Глава четвертая. А бывали и с точностью наоборот.

Гражданская жизнь началась с ожидания документов с места службы. Без получения этих документов нельзя было получить паспорт и начать устраиваться на работу. Документы пришли через месяц. К этому времени, полученные при увольнении из армии отпускные начали заканчиваться. Куда и в качестве кого устраиваться на работу он тоже не знал. Пять лет проведенные в институте не выявили у него никаких пристрастий к чему либо. Воспоминания об этих годах состояли из поездок на многочисленные соревнования, работы в студенческих строительных отрядах, работы в котельных и.т.д. Про учебу обычно вспоминалось ,когда начиналась зачетная сессия и нужно было за неделю каким-нибудь образом отработать объем всего семестра. Трудности усугублялись еще тем, что к успешно прогулянным лекциям, добавлялись еще и практические занятия. На них делались еще и лабораторные работы. Студент получал персонально подпись преподавателя или его ассистента за ее выполнение. И если к экзамену, за отведенные для подготовки три или четыре дня еще как-то можно было подготовиться ,то получить допуск к экзамену, не имея ничего ни в голове, ни в рюкзачке, задачей было практически не выполнимой. Получать зачеты у преподавателя ,который в глаза в течении семестра не видел этого студента и испытывает раздражение из-за наплевательского отношения этого студента к его предмету , были явно фигурами сверх высшего пилотажа. Тогда еще не слыхивали про взятки в баксах на экзаменах и зачетах. И нужны были гораздо более сложные и неоднозначные решения. Все они требовали полнейшей мобилизации как духовных, так и физических сил. В течении очередного двух-трех недельного сверх экстрима , самому себе давались клятвы, что такого отношения к учебе в дальнейшем никогда не повторится. Но начинался новый семестр. Все возвращалось на круги своя. Самые жуткие воспоминания были связаны с предметами, где не могли спасти ни находчивость, ни сообразительность, ни дикое везение. Конечно, самым страшным в этой цепи было черчение. В конце второго курса наступил кульминационный момент. По черчению нужно было сдать дифференцированный зачет .Фактически ,это было подведение итогов двух лет обучения в данной области Что касалось его, то здесь он как был полным нулем в графике и рисовании при поступлении в институт, так через два года обучения им и остался. Все, что было связано с черчением и рисованием, с детства у него вызывало стойкую аллергию. С первого дня учебы в школе мать как коршун кружилась за его спиной, контролируя написание в прописях палочек и крючочков. Количеству полученных подзатыльников не было счета. После полутора лет начального обучения-полного для него мучения ,его первая учительница сказала родителям , что у мальчика будет твердый мужской почерк..Но отец уехал учиться в академию в Ленинград. Через какое-то время туда переехала и вся семья. В столичном городе на Неве второклассники уже писали автоматическими ручками. Единственным требованием, кроме грамотности, была скорость. Про твердый красивый мужской почерк пришлось забыть на всю оставшуюся жизнь. Так и остался он с дефектом в прилежании. Все, что требовало нудной однообразной работы, было не для него. Поэтому любимыми предметами были те, которые требовали шевелить мозгами. Шевеление мозгами всегда было направлено на то, как без особого труда вылавливать рыбку из пруда. Этот же принцип был положен в основу при поступлении в институт. В мире уже во всю хозяйничала электроника, Компьютеры только начинали выходить на арену в виде громоздких монстров. Поэтому нужно было все-таки уметь чертить электрические схемы и графики. Конечно, это черчение ни в какое сравнение по сложности и объемам не могло соизмеряться с машиностроительным . Но на первых двух общеобразовательных курсах давались общие навыки черчения и начертательной геометрии. И научиться за два или три дня , вместо положенных двух лет чертежному ремеслу ,,для него было задачей ,не имеющей никаких шансов на решение. И это происходило после того, как он непостижимым для самого себя образом вытянул абсолютно безнадежную зачетную сессию. Так уж получилось, что в этом семестре кроме всех обычных для него учебных бед, творцом которых был он сам лично, добавились еще крупные неудачи на любовном фронте. Девушка, по которой он не сох, а раздирал свою душу в мелкие клочья, в момент их стомиллионной за последние несколько дней ссоры, заявила ему, что она считала его гораздо более гордым. При всем своем безумном к ней влечении, такого укола он переварить не мог. Для себя он решил, что больше никогда к ней он не подойдет. Выполнение этого решения сопровождалось страшной душевной ломкой. Люда была его соседкой по лестничной клетке. Он прислушивался к каждому шороху за стенкой, каждому хлопанью соседской квартирной входной двери, каждому цокоту женских каблучков на лестничной площадке. Все его душевные и остальные все силы также были направлены только на то, чтобы удержаться от сумасшедшего желания плюнуть на свое самолюбие и сделать первым шаг к примирению. Институт был не просто заброшен, а начисто стерт из всех клеток головного мозга. Через неделю после начала последней их ссоры. соседка ,видимо , решила еще больнее его зацепить. На смежном с ним соседском балконе, как в звериный вольер цирковой арены, стали выпускаться особи мужского пола. Причем чуть-ли не каждый день экземпляры обновлялись. Ему четко давали понять, что свет на нем не сошелся ни только клином, но не собирается сходиться совсем. Но такая наглая демонстрация ее успехов у мужского пола только усилила его силы сопротивления. Так прошел целый месяц, за ним и Новый год наступил. А за ним и весна стала подкатывать. Как-то совсем незаметно за всеми своими переживаниями ему удалось сдать зимнюю сессию и начать еще сильнее чем осенью запускать учебу уже в четвертом своем семестре. Девушка занимала все его мысли и отвлечься ему никак не удавалось. И тут ему поступило предложение съездить дней на десять на соревнование в Таллин. Он никогда еще не бывал в Прибалтике. Конечно, в институте уже намечался полнейший завал. Но поездка на первенство ВС СССР была не только престижным мероприятием, но и давала возможность хоть как-то отвлечься от душещипательных раздумий и переживаний. Он был включен в сборную команду Черноморского Флота. Впервые в своей жизни ехал он в составе взрослой команды да еще так далеко от дома. Хотя он был уже студентом второго курса, ему только несколько месяцев назад исполнилось восемнадцать лет. В команде он был самым младшим. Поездка и сами соревнования прошли с большими приключениями. В последний день соревнований их команда впервые в истории Черноморского Флота получила шанс попасть в финальную восьмерку. Причем все решалось на его юношеской доске. Партия продолжалась уже пятый час. Их столик плотно обступили уже сыгравшие свои партии участники. Голова его уже соображала из последних сил. Положение на доске было запутанным. Он заранее просчитал, что ,с виду выгодный для его соперника вариант, на самом деле после ответной трех ходовой комбинации ведет к потери целой ладьи и немедленной сдачи партии. Через два хода. соперник все-таки клюнул и пошел на ошибочный вариант. Но здесь случилось то, что и должно было случиться. Его организм, перегруженный всеми застарелыми любовными муками и достаточно свежим эстонским сорока пяти градусным ликером Вана-Таллин (Старый Таллин) многократно употребляемый им вместе со старшими товарищами вечерами в гостинице для и только снятия стресса после очередной партии , дал элементарный сбой. Он начисто позабыл о приготовленной комбинации. После сделанного им поспешного хода положение изменилось в пользу соперника. Еще через полчаса партию он проиграл. Все старшие товарищи по команде стали его успокаивать. А когда он показал им выигрывающую комбинацию, которую никто из них, следя за его партией, не видел, то на него посыпались упреки. Ведь теперь команда не попала на финал куда-то в Ташкент. И все это из-за него. И тут он поймал себя на наглой мысли, что по сравнению с его любовными проблемами, и Ташкент и сама мировая революция являются мелочами жизни. Но возвращение к оставленным дома проблемам было неизбежным. В институте начиналась зачетная сессия. С учетом всех перечисленных выше факторов было ясно, что уж в четвертую сессию выжить ему не удастся. Нужно было думать о путях отступления типа академического отпуска или еще какого-то подобного варианта. Как-то готовить объяснения для родителей на случай отчисления из института. И вот, сидя на кухне со своими горестными раздумьями он услышал дверной звонок. На кухню зашла мать и сообщила, что приходил глава семейства из соседней квартиры. Сосед просил, чтобы ее сын зашел к нему домой на несколько минут. Сердце бешено заколотилось.