Левая рука, как говорят в народе, – рука берущая. По этой причине именно она у Александра Александровича постоянно находилась на дежурстве, и именно ей приходилось принимать благодарности и вознаграждения, быстро пряча их от посторонних глаз. Да и какая из частей его тела могла бы ещё это сделать? Саня был левшой, и, если помните, по детской привычке правая рука у него почти всегда была занята тем, что держала в кармане кукиш. И потому именно левая взяла на себя роль добытчицы, и именно из этого факта берёт начало духовный конфликт между членами и органами телесной оболочки Сан Саныча. Отношения между правой и левой руками испортились не сразу. Негатив накапливался постепенно, и, как ни странно, конфронтация возникла благодаря телевидению. Телевизор у Сани работал непрерывно – и когда он ел, и когда он писал (не перепутайте с писал), и когда он просто сидел. Эта привычка укоренилась ещё в ранние школьные годы, где, обделенный дружбой, он старательно убивал свой досуг, бессистемно переключая каналы вещания. А что там показывали и о чём там говорили, его не парило. Как и положено левше, пульт находился в левой руке, правая же ладонь, обычно сложенная в расслабленный кукиш, валялась на столе без дела. А что ей ещё оставалось? А оставалось ей только смотреть телевизор. В отличие от мозгов хозяина, Кукиш внимал всему, что сливал сбросивший цензуру экран. И если в шальные девяностые из него выплёскивалась сплошная мокруха и порнуха, то в начале нового века, особенно его второй декады, эфир официальных каналов начал затачивать внимание граждан на поиск национальной идеи. А та, ввиду дефицита альтернатив, быстро нашла вечно дежурную тему «борьбы с коррупцией и взяточничеством», причём «без исключения» по всем вертикалям и горизонталям власти. Такие же метаморфозы произошли и с Кукишем. Если в шальных девяностых он очень увлекался жанром «ню», содействуя в этом не лишённым приятственности процессе своему владельцу (от крови, даже в фильмах, подкатывала тошнота), то теперь смыслом его существования стало искоренение коррупции и взяточничества… Хотя бы не в целом по стране, а в имеющем место отдельном случае – к примеру, в своём хозяине… «Правая рука должна бороться за правое дело!», – справедливо рассудила правая рука. И вот она, сжатая в мощный кукиш, показала себя на описанной выше встрече. После ухода оскорблённого бизнесмена всё покатилось в тартарары. Мэр вставил министру Кукиту такой арбуз взамен упущенного, что мало не показалось. Некоторое время Сан Саныч ещё пытался реабилитироваться. По-прежнему функционировал институт благородных девиц, и левая рука исправно принимала десятину. Продолжался сбор необлагаемых налогом дисконтов и откатов с ранее запущенных проектов. Но новых, инновационных прорывов в его деятельности больше не наблюдалось. Более того, на совещаниях шеф глядел на него зверем, к себе не вызывал и ничего не поручал. Все его текущие доходы, появляясь, тотчас подвергались изъятию мэрскими нукерами в счёт погашения профуканного арбуза. По сути, Сан Саныч был выброшен из хозяйственно-финансовых схем столичного правительства, хотя, пока на нём что-то замыкалось, с должности его не сняли. Ему ничего не оставалось делать, как сидеть, сложа руки и ничего не делать. И он неподвижно сидел часами и ждал своей судьбы, в раздумьях сомкнув ладони и перебирая пальцы. Как многие чиновники, лишившись социальной значимости, Сан Саныч крепко запил. А приняв очередную дозу, с пьяной безучастностью впяливался в прикрученный к стене телик с очередной чернухой, положив подбородок на сложенные в замок руки, упёртые в подлокотник кресла. Вдруг внимание привлекла информация экстренного новостного выпуска. В ней сообщалось, что указом высшей государственной инстанции столичный градоначальник досрочно снят с занимаемого поста за утрату доверия. Серенькая душа Сан Саныча на мгновение возликовала, и у него появилась надежда. Новое руководство непременно учтёт его разногласия с шефом. Однако при следующем сообщении он схватился за сердце: органам прокуратуры поручено провести проверку всех сделок с объектами, представляющими историческую и культурную ценность, и тщательно расследовать законность совершённых операций с недвижимостью и землеотводом.
* * * Медсестра была хорошенькая. Время от времени она заходила в люксовую палату Сан Саныча, поглядывала на показания приборов, что-то подкручивала на капельнице. Изящно примостив бедро на краю койки, приподнимала его голову и, прижимая носом к теплой ложбине выреза на груди, поправляла выбившуюся из-под больного подушку. Ему ничего не оставалось делать, как лежать, сложа руки и ничего не делать. И он неподвижно лежал сутками и ждал своей судьбы, в раздумьях сомкнув ладони и перебирая пальцы. Воссоединившись, сомкнутые ладони испытывали сначала прежнюю взаимную неприязнь. Однако мало-помалу ласковые прикосновения подушечек и пальцев обеих рук начали доставлять друг другу легкое удовольствие. И если правая ладонь ещё некоторое время складывалась в кукиш, чтобы поставить на место воспылавшую чувствами левую, то пальчики левой в ответ ласково приобнимали его и поглаживали. В конце концов, Кукиш сдался нахлынувшим чувствам, раскрылся и бросился в её объятия. Они крепко прижались друг к другу на груди Сан Саныча и страстно переплелись пальцами. В организме А.А. Кукита (урождённого Санечки Кукиша) впервые наступила полная гармония. Левая и правая ладони так и оставались сцепленными в объятиях друг друга, когда в уютном пристанище высокого чиновника заколачивали крышку. Ничего, кроме распоротого сзади костюма, такой же сорочки и галстука Сан Санычу там не понадобилось. 26 августа – 30 сентября 2012 г. с. Мышецкое Сказ про Ивана, жену его Василису прекрасную, про их детей, про Мамонну со всякой дребеденью и вообще про что было, что есть и, возможно, будет… Посреди лесной дубравы На опушке за рекой Жил мужик, ещё не старый, Но уже не молодой. Сруб построил невысокий, Вёл хозяйство, огород, В заводи не так глубокой Разводил речной народ. Гоготали громко гуси, Лебедь плёскался в пруду, Телочка по кличке Муся Поедала лебеду, Ел капусту Кроль Брюнет… И кого там только нет?.. По двору его бродили Всяки твари и созданья И продукт производили Потребленья с пропитаньем. Свет давала в ночь Жар-птица, Волк с Котом копались в грядках, Белка – стряпать мастерица, Но об этом по порядку. Лишь скажу, что у ограды, В сараюшке небольшом Поселилась Клуша Ряба С Златопёрым Петушком. Очень выгодная птичка: Поклевав пшена в обед, К вечеру снесёт яичко, То простое, то цветмет: С чиста золота аль с меди, С платины аль с серебра… Эх, не ведали соседи, Сколь мужик имел добра, Потому что жил он скромно, Как Кощей, не чах над златом, Всё кидал в тайник укромный — Вдруг помочь лесному брату. Всякий зверь там или птица, Если что случилось где, Знали: к дядьке обратиться — Помощь будет в их беде. Но с людьми, не Слава Богу, Он общенья не искал И не далее порогу Гостя в дом свой допускал. Вот и множилися слухи… За рекою на селе Сплетни разные старухи Разносили по Земле. Говорили, дядька этот, Запершись в избе, колдует: Пашни сушит знойным летом, Осенью дождями дует, А зимою снегом белым Все тропинки занесёт… Как мирИться с этим делом? Кто от дядьки их спасёт? И носились пересуды, Словно ветром одуван — Как известь его отсюда?.. Звали мужика Иван. * * * Не всегда Иван был старый, Был когда-то молодым. И, как юноше пристало, Разное случалось с ним. Был центральным персонажем Сказок всяческих и врак, И в народе нашем, скажем, Звался просто он – Дурак. В библиотеках на полках Книжек с ним не перечесть… Про него ходили толки, Мог достать всё и принесть, Коли Царь давал приказ, Будь он самым сумасбродным, Потому Иван у нас Слыл любимцем всенародным. Исключенье составляли, Хоть и странно это очень, Те, кто рядом проживали… Что не редкость, между прочим. Время в ходиках: тик-так, Мир вокруг весь поменялся, Повзрослел Иван Дурак, Боле так уже не звался. С Василисою Прекрасной Вместе жили, не тужили Много светлых лет согласно, Сына с дочерью нажили. Но реально жизнь – не сказка, Много в ней дано терпеть: Как-то на Святую Пасху Ввысь голубкой улететь Вышло Василисе время… Начал жить Иван один И вдовца достойно бремя Нёс… но стал он нелюдим. Дети в городе учились: Дочь искусствам, сын наукам. Где-то там и поселились. В общем, жизненная штука. Всё шло, собственно, по плану Василисы и Ивана, Так как даже в те года В стародавнем Свете Было ясно, что когда Повзрослеют дети, Им придётся непременно Жить в эпохе современной. При крещении Егором Сын был назван… Кушал кашу, Сильным стал – своротит гору, Доченька звалась Любашей. Лик… и стать… и тонки длани… Слов не молвить, как красива: Нежный взор домашней лани И тигрицы дикой сила. Разумеется, наследство Передалось на детей: Жизнь со сказкою в соседстве Сделала из них людей, Тоже не совсем обычных — Сын в отца, дочурка в мать. То, что им вполне привычно, Всякого могло б пугать. Среди сказочных героев Знали цену старой дружбе, Хотя с нечистью, не скрою, Не общалися без нужды. Поучась, узнав детали Жизни разной городской, Дети с грустию поняли: Русский рушится устой Разной тварью иностранной, Что в компах завезена, Как поддержкой регулярной Обновляется она, И стоит за делом оным Против Руси Православной Заграничный бог Мамонна С Нашим Богом в битве главной. В наступленьи скрытном этом Цель ясна, как ясный день — Чтоб российским человеком Завладела Дребедень: Всех манит с витрин искусно В прелести земного рая, В совращении том гнусном Душу с телом разнимая. С ней гламурный унисекс, Попирая все морали, Из любви устроил секс, Чтобы «Вау!» все орали, Заменив им русский «Ой», Очень скромный и простой. А реклама захватила Виской с колою в полон, Пузырьками потеснила Даже русский самогон! * * * На селе же всё на диво, Как полсотни лет назад, Жил народ неторопливо, Брагу пил, как лимонад… Баба на поле ходила, Чтобы с голоду не сдохнуть, Землю тяпкой ворошила — Так натрудится, не охнуть… Добредёт день до ночи — Баба избу прибирать, А мужик орёт с печи: «А ну, дай чего пожрать!» И храпит… Так жизнь прошла В нужде этой неотрадной… Всплыло, в девках как была, И мужик был парень ладный… С наважденья загрустила, Перед зеркальцем присела И слезу в сердцах пустила — Лучше б даже не смотрела… Дети канули куды-то Из деревни в города, Прохудилося корыто, Мужичок – одна беда… Помнит: бабушка под вечер Собирала детвору На крыльце от делать неча, Побожится: «Ой, не вру!» И начнёт вести им сказку Про Ивана Дурака С Василисою Прекрасной, Чья изба недалека… Как Иван не без коварства У Кощея скрал девицу… Как Царь выделил полцарства И дозволил им жениться… Хоть такой не строил план, Стал Царевичем Иван… Как гуляли всей деревней, Царь когда устроил пир… Как Баян на гуслях древний Сказ им сказывал про Мир… И вообще, как жизнь удалась В те далёкие года… И как вдруг всё поменялось, Будто в страшном сне, когда Со стрельбою из нагана Комиссар пришёл чуть свет, И как с нечистью поганой Начал править Сельсовет. Память взбередила раны Бывшей в прошлом молодухи. Муж храпит на печке пьяный… И со зла на жизнь старуха Растолкала алкаша… Он же сон смотрел как раз: Ей, поднявшись не спеша, Кулаком заехал в глаз. Баба от тоски завыла — Муж стал пьянь и грубиян — И по-бабьи рассудила: Виноват во всём Иван, Что той жизни не сберёг, Вот и маются теперь… И напраслины упрёк Понесла к соседке в дверь… * * * Городская жизнь, однако, Деревенской не в примеры, Окружает столько всяко, Денег бы иметь без меры. Дребедень из-за границы Навезла таких соблазнов: Макидональды и пиццы, Фастофудную заразу… И теперь любой ребёнок Может стать, как надувной… Нынче требует с пелёнок Игры разные с компой! Гд е лапта?.. Где городки?.. Где резинка со скакалкой, Мячик, чижик, казаки?.. Где пристенок с расшибалкой?.. Для игрушек в магазинах От страшилищ гнутся полки — Столько всякой образины Со штрихкодом в три шестёрки! И в РС одна стрельба, Соревнуются в садизме, Виртуальная борьба, Где в запасе сотня жизней… С монитора Дребедень У детишек с малых лет Тень наводит на плетень! В головенках – винегрет! Сказки русские забыты… Brake, begin, escape, protection, You are killed, it is a pity… Думать не о чем, сплошь action… Говорит ребёнок фразу — Слов ненашенских не счесть… Что хотел, поймёшь не сразу — То ли сплюнуть, то ли съесть… Ну, проглотишь, будто вник, Чтобы дурнем не казаться… Так же телек говорит… Просто некуда деваться… Старые, наверно, стали… Примириться бы пора. Позабыли, как мы сами, Когда были детвора, Стариков своих судили, Что «не рубят» нас они, У виска им вслед крутили… Далеко ушли те дни… Что отстали мы не страшно… В детях нынешних пугает, Что традиции теряют… А без корня жить опасно… Как ни вечер, то массовка В переполненном кафе: Молодёжная тусовка — Каждый первый подшофе. Вниз диджей с балкона нёс Околесицу и хрень, Публику вело с «колёс»… Ликовала Дребедень: В буйном танце зажигала, Появляясь там и тут: «Догоняло» продавала — Зело пакостный продукт. Все по-тихому ширялись… Химик нарику не друг… Обдолбались и подрались, Коромыслом дым вокруг… А как время выходило, Угоревших по углам Кавалеров находили И таких же мутных дам. Так случилось, что и наши С кем-то что-то здесь справляли, И Егор с сестрой Любашей За вертепом наблюдали… * * * А на ниве снова диво: На окраине села Баба с горести сварливо По жаре «пургу мела»: «Слышь, – соседке говорит — Что Иван Дурак, безбожник, Там на хуторе творит: Сколдовал, чтоб жук-навозник Всю листву поел с капусты, А в картохе – корнеплод… Шобы было ему пусто!.. Шоб на ём болел живот!.. Все растенья от него Повредились, точно знаю… И посохли не с того, Шо я их не поливаю… А вчерася, слухай, Дусь, Бражку, шо я затерла, Маво дурня сбил, клянусь, Пить аж с самово утра… Как яму так удаётся, Колдовать за три версты… Нам, кажысь, яво придётся Сжить отсель… Шо скажешь ты?».. Дуська тезис поддержала: «Слышь, Нюр, чо я говорю… Как вчерась я вечеряла Со своим козлом, смотрю: Сглаз на ём обнаружилси — Вроде здесь он, вроде нет… Шмель вокруг него кружилси — Не люблю таких примет… Подлятел к няму и в ухи Вроде чо-то зашептал — Мой козёл принял сивухи И без слова в глаз мне дал… Я: «За чо?».. Он – ни му-му… А прищур такей, как сглаза… «Чо буянишь?» – я яму… Он мне: «Растворись, зараза!»… «Надоть баб подговорить Мужаков к няму направить… А то вишь, чаво творить?!. Жистию нам всю отравить!.. Пусть хотя б яво пугнуть… Можеть, он отсель изыдеть?.. Косы с вилами возмуть, На няго сялом всем выйдуть»… И пошли в селе старухи Вдоль околиц, большаков Разносить по избам слухи: «Ванька наших мужаков С путя истины сбиваеть, Шоб тоску свою залить, И намеренно спиваеть С ранних утров их, итить… Да к тому ж неурожай Кажен год… и неудой… И дятей, сколь ни рожай, Повзрослеють и долой… То – всё происки Ивана, Знамо дело, Дурака… У няго така программа — Колдовать нас с хуторка!»… Бабы мужиков достали. И, чтоб их настропалить, Всю «вареную» убрали: Вроде кончилось что пить. День со дня мужья трезвели, Шёл жестокий отходняк, И от мыслей озверели — Что-то в жизни их не так! Так подбились все на дело Против тихого Ивана… Непонятно, что хотели — Бабий ум не без изъяна. * * * По кафе шныряли типы, Не отбрасывая тень, А за столиком накрытым Пировала Дребедень: В полумраке под галдёж Танцевала до упада. Упакована, «балдёж», Ликом дамочка, что надо. На неё сквозь сумрак глянешь, Дух захватывает аж… Но природу не обманешь, То всё чисто макияж: Ботокс, тушь, губа поддута, Причесон не что-нибудь, На ноги фирма; обута, Силиконовая грудь… Как на типа обернется, Тот, не медля, подшустрит, Рядом с ней, как жвачка, мнётся, Услужить всё норовит. Ушки острые топорщит, Глазками смущённо морг, С напряженья лобик морщит, Сразу видно, что киборг. Дребедень им щедро платит: Всем киборгам и всем клонам, И на это деньги тратит Мужа своего, Мамонны. На Гоморру и Содом Самое оно вложиться, Знает Моня, что потом Всё сторицей окупится. На шесте торчит гимнастка С очень сексуальным «же», Вылезла из водолазки И осталась в неглиже. Отрываются актриски На высоких каблуках: Геи, Ксюшки и Анфиски, В тех известные кругах. Их копируют другие, Глядя в глянец и экран, И по весям всей России, Создавая клонов клан. Все заботы и печали Сводятся теперь к тому, Чтобы формы накачали И «прикинулись» в фирму. Это те, кто хоть чего-то, В смысле «бабок» за душой, Может поиметь с кого-то. Ну, а как народ простой, Не живущий в «коммунизме»? Тоже ж хочется в «балдёж»… Вот и новый образ жизни Практикует молодёжь: Развести, украсть, отнять, Прогулять потом, напиться… Ласку с соусом продать… Долго ль будем так катиться? * * * В вечер Люба и Егор Заварили чай с травой, На серьёзный разговор Подтянулся Домовой. Жил он этажом повыше, Где конкретно, не сказать, И когда ребят услышал, К ним спустился поболтать. Разговор их протекал Об увиденном в кафе. Домовой по теме встрял: «Я, сидемши на шкафе, Зырил в ящик на экран — Тожа кажуть безобразей… А вообще, как наш Иван? Навестили ба с оказьей, Благо Пасха на дворе… Как он там в своей норе?».. * * * «Вот так праздник! Это дело!» — Хлопотал в сенцах отец: «Как же время пролетело… Дома дети, наконец…» Взрослой сделалась дочура, Вся в супругу: речь и взгляд, Лик, манеры и фигура… Не сказать, как он был рад! Ну, Егор, само собой, Весь в Царевича Ивана: Сильный, статный, с головой… А почто должно быть странно? Слушал старый про успехи В области вокала дочки, Как сынок служил в морпехе Где-то на горячей точке… Много, долго обсуждали То, что в городе видали… Как ЕГЭ испортил ВУЗ… Вдруг снаружи шум привлёк… Глядь Иван в окно – конфуз: Вдоль двора и поперёк Носится овечье стадо, Куры, гуси, индюки, А поодаль, за оградой Митингуют мужики… Вдруг трёхглавый, когти в днище, Будто в хвост впилась вожжа, Змей Горыныч, весь в огнище, Выкатил из гаража… Три башки, как три напасти, Крутят влево, крутят вправо, Гарь и вонь идёт из пастей… Ох, обделалась орава. Как раскат, орут три хавки: «А ну, все отседа вона! Дать сюды нам для заправки Три ведёрки самогона!» Змей Горыныч видом страшен, Хотя добрая душа. Подобрал его Иваша Ещё в возраст малыша… За невесту в день тот дрался В замке у Царя Кощея… Там костлявый долетался У драконихи на шее. В битве мамка и Кощей Долбонулись об утёс. Сиротой остался Змей. Стало жаль его до слёз, И решил тогда Иван Сироту с собою взять. Вырос Змей с большой курган, Стал хозяйство охранять. Но, что очень характерно, Чтобы в небе полетать, Литров дцать на пасть примерно В Змея надо заправлять, Да не что-нибудь попроще И не маленький бидон — Так он грохнется у рощи — Нужен крепкий самогон, Минимум ведро на рот, Чтобы подивить народ. Ну, народ он подивил Даже слишком, это факт: Кто портки обосрамил, С кем-то сделался инфаркт. Мужики столбом стояли: «Ни фига аттракцион!» С обалденьем наблюдали, Как он глушит самогон, Изрыгая дым в три пасти… Не дай Бог такой напасти. Взяв в две лапы по ведру, Пасти жидкость оценили, С вожделением слюну Громким бульком проглотили, Гаркнув дружно: «Это – лайф!»… Вёдра в глотки полились, Две башки словили кайф И на лапы оперлись. Третье же ведро стояло Перед третьей головой: Лапы ей недоставало Обеспечить самопой… Две, поддавшие, в беседе Вспоминали, что творили, И про среднего соседа Спьяну просто позабыли. Та сначала возмутилась, Но Иван поднял ведро, Жидкость мутная полилась В третью голову, в нутро. Мужики аж обалдели, Весь утратили настрой… Видя Змея, расхотели Делать Ваньке мордобой. Тут один мужик, Емеля: «Слышь, Иван, чо говорю… Ты того, прости, земеля… Мочи нет, снутря горю… Дал бы нам с ведра попить, А то Змей всё выжрет, бес… Без варёной кровь бурлить… И вооще, Христос Воскрес!»… Ну, Иван – мужик незлобный — Пригласил селян за стол, Вынул с печи хлебец сдобный, Люба принесла засол, Полну бочку подкатили Бражки – дюже хороша… Помолившись, приступили Разговляться не спеша. Слово за слово беседа Вдоль застолья потекла. Просят мужики соседа: «Вань, расскаж, какой была Жизнь при Батюшке Царе… Нечто тожде худо жили, Грязи по уши в дворе, Так же ль деды наши пили?» Закручинился Иван, Вспомнил светлые он лица Василисы и селян И Царя с детьми, с Царицей… Обнял доченьку Любашу, Сына родного Егора И начал рассказ про нашу Жизнь российскую в ту пору. * * * А тем временем Мамонна Продолжал эксперимент, Как из жизни «гегемона» Сделать полный экскремент. С помощью своих киборгов Пол России прикупил И кругом цеха заводов Челноками запрудил. А где нет продуктам спроса Ни турецким, ни с Китаю, Разломал, побил и бросил, Сорняком пусть зарастают. Развалил всё, что сумел, Грохнул валовый продукт. А тут Кризис подоспел — Старый добрый Монин друг. Весь валютный оборот За кордон поток несёт, А обтыренный народ Лапу с голоду сосёт… Всё российское добро, То, что в недрах сохранилось, Распродалось за бабло, В банки к Моне разместилось. Но с экрана, что ни день, Вешают лапшу на ухо, Сладко шепчет Дребедень, Льётся мокрая чернуха, От народа депутаты Делово жужжат, как шмели, Критикуют результаты, Отъезжая в Куршавели. * * * Уж смеркаться начало, Но с Жар-птицей свет, как днём. У Ивана всё село Вечеряло за столом. До мужей пришли и бабы: Что застряли(?), разузнать… Оказались тоже слабы Приглашенья не принять. И конкретно подивились, За своей придя пропажей, Увидав, что здесь прижилось Много странных персонажей: Кот на стол закуску ставил, Серый Волк в тарелки клал, Змей Горыныч что-то жарил, Леший бражку подливал, Бабушка Яга у печки С чугунками колдовала, А Кикимора на речке С Водяным бельё стирала. Мужики со всем вниманьем, Со слезой, раскрымши рот, Слушали повествованье Про бытьё, как жил народ В Царстве-государстве нашем В стародавние года, Сколько много было пашен, Девиц с парнями тогда Проживало на селе, Сколь богато в сентябре Урожая собирали, В город к ярманке возили И с прибытком торговали. Как по осени ходили Сваты в избы, где невесты До кондиции созрели, На октябрь повсеместно Свадьбы шумные гремели. В каждом доме домострой, Крепкое велось хозяйство, Во дворе детишек рой… Не что ноне – разгильдяйство. «Мужики и встарь, конечно, Баловали брагой с мёдом — Будь оно хотя и грешно, Но что сделаешь с народом… Правда, пили с пониманьем, После праведных трудов — Если к змию всё вниманье, Нету проку с мужиков. А работали так ладно, Что тогда все были сыты, Плюс зерно и всяко разно Продавалося без мыта В заграницы, за моря… Все завидовали силе Самодержца Всей России Православного Царя. От досады и от злобы Правил шабаш Сатана: Стал на Русь пускать хворобы, Ослабела чтоб она. Бога предали свои же И Царя не сберегли, А потом в своём Париже Оболгали, как могли Тех, кто трон тогда спасал… А конец сему таков: Голод, мор, террор, развал С правдою большевиков: Землю мужикам раздали… Как случился им доход, Кулаками обозвали И отправили в расход… Вдоль измученной России С Колымы до Соловков Нечестивцы люд косили, Порождая род совков. Долго так Антихрист правил — Почитай, что целый век, Но Господь нас не оставил, В нас не умер Человек… Укрепившись силой Бога, Смог народ освободиться… А тут, на(!), тебе (!), Мамонна К нам проник из-за границы И с ним много всякой твари, Виртуальной и живой, Но не той, что в сказках знали — Секс творят и мордобой. А снутри потомки блата, Отпрыски номенклатуры — Смесь совка и демократа — Дали новую культуру: Связи – менная монета — У кормушки держат тело, В Храм идут по VIP-билету И крестЯтся неумело. Но от этих двух напастей Нити к Спасу нам остались: Надо, чтоб народ и власти Православьем пропитались. Жить и так, конечно, можно, Тьму законов написать, Но в быту Законы Божьи Нужно просто соблюдать». * * * Вдруг раскат донёсся с неба, Только кончился рассказ, Будто с грохотом телега Над застольем пронеслась. Сноп огня хватил теплицу, Сено сжёг на пустыре… Очуметь!.. Дракон-девица Приземлилась во дворе… На спине, к хребту прижавшись, Эльфы, гномы, тролли, феи — На драконше полетавши, От эмоций погрустнели. Змей Горыныч на девицу Раз взглянул и всё… пропал… Как тут сразу не влюбиться, Коль других и не видал!.. Сразу вылезла проблема, Может, даже целых две: Как поднять в смущеньи тему И какой дать голове Интерес свой показать, К ручке губы поднести, Впечатленье, так сказать, На объект произвести… Пока Змей как быть(?), терзался, Встал к рептилии Егор… Он поджога не касался, Заводя с ней разговор: «Мы, конечно, рады очень Здесь у нас увидеть вас, Но неплохо б было, впрочем, Объяснить нам, was ist das(?).. — Здесь собралось всё село, |
