Эффективными были отдельные пропагандистские акции оккупационных властей. Так, в июне 1942 г. русские бургомистры после их возвращения из ознакомительной поездки в Рейх «показали себя как хорошие пропагандисты, с энтузиазмом описывая русскому населению свои впечатления от Германии»{973}. В Эстонии в июне 1942 г. отношение населения к оккупационным властям улучшилось после того, как были сокращены штаты германских властей и заменены чиновники из числа прибалтийских немцев{974}.
Оккупационные власти смогли добиться роста национальной розни на оккупированной территории СССР. Особенно усилилась украинско-польская{975} и белорусско-польская вражда. На Западной Украине и в Западной Белоруссии шла борьба между представителями титульных наций и поляками за первенство в местной администрации. Противостояние доходило до того, что польские начальники запрещали белорусским полицейским носить на головных уборах «белорусский герб», разрешенный оккупационными властями{976}. Проявилась также польско-литовская вражда{977}, а в Эстонии возникло «явное взаимное неприятие» между представителями титульной нации и русскими{978}.
В результате воздействия германской пропаганды и при поддержке местных националистических групп на оккупированной территории СССР усилился антисемитизм — особенно в ее западной части. Так, в Львове в июне 1941 г. местное население участвовало в расправе над коммунистами и евреями{979}. В июле 1941 г. в Каунасе при помощи горожан было убито 7800 евреев{980}. В Латвии и Эстонии уничтожение еврейского населения, как указывали оккупационные власти, осуществлялось также при участии местного населения{981}.
Эффективности германской пропаганды способствовал высокий спрос населения оккупированной территории на информацию. Оккупационные власти отмечали, что «население постоянно обнаруживает большую восприимчивость и емкость для пропагандистского воздействия». Так, жители оккупированной части Ленинградской обл. были «очень жадны до новостей» и поэтому читали все издававшиеся германскими властями газеты, которые пользовались огромным спросом. В Смоленске горожане стояли в очередях, чтобы купить газету «Новый путь», и поэтому оккупационные власти требовали «любого увеличения тиража газеты», который был «недостаточным»{982}.
Реализации германской политики косвенным образом способствовали противоречия советской политики довоенного периода — особенно изменение отношения к Германии в 1939 г. до именования ее почти «союзником». Такие колебания политики посеяли растерянность в умах советских граждан в начальный период войны{983}. Населению оккупированной территории не были известны истинные цели нацистской агрессии против СССР, что также было упущением советской пропаганды 1939–1940 гг.
Германская национальная политика оказала воздействие и на население тыла СССР. Нацистская пропаганда, уверявшая, что Третий рейх воюет только «с коммунистами и евреями»{984}, а также муссировавшая аргумент об «уклонении евреев от участия в войне»{985}, повлияла на рост антисемитизма в советскому тылу{986}. Нельзя согласиться с мнением, что война «развязала в СССР народный антисемитизм такого масштаба, который был неизвестен даже в царской России»{987}, однако следует поддержать вывод о том, что рост антисемитизма в годы войны был вызван неподготовленностью страны к оборонительной войне, трагедией первых ее месяцев и гибелью миллионов людей, вызвавшими психологическую потребность в отыскании «виновных»{988}. Воздействие германской пропаганды проявилось также в развитии бандповстанческой активности в тылу СССР — в первую очередь, на Северном Кавказе{989}.
В то же время реализация нацистской политики имела недостатки, которые снизили ее общую эффективность. Во-первых, оккупационные органы власти и пропагандисты проявили недостаточное знание менталитета народов СССР. Так, германский обер-лейтенант X. Зайферт, служивший в отделе пропаганды в Смоленске, отмечал, что из всех стран, где ему приходилось служить, «труднее всего было вести пропаганду в России», в том числе потому, что власти Третьего рейха «не знали условий России, так и не поняли их до конца». Рассматривая население СССР как «недочеловеков», германское командование рассчитывало на быстрый успех любых пропагандистских мероприятий. Поэтому уровень некоторых материалов нацистской пропаганды был примитивным, что отмечало местное население. Так, в Курске не пользовалась успехом германская кинопродукция — советская разведка сообщала, что «кинокартины взрослыми почти не посещаются, а молодежь идет на них, спасаясь от скуки, т[ак] к[ак] идти больше некуда». Не посещало местное население и открытую оккупантами читальню{990}.
Во-вторых, эффективность германской политики снизили ее противоречия. Шовинизм и «расизм» нацистов, несмотря на то, что его пытались завуалировать, проявлялся в материалах пропаганды. Например, изданная в 1942 г. карта «Германские солдаты освобождают Прибалтику от большевизма» вызвала недоумение среди даже прогермански настроенной части эстонского населения, поскольку демонстрировала «превосходство немцев»{991}. В Крыму, после осуществления репрессий в отношении еврейского населения, германские власти опубликовали в местной газете статью о «схожести еврейского и армянского носа». Армянское население восприняло это как то, что «очередь после евреев — армянам», и среди населения Крыма распространились слухи, что «немцы будут уничтожать… постепенно всех»{992}. К противоречиям германской политики можно отнести и публикацию в учебнике для русских школ патриотического стихотворения К. Аксакова «Столица древняя»{993}.[39]
Подрывал эффективность германской политики и недостаток этнографических, этнопсихологических, лингвистических и других знаний о народах СССР. Так, на Украине германская радиопропаганда велась на «западноукраинском диалекте», который, как позже выяснили оккупанты, «сильно перемешан с польским, тогда как на большей части Украины говорят на восточно-украинском». Поэтому оккупационные власти справедливо опасались, что «пропагандистские передачи для населения не имеют необходимого веса». В Крыму пропагандистские материалы для крымско-татарского населения сначала печатались не на крымско-татарском, а на турецком языке{994}. В Прибалтике зачастую плохо воспринимался пропагандистский пафос, который широко использовали германские власти. Так, публикации латышской газеты «Daugavas Vestnesis»[40] вызвали у читателей отторжение из-за «надоедливого патриотизма» и «героических мук» (эти материалы пропагандировали вступление в лытышские коллаборационистские формирования){995}.
