В Ярославль я поехал на поезде утром. На дворе стояла ранняя весна, но Волга еще была подо льдом. Управление железной дороги стояло на высоком берегу Волги, недалеко от слияния с рекой Которосль. В здании, где располагалось руководство дороги, до революции была духовная семинария. Мне бросились в глаза литые красивые металлические ступеньки главной лестницы.
Целый день я ходил по кабинетам отдела кадров дороги и службы локомотивного хозяйства. Везде меня уговаривали ехать на работу в Вологду, Няндаму, Шарью и другие места, кроме Москвы. Особенно усердствовал кадровик локомотивной службы – Лумпов. Я возвращался в его кабинет несколько раз. Естественно, я ни за что не соглашался на их предложения, мотивируя это болезнью матери и предстоящим рождением ребенка. В конце концов, они не выдержали и выдали мне направление на работу в Лосиноостровскую. Для меня это был очень большой праздник. Я побежал на почту и дал телеграмму домой. А затем отправился обедать в ресторан.
На улице сияло солнце, с крыш капало - был март, а на душе у меня пели соловьи. Ура, мы остались москвичами!
Как веселы мы были,
Как искренне любили,
Как верили в себя!
Глава 11. Болезнь мамы
В первой части мемуаров я уже писал, что в результате революции 1917 года мама перенесла три больших потрясения: потерю материального благополучия, смерть от голода и холода двухлетней дочери Ириши, арест и смерть мужа на Колыме. Эти удары в последующие годы отразились на ее психике. Вполне возможно, что на появление психической болезни мог повлиять климакс, который начался у нее в конце сороковых годов, когда ей исполнилось пятьдесят лет.
В ее дневнике, который она продолжала вести после работы в школьном интернате во время войны, появилась запись, адресованная мне:
"1 октября 1947 года. Оказывается, не исчерпана чаша страданий, посланных на мою долю. Промчались годы– 1943,1944,1945,1946– напряженной, трудовой, часто полной лишений, но всегда дружной, спаянной нашей с тобой взаимной любовью, счастливой жизни. И с 1946 года нагрянула непостижимая беда - моя болезнь – непонятная нескончаемая, разрушившая всю нашу жизнь, благополучие... Прости за все, если я в чем-нибудь перед тобой виновата, если виновата в этой болезни. Глубоко несчастна".
С этого времени она стала обращаться ко мне с просьбой помочь ей уйти из жизни. Об этом мама просила меня периодически на протяжении всей своей жизни. Мне приходилось регулировать ее отношения с Симой, но надо отдать должное жене, она с пониманием относилась к маминой болезни и трудностям моего положения. В середине декабря 1947 года мама написала мне как бы предсмертное обращение: "Бесценное дитя мое! Приближение к концу своей ужасной непонятной болезни: совсем слабеет голова, плохо понимаю, почти не сплю, хуже слышу и вижу. Ничего психического у меня, конечно, нет, но что-то с сосудами. Мечтала жить с тобой, бывать в театре, на стадионе, съездить на море... Мысли только о тебе, целую твои вещи и плачу... прислушиваюсь ночью к твоему дыханию... Измучила тебя, а ты придешь и скажешь "мамочка-ласочка", и душа моя разрывается. Молюсь, чтобы жизнь твоя сложилась очень хорошо. Пока могла, все для тебя делала. Теперь прошу простить за все, в чем я перед тобой виновата, благословляю тебя и люблю, а про себя говорю: О, Господи, я готова, прости все мои согрешения, да будет воля твоя. Мать".
Однако смерть к ней не приходила, и надо было начинать лечиться. Мне удалось уговорить и свести маму в районный невропсихиатрический диспансер. Оттуда ее направили в 1-ю городскую психиатрическую больницу, где поставили диагноз: церебральный склероз, атипичная циркулярная депрессия. В больнице в 1947 году ей установили вторую группу инвалидности. В последующие годы она неоднократно госпитализировалась в психиатрические больницы.
После того, как мама стала инвалидом, а я был студентом второго курса, Галя училась в ремесленном училище, средств к существованию у нас практически не было. Что-то удавалось продать из старых антикварных вещей бабушки и дедушки Рябовых, но это было очень трудно сделать и поэтому деньги появлялись у нас нерегулярно. Мне приходилось искать какой-то приработок и просить помощи. Прежде всего, поддержку стали оказывать мамины гимназические подруги.
Мария Дмитриевна Тихонова попросила мужа помочь мне найти работу в МЭМИИТе. В лаборатории его кафедры проводились научные исследования, и профессор Тихонов подключил меня к этим работам. После занятий я приходил в лабораторию и выполнял какие-то несложные работы. За это мне платили небольшие деньги. Еще я периодически приходил к ним домой, рассказывал о маминых делах, и они давали мне какую-то еду и немного денег. Они были очень добрыми людьми. До конца их жизни я периодически их навещал, чем мог, помогал.
Елена Николаевна Малиновская (мама звала ее Леля) работала старшим научным сотрудником в институте истории Академии наук СССР. Она давала мне возможность подрабатывать на реставрации старинных книг. Помню, что работа была очень нудная, надо было протирать каким-то раствором каждую страницу, причем если пропустишь лист, то это очень быстро выявлялось. За эту работу тоже платили очень немного, но я был согласен на любой заработок. Когда у мамы бывали периоды ремиссии болезни, то она ходила к "Леле", там собирались их ровесницы, и они очень мило проводили время. Елена Николаевна сравнительно рано умерла, мама ее пережила на несколько лет. Я с большой теплотой ее вспоминаю как очень достойного и доброго человека.
Екатерина Александровна Викторова работала экскурсоводом в Третьяковской галерее, а в свободное время трудилась, не покладая рук на их даче на 42-м километре Казанской железной дороги. У них дача появилась еще до войны. Я там бывал мальчиком вместе с мамой. Когда мама заболела после войны, я стал ездить к ним на дачу помогать обрабатывать участок: копал грядки, окапывал яблони, вырезал засохшие ветки кустов смородины, крыжовника, чинил забор и делал прочие бесконечные дачные дела. За это мне немного платили. Надо сказать, что садовые дела я делал тогда с удовольствием и, может быть, поэтому, когда мы купили дачу, включился в эти заботы у себя легко и с приятностью.
Еще на одном деле, связанном с их дачей, мне удалось подзаработать. В нашей московской квартире стояла печка, которая уже не функционировала, так как работало центральное отопление. Печка занимала большой угол в первой комнате, а у нас было очень тесно. Для того, чтобы высвободить дополнительную площадь, я задумал разломать печь. Об этом я как-то рассказал мужу тети Кати – Борису Константиновичу. Он этим проектом заинтересовался, так как ему нужен был кирпич для дачи. Мы договорились, я разобрал печь в комнате и ее трубу на чердаке дома. Потом с помощью каких-то мужиков мы снесли кирпич вниз, погрузили на машину и отвезли его на дачу к Викторовым. На этом деле мне удалось получить какие-то ощутимые деньги.
Наиболее близкими для нас людьми были Елшины и Андреевы. У Елшиных и Рябовых прослеживается родство в третьем поколении, их имения в Рассудове были пососедству. Летом до революции семья Андреевых снимала дачу у Рябовых. Позднее Андрей Елшин женился на Нине Андреевой, которая, естественно, тоже стала Елшиной. Ее сестра Маргарита полюбила летчика Алексея Павлова и у них родилась дочка Елена, которую все звали Лялей. К сожалению, ее отец погиб в авиакатастрофе и они с мамой остались Андреевыми. Мы с Галей начал бывать у них на елках, когда нам было по 4–5 лет. Эта дружба прошла через всю нашу жизнь и теперь, когда нам за 80, мы продолжаем встречаться друг с другом.
В те годы, когда мама стала инвалидом и часто лежала в больнице, а мы с Галей еще учились, Елшины и Андреевы нам очень помогали материально. Они все работали и прилично зарабатывали. Андрей Андреевич был начальником отдела технического контроля на насосном заводе им. Калинина, тетя Нина работала экономистом в Министерстве речного флота, а тетя Маргоша занималась статистикой в "Заготзерне". Ляля в те годы училась в Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. Они помогали нам как продуктами, так и деньгами, а главное оказывал моральную поддержку. Мы всегда с ним были в очень близких родственных отношениях. Все они очень любили маму и, когда она бывала дома, навещали ее, подбадривали и всячески помогали.
