– Это ты меня прости, – проговорил Миллер. Он взял ее руку в свою и поцеловал поочередно каждый ее пальчик. Алиса застенчиво, но довольно улыбалась.

– А давайте выпьем водки, – неожиданно предложила она, – на брудершафт, а, Дмитрий Михайлович? – по-заговорщицки подмигнула ему.

– Ты серьезно? – успокаиваясь, спросил Миллер.

– Как никогда! Вы сидите, я сама…

Алиса подбежала к официанткам, пошепталась с ними о чем-то, глядя в сторону Миллера. Те заулыбались, закивали головами. Девушка вернулась и попросила Миллера пересесть к ней, чтобы быть ближе. Скоро принесли графинчик с водкой, чистые рюмки, два стакана с томатным соком, фруктовое ассорти, нарезанное дольками, и несколько бутербродов.

Алиса налила в рюмки водку, одну протянула Миллеру, вторую взяла сама. Их руки переплелись.

Они выпили. Миллер бросил в рот дольку апельсина. Алиса откусила половину «дамского пальчика».

– Теперь вы должны меня поцеловать, Дмитрий Михайлович, – сказала она ему.

Не дожидаясь ответа, девушка пересела на колени писателя, нежно провела пальцами по его седеющим волосам, обвила руками шею и коснулась губами его губ.

Их глаза встретились, словно с просьбой позволить то, что оба собирались сделать.

Это не был поцелуй дочери и отца. Миллер с Алисой целовались в засос, по-настоящему, и оба чувствовали желание, взрослое желание близости, забывшись на все и всех.

Миллер летал, словно имел крылья. Фигурально, разумеется. Написалось неплохое стихотворение, учитывая то, что не рифмовал он ничего больше десяти лет. Вдохновила его Алиса. Встреча с девушкой, само ее существование, осмысление того, что он отец, перевернули целиком его отношение к жизни. Прежние ценности и принципы Миллер уже подвергал сомнению. У него такая красивая и умная дочка!

Посидев в «Любавушке», он проводил Алису до общежития, точнее, довез на такси, где девушка, видимо, устав, положила голову ему на плечо, и он боялся пошевелиться всю дорогу. В фойе общежития № 7, что на Октябрьской, девушка медлила прощаться с Миллером. Она даже приглашала его зайти к ней в гости, чтобы он посмотрел, как живет дочка и вспомнил молодость, но он отказался. Не потому, что не хотел. Хотел и еще как! Однако было неудобно. Они договорились, что проведут вместе выходные. Прощаясь, Миллер попросил разрешения сфотографировать девушку. Алиса тут же согласилась, расстегнула куртку и с большим удовольствием поработала на камеру Миллерова телефона. Она пообещала еще, что пришлет другие свои фото ему на электронную почту.

– Я вас очень-очень-очень люблю, Дмитрий Михайлович! – сказала Алиса, прижимаясь всем телом к Миллеру, обнимая его. – Скорей бы выходные, правда?

Она последний раз взглянула на него, улыбнулась и побежала к лифту. Миллер смотрел ей вслед, после вышел на улицу, закурил, воодушевленный и радостный поспешил к метро.

Ночью вскочил как ужаленный. Строчки выстраивались в рифмованные строфы.

Миллер позвонил Быковскому, чтобы рассказать о новом произведении. Именно Быковский не однажды повторял, что дружба – понятие круглосуточное. Однако тот не поднял трубки, что не удивительно в три часа ночи. Тогда Миллер набрал номер Алисы. Это же она виновна в том, что родилось стихотворение, с нею и следует поделиться новостью. Он не отвечал за себя в тот момент, был неадекватный, но ему хотелось, чтобы его радость вместе с ним разделил кто-нибудь еще.

Алиса подняла трубку.

– Дмитрий Михайлович, что-то случилась? – зевая, спросила она.

– Случилось! – таинственно ответил Миллер.

– И что? – шепотом продолжила Алиса, невольно втягиваясь в игру Миллера.

– Ты – волшебница, Алиса!

– Очень приятно, Дмитрий Михайлович, слышать это от вас, и я целиком с вами согласна. Но…

– Никаких но! Благодаря тебе я написал стихотворение!

– Правда?! – Алисе понравилось признание Миллера.

– Еще какая! Я стихов не писал сто лет!

– Поздравляю вас!

– Я пришлю его тебе смс-кой.

– Буду с нетерпением ждать.

– Прости, что разбудил, – словно опомнившись, проговорил Миллер.

– Ничего, Дмитрий Михайлович, вы же мой папа, тем более папа-писатель, – нежно проворковала Алиса, – и я горжусь вами и собой. Жду стихотворение! Мне хочется поскорее его прочитать. Не каждый день из-за тебя рождается литературное произведение.

Но Миллер не спешил отправлять стихотворение Алисе. Решил чуть подождать. Пусть оно какое-то время отлежится, до обеда хотя бы.

Работа не работалась. Мысли, связанные со стихотворением и Алисой, сверлили душу. Миллер не сводил взгляда с фото дочери в телефоне, ничего и никого не слышал. Его «отсутствие» бросалось в глаза. Вчерашний «побег» с работы не прошел даром. Миллера вызвали к главному редактору, хорошо, что не к директору, кабинеты которых находились рядом и их разделяла приемная.

Секретарша попросила его подождать, мотивируя просьбу тем, что главный редактор пока занят, точнее, занята – эту должность занимала женщина. Весьма, кстати, симпатичная и не глупая брюнетка лет сорока. Как раз донесся ее голос из кабинета. Татьяна Александровна Медникова, так звали главного редактора, чему-то или кому-то возмущалась, что случалось нечасто. Надо было очень постараться, чтобы она повысила голос. Потом из кабинета выкатился какой-то человек и послышалось: «Проходите, Дима!»

– Нет, ну вы это видели! – не могла успокоиться Татьяна Александровна. – Какова наглость! Он мне угрожает еще! Гений, твою маковку! А двух слов связать не может!

– Это вы о ком? – решил тактично уточнить у начальницы Миллер.

– Не о вас, не волнуйтесь так, – ответила Татьяна Александровна, успокаиваясь постепенно. – Но к вам у меня также вопросы. Садитесь!

Она села за свой стол, Миллер присел на стул напротив.

– Я вас слушаю, – произнесла Татьяна Александровна, пристально вглядываясь в глаза подчиненного.

– Не понял, – пожал тот плечами.

– Не хватало еще, чтобы и вы мне нервы поднимали! – не сдержалась женщина. – Не понял он! А мозги вам на что? Дотумкать не можете?..

Татьяна Александровна вышла из-за стола, прошлась туда-сюда по кабинету, стрясая с рук и плеч невидимый сор, во всяком случае, такое складывалось впечатление. Миллер в очередной раз отметил для себя, следя за передвижениями Медниковой, что его начальница очень интересная и красивая женщина. Среднего роста, фигуристая, с шикарным бюстом и не менее шикарным умом, с густыми вьющимися волосами до плеч и голубыми глазами, под которыми хотя и появлялись гусиные лапки, но нисколько не портили общей картины. Их даже можно было не заметить, если не присматриваться.

– Ну, Димочка, дорогой, – вдруг остановилась она возле него, выдвинула стул из-за стола и села рядом. А «Димочкой» называла Миллера, когда волновалась за него или хвалила за что-то, – вы же взрослый человек, не студент и даже не школьник, а ведете себя как ребенок.

Они смотрели друг другу в глаза. Миллер терялся в небесной синеве глаз Татьяны Александровны. Ему вдруг так захотелось обнять женщину, поцеловать в пухлые по-детски губы в розовой помаде. Может, от близости, может, еще от чего, он не знал.

– Не нравятся мне ваши глаза, Дима, – словно догадавшись о желании Миллера, произнесла Татьяна Александровна. Момент был упущен. Она пересела на свое место. – Так куда вас вчера как корова языком слизала? – спросила в лоб. – Я его ищу по всему издательству, опрашиваю всех, как дура, а он, никому ничего не сказав, уходит с работы посреди рабочего дня с концами.

– Так получилось, Татьяна Александровна, – проговорил Миллер, понимая, однако, что это не ответ.

– Это не ответ, – подтвердила его мысль Медникова. – И он не принимается.

– Я пока не могу вам сказать…

– Вы могли, – перебила Татьяна Александровна, – зайти ко мне и предупредить, что уходите, язык не отвалился бы. Я отпустила бы вас без всяких объяснений с вашей стороны.

– Я знаю, – согласился с ее словами Миллер.