– Кстати, сегодня, если мне не изменяет память, мы должны приехать к Крайсту на примерку формы для Большого Парада, – сказала Аль-Мара, слизав с пальцев крем.

– Что-то такое припоминаю, – отозвалась Кирочка, копаясь в сумке.

– Он назначил нам встречу в сквере напротив Храма Истинной Веры. В шесть, – Аль-Мара глянула на наручные часы, – сейчас половина пятого, мы успеем без спешки добрести пешком и ещё даже посидеть там на лавочках, съесть по мороженому.

– Ты, видимо, решила окончательно и бесповоротно меня совратить, – буркнула Кирочка с шутливым гневом.

– Нет, всего лишь немного поддержать пошатнувшееся равновесие между твоим желанием следовать своим порывам и твоей решимостью их подавлять, – рассмеялась Мара в ответ, пуская фонтаны искристой радости из сузившихся в щёлки глаз.

Позолоченные купола Храма Истинной Веры среди тёмной зелени вековых дубов ярко сияли в лучах солнца; вокруг Храма, но не рядом, а всё-таки на некотором расстоянии высились громадные небоскрёбы, будто бы они предусмотрительно отошли в сторону, дабы не затмевать своим титаническим ростом величия обители божьей.

На чистых выкрашенных белой краской скамейках в уютном скверике перед Храмом в этот предвечерний час почти не было свободных мест. Несмотря на весенний прохладный ветерок, маленький островок покоя и мягкой листвы среди отвесных железобетонных стен мегаполиса пользовался у горожан большой популярностью. Одну скамейку заняла группа молодёжи: длинноволосый парень наигрывал на гитаре, вокруг него сгрудилось человек пять слушателей. Другую скамейку облюбовали интеллигентные старушки с крохотными собачонками в комбинезонах. На третьей сидел пожилой мужчина с ноутбуком.

Аль-Мара и Кирочка, купив в киоске неподалёку два сахарных рожка, заняли свободный край скамейки.

– И не холодно вам мороженое есть? – осведомился Билл, появившись у них за спинами.

От неожиданности Кирочка чуть не выронила рожок. Аль-Мара рассмеялась.

– Да брось, Крайст, таким горячим штучкам, как мы, просто необходима система охлаждения.

С сияющей улыбкой Билл обратился к Кирочке.

– Дай лизнуть.

– Нет, – смерив Крайста подозрительным взглядом, она инстинктивно приблизила руку с рожком к груди, будто боясь, что его отнимут, – кто знает, какие у тебя там микробы на языке…

– Бука, – сказал Крайст, – Мара, может, ты поделишься?

– Держи, – та сразу протянула ему рожок, – От меня если и убудет, то я только порадуюсь.

Она хлопнула себя по налитой, туго обтянутой голубой джинсой, ляжке и рассмеялась.

– Ты любишь мороженое? – спросила Кира; некоторое время она смотрела, как Крайст ест, а потом отвернулась, почувствовав необъяснимое стеснение от того, что позволила себе наблюдать это процесс…

– Не знаю, странно звучит, любить мороженое, это слишком высокий глагол для обыкновенной еды, я вообще никак к мороженому не отношусь, я не думаю о нём столько, чтобы как-либо формулировать нашу взаимосвязь, вот сейчас я его проглотил, и всё, оно перестало для меня существовать.

– Мороженое превращается в ощущение, – сказала Аль-Мара задумчиво, забрав у Крайста рожок и тут же медленно облизав его, – и только потом перестаёт существовать. Оно переходит в наши положительные эмоции – это его вторая жизнь… Может, и мы во что-то перерождается, когда умираем…

– Да ну вас, – фыркнула Кирочка, – давайте ещё гражданскими правами наделим мороженое, – она встала со скамейки и выбросила в урну шуршащий пакет из-под своего сахарного рожка, – надоело тут сидеть, идёмте.

Когда они вошли по приглашению Билла в небольшой кабинет с электронной доской и несколькими школьными партами, девушки сразу же заметили на одном из разбредшихся в беспорядке стульев большую картонную коробку.

– Примерьте, – велел Крайст, протянув её Кирочке.

Она отогнула плотные картонные ушки и заглянула внутрь. Там лежала очень аккуратно сложенная, по-видимому, недавно пошитая одежда. Из коробки приятно и тонко пахло новым. Кирочка взяла одну из вещей и развернула. Это был китель: необыкновенно изящно скроенный, невиданного роскошного металлически-серого оттенка, из какого-то особенного удивительно лёгкого, тонкого и приятного на ощупь сукна.

– Красивый… – прошептала Кирочка, с восхищением проводя пальцами по материалу. Аль-Мара нетерпеливо выглядывала из-за её плеча, тоже желая поскорее увидеть подарок.

– Вас, девчонок, хлебом не корми, дай обновку примерить. В новехоньком платье вы подходите к зеркалу каждый раз с такой надеждой, словно ожидаете увидеть себя полностью перерождёнными, неожиданно прекрасными. Сдаётся мне, что именно это ваше предвкушение волшебного преображения и заставляет вас часами мерить шмотки в магазинах…

– Восхитительное ощущение, – пробормотала Аль-Мара, по примеру Кирочки исследуя материю на ощупь, – будто бы гладишь пегаса, или ещё нечто подобное, неземное… Мне кажется примерно так это и бывает…

– Эксклюзивное сукно с примесью шёлка, – пояснил Билл, – Оно создано специально для формы Особого Подразделения.

– Но зачем нужна форма, если подразделение тайное? – спросила Кирочка.

– Исключительно для удовольствия. Есть у нас такая красивая традиция: каждый год проводится Большой Парад – мы все собираемся вместе, чтобы взглянуть друг другу в глаза, поделиться впечатлениями от службы – полнее почувствовать своё единство. Поверьте, каждому из нас в глубине души просто необходимо знать, что он не одинок перед лицом Тайны. Большой Парад – это восхитительное приключение. И я вам даже немного завидую, девчонки, потому что мой первый Парад впечатлил меня просто невероятно, не припомню, чтобы я когда-либо ещё так ясно и полно чувствовал, что живу…

В коробке лежали ещё форменные блузки дымчато-розового оттенка, двое брюк, две пары высоких сапог из тонкой матовой кожи и фуражки с блестящими пластиковыми козырьками.

Пока девушки облачались в форму, Крайст, вежливо отвернувшись, курил и задумчиво любовался попеременно видом из окна и отражением происходящего у него за спиной в зеркальной поверхности портсигара.

Заметив это, Аль-Мара запустила в него фуражкой. Билл увернулся и, улыбаясь, как всегда, обескураживающе невинно, отпарировал на предъявленные ему обвинения:

– Доверие между офицерами Особого Подразделения подразумевает отсутствие всяческого стеснения, наша нагота приобретает свой волшебный и сокровенный смысл только тогда, когда мы подразумеваем под ней свою сексуальность; мало кому придёт в голову стесняться снять с себя одежду, к примеру, в кабинете врача.

– От сексуальности трудно абстрагироваться, если вообще возможно, – сказала Аль-Мара холодно, она подобрала свою фуражку и подошла к зеркалу, висящему на стене. Кирочка успела заметить: взгляд подругиного отражения в тот момент был суров и мрачен.

3

Погода была ветреная. По асфальту, шурша, полз дубовый лист. Упёршись в носок Кирочкиного сапожка, он остановился. Крайст вышел следом, он зажмурился на солнце, и весенний ветер, ударив ему в лицо, разметал перышки тёмно-русых прядей на лбу. Отогнутая ветром пола его распахнутого пальто ненароком погладила Кирочкину руку – она тут же сделала шаг в сторону.

– Может, дождь надует, – задумчиво изрек Билл, взглянув на небо.

Кирочка заметила, что на каблуках она немного повыше его, и это внезапное открытие доставило ей неизъяснимое удовольствие.

Чтобы сесть в машину, им пришлось недолго пройтись бок о бок по тротуару. Этих нескольких десятков шагов девушке хватило, чтобы вдоволь насладиться своим превосходством в росте. Вероятно, тщеславные переживания отразились у неё на лице; как бы иначе Биллу удалось, словно по бумажке, прочесть её мысли:

– На мой взгляд, совершенно незачем культивировать лосизм в природе, – ехидно заметил он, оценивая взглядом величину каблука её весенних полусапожек.

– Что же я могу поделать, если мне нравится такая обувь, – исполненным гордости и достоинства голосом заявила Кирочка; она решила про себя не поддаваться на провокации Крайста и не выглядеть задетой, как бы он ни пытался её высмеять. Очень возможно, и завел-то он свою шарманку-постебушку потому только, что сам чувствовал себя неуютно, идя рядом с нею. Ну да, недолюбливают мужчины слишком высоких девушек…