Надо же было додуматься! Ни одна из десятиклассниц толком в баскетбол играть не умела, не представляла, что такое пробежка, как вести мяч, а если вдруг и попадала в корзину, то чисто случайно. Зато писку, визгу, обид и недовольства было предостаточно. Девчонками быстро овладевал азарт, а что делать, никто из них точно не знал.

Катя тоже сердилась. Она, в отличие от остальных, немного разбиралась в игре – Антон научил. Он любил баскетбол, часто играл с друзьями на этой самой площадке школьного стадиона. А иногда играл со своей девушкой, ну то есть с Катей. И теперь Булатову раздражала бессмысленная девчоночья возня, когда не представляют, как управляться с мячом, зато громко орут и усердно толкаются в неудержимом желании вырвать этот самый мяч из плотного переплетения чужих неумелых, но цепких рук и висят на нем кучей, словно шипящий клубок змей в период весенних свадеб.

Не умеют, так смотрели бы внимательно на Катю, запоминали, как она делает. Так ведь нет. И ее время от времени затаскивали в безумную свалку. И часто, случайно или нарочно, рядом оказывалась Катина соседка по парте – Лавренкова.

Играть она тоже не умела, но орала меньше других, зато суетилась больше: размахивала руками, мотала головой и постоянно корчила рожи. Ее даже как соперницу в матче невозможно было воспринимать серьезно.

Катя сумела выхватить мяч прямо из‑под лавренковского носа, сделала шаг в сторону, готовясь к броску, вскинула руки.

Марина сердито вскрикнула, кинулась коршуном, пытаясь перехватить мяч в полете, в очередной раз широко взмахнула руками.

Костяшки пальцев с силой ткнулись во что‑то упруго‑твердое.

– А‑а‑а! – заорала Катя, сгибаясь от боли и хватаясь ладонями за лицо. – Совсем идиотка?

Марина растерянно замерла, только сейчас осознав, что коснулась вовсе не мяча. Да и не коснулась. Вдарила со всей силы.

– Кать, я не хотела. Я случайно. Извини! Очень больно?

– А если не очень, так еще добавишь, что ли? – прорычала из‑за прикрывающих лицо ладоней Катя.

Марина совсем смутилась:

– Нет, но я… Правда, случайно.

– Да пошла ты… – оборвала ее Катя, раздраженно отстранила плечом толпящихся вокруг сочувствующих одноклассниц.

– Булатова, как ты? – подбегая, обеспокоенно спросил физрук.

– Замечательно, – зло буркнула Катя, обходя его стороной.

– Ты загляни в медпункт на всякий случай.

Булатова не ответила, даже не кивнула из вежливости, вышла за ограду стадиона, протопала до крыльца и скрылась в дверях спортивного зала. Там она торопливо переоделась, подхватила сумку и устремилась к выходу, низко опустив голову.

Вы только представьте, королева – низко опустив голову!

– Ты куда? – задержал ее охранник у самых дверей.

– Домой, – мрачно произнесла Катя.

– Не… – начал было охранник, но Катя резко вскинулась и уставилась на него.

Хватило одного взгляда. Как гоголевскому Вию или медвежонку Паддингтону.

Охранник опешил и даже сделал приглашающий жест, словно хорошо обученный швейцар: «Пожалуйте, ваше величество».

Мир выглядит странно, если смотреть на него одним нормальным глазом и одним заплывшим, выглядывающим сквозь узкую бойницу раздувшихся век.

Ну ты и зараза, Лавренкова!

Вечером Марине встретился Кирилл.

Раньше они очень часто виделись, потому что жили рядом и учились в одной школе хоть и в разных классах, а теперь…

Словно Лавренкова не в лицей перевелась, а вообще в другую жизнь, в другой мир, который миру Кирилла параллелен. Не то чтобы совсем уж безразличен, но пересечься они могут лишь при определенных условиях, которые складываются крайне редко.

– Ну чего? – сразу поинтересовался Кирилл. – Как там на новом месте?

– Нормально. – Марина равнодушно дернула плечом. – Школа как школа.

Кирилл внимательно вгляделся в ее лицо:

– Что‑то не наблюдаю воодушевления и восторга.

Марина опять дернула плечом, намекая, что восторги абсолютно не обязательны.

– С одноклассничками не повезло? – проницательно определил Кирилл.

– Да не то чтобы… – Марина повела рукой, но потом ответила откровенно: – С одной. С одноклассницей. Я с ней за одной партой сижу.

И она рассказала про Катю.

Кирилл выслушал, усмехаясь, и заключил:

– Типичная самовлюбленная стерва. Красивая, но наверняка беспросветно тупая.

– Да ты что? – возмутилась Марина.

Видимо, она подобрала неудачные слова или говорила не с теми интонациями, или Кирилл судил чересчур категорично.

– Она очень хорошо учится!

– Еще и умная, значит? – Кирилл презрительно скривился.

– Слушай, Кир! Ты ведь даже не знаешь ее, а уже злишься. Она же тебе ничего плохого не сделала, – стремясь к справедливости, вступилась за одноклассницу Марина.

– Зато тебе сделала, – напомнил Кирилл.

Но Лавренкова опять не согласилась:

– Нет. Ты не понял. Просто не складывается у нас. А потом, это ведь я…

– Что ты?

Тогда Марина немножко рассказала про Катю. Точнее, про урок физкультуры и баскетбол.

– Ты ей фонарь засветила? – Кирилл довольно ухмыльнулся. – Серьезно?

Марина смутилась и опять почувствовала себя виноватой:

– Похоже, что так.

На следующий день Катя в школу не пришла, и Марина вполне вольготно чувствовала бы себя в одиночестве за четвертой партой у окна, если бы ни угрызения совести – вроде мелкие, но въедливые и острозубые. Потому что наверняка Катино отсутствие вызвано вчерашней неудачной встречей булатовского глаза с лавренковским кулаком. Марина тоже лучше уроки прогуляла бы, чем светила на всю школу новеньким фингалом.

Это мужчин шрамы украшают, а девушкам, тем более красивым, как известно, больше подходят бриллианты и прочие драгоценности.

Катя появилась в школе через день с мрачным готическим макияжем. Глаза густо подведены черным, тени на веках тоже черные. Только губы Булатова не стала красить ни темным, ни кроваво‑красным. Сделала их бледными, почти сливающимися с тоном лица. А вот глаза редкого янтарного цвета, характерного не столько для людей, сколько для диких кошек, будто засветились, хищно и недобро.

Эффект получился потрясающим. Словно шествовала по школьным коридорам не живая девушка, а призрак, невеста Дракулы, ну или скорее всего одна из эриний – непрощающая Алекто – скорая лавренковская смерть. Она неминуемо приближалась к несчастной Маринке. Подошла почти вплотную, застыла над ее горемычной головой, накрыв темной тенью, но даже не удостоила взглядом, плюхнулась на соседний стул, громыхнула по столу сумкой, и в классе уже в который раз повисла напряженная тишина. Разрушило ее только появление Елены Валерьевны.

Тихонько щелкнул дверной язычок, простучали каблуки по линолеуму, шаркнул отодвигаемый стул.

– Все на месте? – Химичка обвела глазами класс.

Сначала и по Булатовой ее взгляд скользнул, не задержавшись, но почти сразу метнулся назад, ошарашенно уперся в густо обведенные черным глаза.

– Господи, Катя! Что вдруг еще?

– Решила соотнести внешнее с внутренним, – спокойно сообщила Булатова.

Елена Валерьевна озадаченно свела брови, не стала делать вид, что разобралась в загадочной фразе.

– В смысле?

– Учусь быть искренней и прямолинейной. – Катя скривила неестественно бледные губы. – Какие чувства у меня вызывает данное заведение, такие честно и выражаю, в том числе внешним видом.

Елена Валерьевна по‑химически умело сдержала бурную реакцию и предположила достаточно спокойно:

– Следовательно, школа у тебя вызывает самые мрачные и безнадежные мысли?

– Нет, – неожиданно возразила Булатова. – Еще и мистическо‑романтические. – Она закатила глаза, став еще более инфернальной, но неожиданно продолжила весьма реалистично: – И давайте займемся химией. Все‑таки.

На перемене Катя попалась на глаза директрисе, и та тоже пожелала узнать, что произошло с ученицей, до сей поры выглядевшей вполне прилично. Ну то есть соответственно статусу лицея.