Советская пропаганда, направленная на военных коллаборационистов, убеждала их в том, что после перехода на советскую сторону они не подвергнутся репрессиям. Коллаборационистам сообщали о том, что на советской стороне известно о принудительном характере их службы в германских частях{1456}.
В условиях нелояльности ряда коллаборационистских формирований, перед германским командованием встала необходимость разоружения некоторых «восточных частей» и применения репрессий. В частности, в феврале 1943 г. в Могилеве были разоружены несколько украинских отрядов, при этом 1350 чел. были отправлены в лагеря для военнопленных, а 105 командиров посажены в тюрьму. По данным советской разведки, в январе — феврале 1943 г. в Идрице было расстреляно 125 чел. из числа мобилизованных русских, которые отказались надеть немецкую форму Командир 154-го крымско-татарского батальона был арестован оккупантами «как неблагонадежный». В 147-м крымско-татарском батальоне 76 чел. были расстреляны как «просоветский элемент»{1457}. Около трети всех крымско-татарских батальонов были разоружены, остальные выведены в Румынию{1458}. Также были разоружены 653-й, 668-й и 669-й «восточные» батальоны, 198-й армянский полк, 8-й туркестанский батальон и другие коллаборационистские части. Отмечались и такие случаи, как расстрел оккупантами «добровольцев», которые отказались участвовать в карательных акциях против партизан{1459}.
Причина «нелояльности» формирований, созданных оккупантами из советских граждан, состояла в том, что многие «добровольцы» пошли в эти формирования по мотивам спасения от голода и зверств, чинимых нацистами в лагерях военнопленных, и некоторые из них лелеяли надежду при первой возможности сбежать к партизанам или перейти линию фронта{1460}. По советским оценкам, уже осенью 1942 г. около 70% военнослужащих «Туркестанского легиона» были настроены враждебно по отношению к оккупантам. Они «выжидали, что произойдет дальше», надеясь на то, что «удастся вырваться из рук немцев и перейти на сторону Красной Армии»{1461}. В 1943 г. многие русские «Хиви» при отступлении вермахта хотели «отстать» от его частей, чтобы «дождаться русских», но не сделали этого потому, что «боялись немцев»{1462}. Азербайджанцы, которые принимали участие в европейском движении Сопротивления, перед этим бежали из «Азербайджанского легиона»{1463}.
Германские власти осознавали невысокую боеспособность «восточных частей» и, при всем усердии в создании таких формирований, изначально относились к ним с недоверием. В ориентировке Главного штаба ОКХ указывалось, что «необходимо установить неслужебное наблюдение за добровольцами, их связями и сношениями», а также «не допускать… добровольцев к местам, откуда могут быть получены данные о секретных процессах (например, в канцеляриях, на почтовых базах и т.д.)»{1464}. При отправке на фронт грузинским легионерам выдали винтовки советского производства без патронов. Патроны (по пять штук) выдали только при подходе к фронту. По показаниям перебежчиков из «Туркестанского легиона», оккупанты им «не особенно доверяли», а также «боялись вводить в бой части, скомплектованные из русских военнопленных»{1465}.
Особенно массовым дезертирство и переход легионеров на советскую сторону стали после коренного перелома в войне — так, только с июня по декабрь 1943 г. перешли около 10 тыс. чел.{1466} Дезертирство в некоторых коллаборационистских подразделениях доходило до 10% личного состава{1467}. Советская разведка отмечала, что среди легионеров «участились случаи отказа от выполнения боевых приказов и перехода на сторону партизан», при этом «особенное возмущение вызывает требование немцев о принесении присяги “на верность фюреру”». Политико-моральное состояние легионеров оценивалось как «низкое». Число перешедших могло быть и большим, так как многие «добровольцы» были запуганы нацистской пропагандой, утверждавшей, что «русские мучают пленных»{1468}.
В сентябре 1943 г. Гитлер и В. Кейтель возложили на «восточные формирования» часть вины за поражение на советско-германском фронте, в частности, за разгром на Курской дуге{1469}. Был сделан вывод о низкой боеспособности «легионов»{1470}. Поэтому Гитлер приказал распустить «восточные формирования», а их военнослужащих направить на фабрики и шахты. Однако при все возрастающем давлении Красной Армии разоружение этих частей было признано нецелесообразным{1471}. В результате был найден компромисс — в сентябре — октябре 1943 г. практически все «восточные формирования» были переведены с Восточного фронта на Западный{1472}.
Итак, второй период Великой Отечественной войны характеризовался переходом германских властей к «добровольно-принудительной» мобилизации части населения оккупированной территории СССР, что было обусловлено истощением людских ресурсов Третьего рейха. При осуществлении мобилизации широко применялась мотивация с использованием национального фактора. Вариативность в его использовании соответствовала общим изменениям германской национальной политики, происшедшим во второй период войны.
Эффективность использования национального фактора в реализации германской программы расширения военного коллаборационизма была невысокой. На территории России, Белоруссии, центральной и восточной Украины мобилизация была в значительной степени принудительной. В Прибалтике, где часть населения была готова к борьбе против СССР, эффективность мобилизации, тем не менее, была невысокой, одной из причин чего было отсутствие реальной самостоятельности коллаборационистских формирований. «Национальная принадлежность» прибалтийских легионов была лишь пропагандистской ширмой, так как все эти подразделения находились под командованием немцев. Значительная часть вооруженных формирований из представителей народов Советского Союза показала низкую боеспособность, склонность к дезертирству и переходу на сторону партизан и Красной Армии. Этому способствовали как принудительность мобилизации, так и коренной перелом в войне.
§ 5. «НЕМЦЫ ХУЖЕ, ЧЕМ БОЛЬШЕВИКИ»:
Воздействие национальной политики СССР и Германии на население оккупированной территории
Во второй период Великой Отечественной войны в настроениях населения оккупированной территории СССР произошли определенные изменения, хотя политический раскол в его среде сохранялся. В ноябре 1943 г. советские власти отметили, что «два с лишним года оккупации наложили отпечаток на население», в том числе потому, что «немцы в течение двух с половиной лет бомбардировали психику людей, чтобы сбить их с толку»{1473}.
Эффективным ходом германской политики была игра на антисоветских настроениях части населения оккупированной территории. Так, материалы, посвященные разоблачению репрессивной политики СССР, встречали «интерес русского населения». Показанный в Прибалтике фильм «ГПУ» был воспринят с вниманием местным населением, как и книга «Ужасный год» о «советской оккупации 1940–1941 гг.»{1474}. Часть русского населения с интересом отнеслась к деятельности А. А. Власова, возлагая на него и «Русский комитет» «большие надежды»{1475}. (В то же время в кругах «старых русских», в частности среди русского населения Таллина, А.А. Власов «встретил сильное недоверие», так как они бы предпочли бы на его месте «генерала из царского времени»{1476}.) На Украине ходили слухи о том, что в скором времени будет заключен мир и «территория Украины останется у немцев… не будет колхозов и советской власти»{1477}. В таких настроениях отразились не только недовольство отдельными аспектами советской власти, но и общая усталость от войны.
