Литмир - Электронная Библиотека

Кирилл смутился, но тут же весело вскинулся:

– Можно и в другую.

Всю дорогу они болтали о чем‑то незначительном и забавном, стараясь друг друга рассмешить, и возле Дианиного дома весело расхохотались. Диана неосознанным движением ухватила Кирилла за руку, словно хотела пожать на прощание, но не ладонь, а почему‑то предплечье. И Кирилл, тоже почти автоматически, легко приобнял Диану за талию.

Дальше им полагалось поцеловаться. И они поцеловались, коротко и беззаботно, не придавая значения своим действиям. Но не стали договариваться о новой встрече. Как‑то даже в голову не пришло.

Катя

Поняв, что четвертая парта у окна больше не принадлежит ей безраздельно, Катя испытала разочарование и досаду. Поэтому и к соседке в первую очередь почувствовала неприязнь. Смерила ее взглядом с головы до ног: очередное скучное ничтожество, серая мышка.

Марина Лавренкова. Не очень длинные каштановые волосы, собранные в самую простую и удобную, по мнению большинства девушек, прическу: стянуты в хвост, а потом закручены в нарочито небрежный пучок. Глаза светло‑светло‑серые, словно льдинки на промерзших за ночь лужах. Еще бы минус полтона, и, наверное, стали бы бесцветными, стеклянными, неестественными. Верхняя губа тонкая, а нижняя пухленькая. В целом ничего, не уродина. И то ладно.

И тихая. Не торопится знакомиться с новыми одноклассниками, не влезает в сложившиеся группы: «А вот и я, такая хорошая. Примете меня?»

Катя наблюдала, как Лавренкова вежливо и тактично отказалась от помощи участливых Самсоновой и Кривицыной, пожелавших взять ее под свое покровительство. Те даже не поняли, что их отшили, отвалили довольные собой.

А сама Катя с Мариной не разговаривала. О чем?

И Лавренкова не навязывалась ей. Они сидели, будто не за одной партой, а в разных школах на разных концах города, а возможно даже, и в разных странах.

Первый раз девушки заговорили друг с другом только через несколько дней после начала учебного года, да и то не в классе, а в одном из школьных коридоров.

Направляясь на третий этаж к кабинету русского языка и литературы, Катя случайно услышала голоса, злые и взведенные, и ноги сами понесли. Завернула за угол и увидела примечательную компанию: три девчонки класса, наверное, из шестого, прижали к стенке четвертую. Явно не с добрыми намерениями. Потому что глаза этой четвертой были огромными от переполняющих их страха и отчаяния, губы предательски дрожали, а сжатые в кулаки руки были скрещены на груди, словно девчонка хотела сказать: «Нет. Не надо. Не смейте».

Была она крупнее своих обидчиц – высокая, полноватая, но казалась мягкой и рыхлой, словно сдобная булка. А кто‑нибудь встречал решительную и смелую булку?

Стоящая чуть в стороне Лавренкова, судя по интонации, пыталась внушить трем нападающим что‑то добропорядочное и пацифистское. И, само собой, получала в ответ грубые вызывающие фразы.

Вот дура!

Катя решительно шагнула вперед, чуть прищурила глаза, словно прицелилась, скривила в жесткой усмешке рот:

– Эй, мелкие! По какому поводу собрание?

И ни капли напряжения в позе. Сплошная самоуверенная расслабленность.

Три шестиклассницы одновременно, как по команде, зло закусили губы, но и головы в плечи вжали.

– Звонок скоро, – с нарочитой заботливостью напомнила Катя. – Не боитесь опоздать? У вас какой сейчас урок?

– История, – хлюпнула прижатая к стене жертва.

– О‑о‑о! – сочувственно протянула Катя. – Виталий Андреевич не любит, когда опаздывают. – Она скользнула пронзительным взглядом по лицам трех нападавших и резко приказала: – Бегом, девочки! Не нарывайтесь на неприятности.

Троица все‑таки удалилась, нарочито медленно и демонстративно, громко топая ногами, но оглянуться и высказаться, даже из безопасного далека, ни одна не решилась.

– А ты чего стоишь? – обратилась Катя к жертве. – Тебе на урок не надо, что ли?

– Давай я тебя провожу, – вклинилась Лавренкова, мягко положила руку шестикласснице на плечо. Тоже, наверное, мягкое.

Им оказалось по дороге. Кабинеты русского и истории располагались в соседних рекреациях, поэтому Катя тоже проводила шестиклассницу, хотя делать это вроде не собиралась.

А когда дверь класса закрылась, Марина неожиданно заговорила:

– Почему они тебя испугались? – она смело заглянула Кате в глаза.

Та равнодушно дернула плечом:

– Кто их знает? Может, я такая страшная.

– Ты?

Почему в голосе Лавренковой было столько искреннего изумления? Она что, сомневалась в Катином всемогуществе?

Марина

Кабинет химии отличался не только размерами и специально оборудованными партами. Он, один из немногих, мог похвастаться наличием небольшой темной комнатушки‑кладовки – лаборантской, в которой на металлических стеллажах хранились реактивы, оборудование для опытов, специальная химическая посуда – всякие там пробирки, колбы и бюретки – и прочая дребедень.

Обычно Елена Валерьевна хозяйничала в лаборантской сама. Но иногда, после нескольких лабораторных работ подряд, просила о помощи кого‑нибудь из своего десятого. В этот раз жребий пал на Марину Лавренкову.

Марина не расстроилась и не возмутилась. Надо, так надо. Ей нетрудно прополоскать стеклянные емкости, расставить их по штативам или подносам, разложить по коробкам и в конце концов аккуратно разместить все на стеллажах. Времени много не займет.

Марина звенела посудой в лаборантской и совершенно не слышала, что по классу кто‑то бродит. А потом вдруг раздался незнакомый голос:

– Есть тут кто‑нибудь живой?

В дверях обрисовался парень. Скорее всего Маринин ровесник. Высокий и очень симпатичный. Он с интересом глянул на Лавренкову и приятно улыбнулся:

– Ты здесь одна?

Марина кивнула. Хотя можно было и не отвечать, и так очевидно. Кому придет в голову таиться за стеллажами, прятаться на полках или, сложившись в три погибели, сидеть в маленьком холодильнике?

– А Елена Валерьевна где?

– Убежала куда‑то, – ответила Марина. – Но обещала скоро вернуться.

– Ага, – произнес парень с пониманием, но покидать лаборантскую не спешил. Все так же стоял на пороге, наблюдая, как Лавренкова рассовывает по штативам чистые пробирки в мелких капельках воды, сверкающих в электрическом свете, словно драгоценности.

Марине понравилось, что парень не убежал сразу, разочарованный отсутствием химички, а остался. Хорошо бы именно из‑за нее, из‑за Марины. Потому что, откровенно говоря, он ей сразу приглянулся. Хотелось рассмотреть его получше, а может, даже познакомиться.

Марина составила несколько штативов на эмалированный поднос и обернулась к стеллажам в поисках свободного места.

Взгляд медленно поднимался все выше и затормозил на самой верхней полке. Ну вот. Просто так до нее не дотянуться, придется подставлять стул.

Марина отвернулась от стеллажа, оглядела лаборантскую и почему‑то уставилась на непрошеного, хотя и приятного гостя. А тот, словно прочитав Маринины мысли, охотно предложил:

– Давай помогу!

Парень подошел, решительно взял поднос из лавренковских рук, потянулся вверх, словно собирался взлететь.

Пробирки весело и громко забренчали, как будто принялись живо обсуждать выделенное для них место. Их звон еще какое‑то время отдавался в ушах, заглушая прочие звуки.

Хотя какие прочие? Стояла тишина.

Избавившись от подноса, парень вопросительно глянул на Марину:

– А она точно вернется?

Он имел в виду Елену Валерьевну.

– Обещала же, – напомнила Лавренкова. – Да и ключ у нее. Не оставит же она кабинет незапертым до завтра.

Парень задумался, что‑то прикидывая или подсчитывая.

– Я тогда попозже зайду.

И направился к выходу из класса.

Марина на мгновение растерялась, но быстро нашлась, торопливо крикнула вдогонку:

– Если хочешь, я ей скажу, что ты заходил.

3
{"b":"550842","o":1}