следствием ввоза мяса из Аргентины.

Перевод Натальи Аросевой

Нижеописанные события начались с краткой строчки в биржевых ведомостях: «Американское сало, бочка (75 кг) – 35 фр. ».

Это было то самое сало, которое еще год назад рекламировалось во всех городах Европы огромными плакатами: молодая мать намазывает сало на хлеб для трех детишек; под ногами у трех детишек бегают три толстых поросенка, а ниже – надпись: «Американское сало – свиное, свежее, нежное. 1 фр. за килограмм».

Однако с той поры цена на него упала до упомянутых 35 фр. за бочку, каковым снижением воспользовался Ж. Вербан, оптовик из Брюсселя, заказав в январе через посредство агента в Сент-Луисе 1800 бочек американского сала; в том же январе фирма «Ж. Вербан и К0» подала заявку бельгийскому правительству, обязуясь поставлять в армию свежее, гарантированно чистое свиное сало по 1,30 фр. за килограмм, то есть на 45 сантимов дешевле, чем поставлял ее предшественник. В апреле уже все 1800 бочек названного сала были уложены на складе фирмы «Ж. Вербан и К0» в Медоне под Брюсселем, а три года спустя бельгийское правительство наконец приняло предложение мосье Вербана поставлять армии свежее свиное сало. И мосье Вербан начал поставлять.

Но незадолго до истечения упомянутых трех лет со склада «Ж. Вербан и К0» пропало пять бочек сала. Воры спокойно подъехали средь бела дня с тележкой, попросили открыть склад, выкатили пять бочек и увезли их в направлении Брюсселя.