Один мальчик решился спросить его:

– Ты что, дружишь с Кимом из жалости? По принципу «если не я, то – кто?»

– Нет. Просто так получилось, – был ответ, – я же не сестра милосердия. Мы просто близки по духу.

Ким мало-помалу привыкал к тому, что Билл видит в нём не чучело, а абсолютно нормального человека – его робкая манера общения постепенно стала уходить – по прошествии времени Билл с удивлением обнаружил в себе желание поговорить с этим юношей о том, что его волновало. Тетрадку со стихами больше не вспоминали, но Билл чувствовал жгучий интерес к ней именно потому, что сама причина появления стихов – любовь – ещё в детстве стала для него объектом исследования – именно так – возможно, такое странное отношение к любви, к тому, что каждый человек должен познавать изнутри, а не снаружи, было обусловлено слишком ранним упоминанием о ней матерью – тот случай в песочнице раз и навсегда определил отношение Билла к любви – это нечто всесильное загадочное, драгоценное, вроде философского камня или универсального лекарства, и он, Билл, непременно должен это найти, чтобы – ни больше, ни меньше – помочь человечеству. Билл изучал любовь. Собирал любые сведения о ней, анализировал, сводил воедино. Он решился спросить об этом Кима:

– Ты знаешь, что такое любовь?

– Любовь – начало, способное пробудить в тебе поэта.

Ответ приятеля немного разочаровал Билла.

– А если я не хочу писать стихи?

Ким пожал плечами.

– Не хочешь – не пиши. Тогда ты, наверное, захочешь совершить поэтический поступок, или просто что-то хорошее. Для жизни. Ведь поэзия – это не обязательно стихи.

– Спасу кого-нибудь? – спросил Билл.

– Ну, например. Любовь не говорит тебе, что конкретно ты должен делать. Она только вдохновение. Как глоток энергетического супер-коктейля. Выпил, и хоть прыгай, хоть лети… Понимаешь?

3

В пансионе бытовало множество легенд: они передавались воспитанниками из поколения в поколение в течении всего времени его существования. Самой знаменитой и романтической из них была легенда о призраках пажей. Давным-давно в зданиях, которые занимали теперь учебные и жилые помещения пансиона, располагался королевский пажеский корпус. Но потом, во времена революции, корпуса были захвачены. Легенда гласила, что в ночь государственного переворота воспитанники пажеского корпуса, не желавшие сдаваться представителям новой власти, спустились по лестнице вниз, в подземелье, и бесследно исчезли. Одни говорили, что им известен был тайный подземный тоннель, миновав который, они вышли на поверхность и отправились за границу. Другие утверждали, что пажи просто-напросто замуровались в подвалах корпуса и умерли там от своей невозможности принять грядущие перемены, но сторонники как первой, так и второй версии событий единогласно подтверждали, что будто бы в наши дни по ночам иногда в полной тишине можно услышать шаги на лестнице – много-много маленьких ног торопливо стучат по ступенькам, спускаясь вниз – словно в самом деле мальчики-пажи снова и снова, как в ту роковую ночь, маршируют по гулкой каменной лестнице в подвал.

Билл в привидения не верил. Однако слышать загадочные шаги ему случалось. Он предположил, что это кто-нибудь из воспитанников записал их на магнитофон и крутит по ночам, чтобы пугать ради забавы младшеклассников или даже сверстников, нагнетая в пансионе атмосферу потусторонней жути.

Билл во что бы то ни стало хотел разоблачить ловкого иллюзиониста, разыскав секретный магнитофон. Вместе с Кимом они осматривали все возможные и невозможные места, где по их нехитрым расчётам он мог бы быть спрятан, даже поднимались на чердак, хотя это было строго-настрого запрещено, и, если бы их кто-нибудь заметил, то они лишились бы нескольких сладких полдников – но магнитофон так и не обнаружили.

Извечное стремление Билла доискаться истины и любым способом выстроить логические связи между событиями, подтолкнуло его к выводу, что шаги пажей могут быть чем-то вроде коллективной галлюцинации, возникающей из-за сильной убеждённости особо впечатлительных натур в правдивости легенды о призраках. Проще говоря, каждый из воспитанников лежит перед сном в своей постели, невольно ожидая, когда раздадутся шаги, и, в конечном итоге, начинает их слышать, а поскольку любому воспитаннику хорошо знакома конфигурация лестницы – он запоминает её бессознательно, спускаясь и поднимаясь по несколько раз в течение дня – его мозг легко моделирует ритм воображаемых шагов в соответствие с конфигурацией лестницы. А наутро так интересно делиться своими впечатлениями с друзьями! И даже те, кто ничего не слышал, внимая рассказам остальных, задумываются: наверное, это с ними что-то не в порядке, раз все слышали, а они – нет. И потом, на следующую ночь, они старательно пытаются тоже услышать – и слышат же!

Впервые задумавшись всерьёз о сущности мыслительного процесса, Билл понял, что мысль зримая, завершённая и оформленная – есть лишь очень малая часть того, что называется сознанием – такие мысли плавают на виду как льдины на поверхности океана, бездна которого скрыта, загадочна и темна… Но именно в этой непостижимой неощутимой глубине сознания, постепенно сгущаясь, концентрируясь, уплотняясь, подобно облакам звёздной пыли на просторах галактики, зарождаются идеи…

Собственная неполная, неокончательная осознанность немного испугала Билла. Но вместе с тем, он поражён был удивительной связью мышления с внешней реальностью, связью не всегда очевидной, но стабильной – ему представлялось, что его разум словно тонюсенький ветвящийся корешок с каждым днём врастает всё глубже в бесконечно щедрую благодатную почву Вселенной. И ещё он понял, что вокруг каждого человека, хочет он того или нет, существует нечто вроде сферической оболочки, радужного мыльного пузыря, сквозь стенку которого можно видеть все предметы, но лишь в той мере, в какой позволяет видеть их нежное струящееся по поверхности оболочки полупрозрачное марево иллюзий…

4

Тяжёлая решётка калитки, возле которой Билл проводил столько времени – его маленькое окошечко во внешний мир – она вполне могла стать и дверью. Он очень хорошо помнил тот день, когда впервые ему пришла мысль о побеге. Стояла тёплая дождливая весна, и Билл ощущал не то чтобы тоску и безвыходность, ему в пансионе не было плохо, нет, просто в какой-то момент он осознал необходимость перемен. Он стоял под мелким дождём и смотрел на улицу, по которой шли люди. Стоял и смотрел точно так же, как и много раз до этого. Но всё же сегодня что-то было иначе. Самые главные перемены всегда происходят внутри нас. Билл неожиданно понял, что там, за спиной, в коридорах, в классах, в маленькой скромной жилой комнате ученика его ничего не ждёт. Он, конечно, может туда вернуться, а потом приехать домой с дипломом, устроится на хорошую работу и прожить ту благополучную жизнь, которую видят в своём воображении окружающие – бабушка, мама, отец… Он, Билл, несомненно способен навсегда превратиться в героя их фантазий, в вечного заложника их ожиданий… Но что-то подсказывало ему, что это неправильно. Он стоял под мелким дождём у запертой калитки и смотрел на тротуар, изгибающийся и попадающий вдали, на свою первую настоящую дорогу в жизни, на внезапно открывшуюся ему дорогу, ведущую не к чужому, а к его собственному будущему, на дорогу, ступив на которую, он должен будет остаться один. Совсем один. Отец никогда не простит ему побега из пансиона, бабушка будет ахать и охать, мама… Билл вздохнул. Маленькая слезинка быстро скатилась по его мальчишеской нежной щеке. Он достал из кармана ножовку, на днях прихваченную из кабинета труда, и принялся энергично пилить толстую дужку старого заржавленного замка.

Две стороны свободы – беспредельность возможностей и полнота ответственности за каждый шаг. Немногие решаются на это. Самое первое, что чувствуешь, оказавшись на свободе – это страх. Теперь не у кого просить помощи и совета, некому пожаловаться на несправедливость судьбы, потому что отныне ты творишь её сам, и, увы, нет больше оправданий твоим ошибкам… И Билл испугался бы, и заплакал бы, и вернулся… Если бы не эта загадочная внутренняя убежденность, что именно сейчас он всё делает правильно.