Прикрыв калитку и кое-как приладив спиленный замок – чтобы не сразу заметили – он закинул на одно плечо старенький рюкзак со скудными пожитками подростка, этими дорогими сердцу, но совершенно бесполезными для выживания мелочами – любимыми дисками, дареными книгами и странными сувенирами – стариковой монеткой, фотографией Кима со стихотворением на обратной стороне, ножовкой, оставленной на память. Ну, всё, готов. Оглянувшись в последний раз на закутанные белесой пеленой моросящего дождя корпуса пансиона, он вышел на тротуар и уверенно зашагал вперёд.

5

Первым чувством, охватившим Билла, когда он в полной мере принял груз своей свободы, оказалась, как ни странно, грустная и нежная тоска обо всём оставленном за порогом, о доме, о детстве. Он ощутил острое желание хотя бы издали взглянуть на окна квартиры родителей, прогуляться по тихим улочкам кварталов, где вырос.

Опасаясь быть узнанным, Билл шёл по тротуару крадучись и озираясь, словно человек с манией преследования или неспокойной совестью. Остановившись возле знакомой булочной на углу, он по старой привычке потянул носом. Восхитительный аромат только что испечённой сдобы! Случалось, возвращаясь со школы, он покупал себе на завалявшуюся в кармане мелочь румяный бублик или сайку. У Билла жалобно заурчало в животе. Сейчас уже почти семь часов, мама, наверное, накрывает к ужину – отец должен прийти с минуты на минуту… Мальчику явственно представился в этот миг стол в гостиной, аккуратно разложенные приборы, уютный свет лампы… Начинало смеркаться, словно по мановению руки незримого волшебника, разом зажглась длинная вереница фонарей. Билл плотнее запахнулся в курточку и побрёл дальше, мимо дома, мимо родных окон, мимо своей жизни. Неизвестно куда. Дойдя до конца улицы, он вспомнил ещё одно место, куда из уважения к прошлому обязательно нужно было заглянуть.

Заметив юрко снующий за стеклом знакомый тоненький силуэт Билл сунулся в окошечко ларька. Купить он ничего сейчас не мог, и от этого чувствовал лёгкое стеснение.

– Привет, Магдалена.

– Привет, ты откуда? – она удивилась, но, кажется, обрадовалась.

Девчонка сунулась в маленькое окошечко навстречу ему, и у Билла появилась возможность получше рассмотреть её после долгой разлуки.

Взглянув на старую знакомую в первый раз он понял, что в ней что-то изменилось, но не сразу догадался что именно. Ага! Она покрасила волосы. Теперь её русость напоминала о себе лишь длинными участками отросших корней; ниспадающие по плечам и беспорядочно заправленные за уши пряди были осветлены.

– Ты же вроде как говорил, что появишься только на каникулах.

– Да, но…

– Что-то случилось, – в глазах Магдалены маленькими искорками промелькнуло неподдельное беспокойство. Какая всё-таки милая девочка! На какого-то там парня, иногда приходящего за шоколадками, и не наплевать. Удивительная чуткость. Билл почувствовал благодарность.

– Я сбежал.

– Как? – её глаза округлились от изумления.

– Просто. Не хотел больше оставаться и ушёл.

Магдалена потрясенно замолчала, и Билл продолжил немного виноватым, просительным тоном.

– …и теперь мне нужно где-то переночевать. И твой ларёк – неплохой вариант.

Магдалена замялась.

– …переночевать? это странная просьба, я не могу. Мама доверила мне ларёк не затем, чтобы я пускала туда всяких…

– Ну, я же не всякий…

Магдалена посмотрела на него с сомнением. Билла она не столько знала, сколько чувствовала – он хороший парень. Но всегда ли можно доверять собственным невнятным ощущениям, не подкрепленным никаким опытом? Да, конечно, он каждый раз приносил мелочь, если оставался должен. Он никогда не забывал поздравить Магдалену с праздниками. Он аккуратно одет, значит, из приличной семьи… Но является ли это достаточным основанием…

– Ну, пожалуйста, мне нужно поспать где-то одну ночь, а назавтра я уже что-нибудь придумаю… Прошу тебя, не дай мне закоченеть на мокрой парковой скамье. Ты же добрая, это по глазам видно…

– Не пущу, – чувствуя готовность уступить, упорствовала Магдалена, – откуда мне знать, вдруг ты ночью вынесешь из ларька половину товара или просто съешь сколько в тебя влезет шоколадок?

Билл рассмеялся.

– Просто поверь мне.

– С какой радости? Моя мама учила меня не доверять незнакомцам.

– Но я ведь почти знакомый.

– Недостаточно, – деловито возразил она.

– Так давай сильнее познакомимся, тогда станет можно мне верить.

Магдалена посмотрела на него беспомощно, как смотрит девушка на чересчур настойчивого ухажера.

– Ну, а если я всё равно тебе не поверю?

– Что нужно, чтобы ты поверила? Кому ты веришь охотнее: бородатым мужчинам под сорок, пацанам в кепках козырьком назад, толстым тётенькам с большими пакетами? А кому наоборот, заведомо не доверяешь? Бритоголовым? Личностям в тёмных очках?

Магдалена пожала плечами и рассмеялась.

– Не знаю.

– Ну вот, – с надеждой продолжил Билл, – значит, меня уже нельзя причислить к группе «опасных типов» знаешь, по-моему, доверие – это такая штука, где не может быть никаких готовых рецептов. Тут можно только попробовать…

– И всё-таки я не могу, – девочка выглядела расстроенной. Чувство долга боролось в ней с состраданием. На парковой скамейке… Подумать только… – Тебе правда совсем некуда пойти?

Билл помотал головой.

– А твои родители? Вы поссорились?

– Вроде того… – уклончиво ответил Билл. Взгляд его всё время утыкался в пятна темнеющих корней волос на её головке – это выглядело так вопиюще дёшево, но так трогательно именно на ней. Ресницы Магдалены были накрашены чёрной тушью, они круто загибались наверх и местами слипались.

– Родители – единственные люди, которые простят тебе всё, что угодно, надо только с ними правильно поговорить… Твои, я уверена, тоже тебя простят. Они же тебя любят. Когда я убежала из дома к Эдвину, моя мама…

– Это немного другое. Есть на свете одна вещь, которую родители не могут простить как раз потому, что любят. А именно – когда в тебе рушатся их надежды. Это самое страшное, чем вообще человек может угостить своих предков…

По лицу Магдалены Билл догадался, что она ничего не поняла, но это не лишило её участия. Девчонка вздохнула.

– Ну ладно. Раз уж у тебя всё так тухло… Я придумала как тебе помочь.

Она открыла боковую дверь и выпустила Билла в тёплый тесный ларёк.

– Я останусь здесь с тобой. На всю ночь. – И добавила немного виновато, – чтобы ты ничего не съел…

– Как же твоя мама?

– Она и не заметит, что меня нет. Она очень крепко спит, особенно если выпьет, а это случается нередко. А даже если она и обнаружит моё отсутствие, то решит, что я у Эдвина. Да и какая ей разница уже? Я практически замужем…

– А сам Эдвин?

– Он сегодня в ночную смену.

Отогреваясь, Билл чувствовал небывалое блаженство во всём теле. Ему казалось, что нигде и никогда ещё не было так хорошо, как здесь, сейчас – пусть сидеть на перевёрнутом ящике из-под овощей не слишком удобно, мешают длинные согнутые в коленях ноги, да толпятся повсюду коробки со всякой всячиной – но после дождливой ветреной весенней улицы – и это рай. А к плечу Билла, от нехватки пространства – от чего же ещё? – робко приникло хрупкое плечико девчонки.

– Так и посидим, – сказала она шёпотом, – только свет погасим, когда я закрою…

– Магдалена… – тихо позвал Билл в темноте. Глаза ещё не успели привыкнуть, он ничего не видел, но чувствовал, что она где-то здесь, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Девчонка заперла дверь, немного повозившись с засовом, пошуршала какими-то пакетами, и, судя по движению воздуха, тоже села на ящик. Только теперь чуть дальше от Билла, чем минуту назад.

– Все зовут меня просто Леной, – забормотала она, застенчиво ускоряя свой и без того сбивчивый милый говорок, – и ты тоже зови… Я сама привыкла уже. Лена да Лена. Мне стыдно делается, когда произносят моё полное имя. …Слишком длинно получается, и как-то… чересчур величественно… что ли… Я этого не стою.