Лиги посмотрел вниз и понял, что лежит на президенте. Начал было двигаться, но остановился, закрыл тело Рамирес своим, улегся на ней, как любовник. Их лица разделяли считаные сантиметры. Он видел ее расширенные зрачки, порванную щеку, ощущал запах дыма и духов, а его рот наполнялся кровью, и машина набирала скорость. Водитель сказал что-то, но в ушах у Лиги стоял гул, и он не разобрал слов. К тому же ему мешала неотвязная мысль, настойчивый голос снова и снова повторял в его голове: ты сам во всем виноват.

Лук Хаммонд проснулся с беззвучным криком.

Кричал он оттого, что видел, как его сыновья сгорают заживо.

Джошуа сгорал в небе – его «Виверна» развалилась на части, топливо взорвалось яркой вспышкой, попало ему в легкие, обожгло изнутри, а он падал и падал, бесконечно. Зак горел в танке, запутавшись среди покореженного металла, горели его волосы, кожа шла пузырями, а густой черный, удушающий дым заволакивал мир полимерной вонью.

Стоило Луку в последние две недели закрыть глаза, как он видел их смерть.

Тишина. Сорок лет службы, которая началась в РДД – разведгруппе дальнего действия во Вьетнаме. РДД означала, что ты на задании вдали от своих, и потому Лук в девятнадцать лет научился просыпаться в полной готовности и сознании, а те, кто просыпался с туманом в голове, умирали.

С белого вайомингского неба светило худосочное солнце. Оно находилось далеко – почти в ста пятидесяти миллионах километров отсюда, а поскольку его сыновья умерли, это число, казалось, обрело какое-то значение. Не сами цифры, а расстояние, в том смысле, в каком самое важное в жизни может навсегда оставаться недостижимым.

– Он приехал, – доложил солдат.

Лук сел, оперся спиной о раму кровати в своем пикапе. Декабрь, прохладно, но хоть снега, слава богу, немного. Он ушел в отставку два года назад, однако, просыпаясь, так же проводил оперативную оценку ситуации, как и в годы службы, хотя все чаще оперативная сводка имела такой вид: ВРЕМЯ 03.17, ПОБУДКА ВСЛЕДСТВИЕ ОСТРОЙ НУЖДЫ ПОМОЧИТЬСЯ.

Сегодня и все последнее время.

Оперативная сводка: красивые мальчики, которые бежали к тебе, широко раскинув руки, с криком: «Папа! Папа!», теперь мертвы. Их не защитили ни долгие солнечные часы катания на качелях, ни перекись водорода, которой дезинфицировали их ободранные коленки. Те мгновения, когда они засыпали у тебя на руках и ты, уставший до изнеможения, оставался на месте, потому что знал: такую мимолетную сладость нужно пить полной чашей, – те мгновения не защитили их. Ты тысячу раз говорил им о своей любви, но это их не спасло.

Твои сыновья мертвы. Сгорели заживо. Они теперь от тебя на расстоянии ста пятидесяти миллионов километров.

От тебя остались только твои пятьдесят девять лет. Живот, ровный, как доска, и ноги, закаленные бесчисленными походами. Ты спал на холодной металлической кровати в своем грузовичке в восьми километрах от транзитного городка Ролинса, штат Вайоминг. Среди тысяч получивших такие же раны мужчин и женщин, собравшихся здесь с целью, которую ни один из них не может толком назвать.

– Он здесь.

Лук скинул с себя одеяла, вылез из машины и спросил у солдата, который его разбудил:

– Они продолжают прибывать?

– Да, сэр. И их больше, чем обычно.

Он кивнул. Набрал полные легкие холодного воздуха – «легкие Джоша сгорели в огне при тысяче градусов» – и пошел на встречу со своим прежним начальником.

Обветренное лицо генерал-майора в отставке Самюэля Миллера вызывало у Лука ассоциации с ковбоями, но с этого ковбойского лица смотрели смекалистые глаза горожанина, которые взвешивали, измеряли и упорядочивали мир. Полевая форма со знаками различия (две звезды в середине груди) шла ему гораздо больше, чем спортивные брюки и рубашка поло, которые были на нем во время их прошлой встречи.

– Лук, – сказал генерал, пожимая ему руку и затем обнимая, – прими мои соболезнования. Джош и Зак были хорошими ребятами. Хорошими солдатами.

– Спасибо.

Старый друг внимательно посмотрел на него:

– Как ты держишься?

– Не знаю, что тебе ответить.

– Дурацкий вопрос, – вздохнул генерал. – Извини.

– Давай-ка я тебе тут все покажу.

Они забрались в его пикап. Салон был безукоризненным, как и тело Лука, который раньше гордился такими вещами. Думал, что это важно.

Лук включил обогреватель и тронулся с места, сухая земля захрустела под колесами.

– Сейчас здесь больше восьми тысяч, и с каждым часом прибывают новые.

Лагерь был разбит беспорядочно – люди ставили палатки в том месте, где остановились. Сбившись в неплотные группки, они опирались спинами на машины и разговаривали или грели руки над чадящими кострами. У большинства висели винтовки на плечах или кобуры на поясах.

Они проехали мимо клуба байкеров, где под точно выверенными углами были припаркованы пятьдесят мотоциклов, крутые парни попивали «Будвайзер» рядом с растущей горой помятых жестянок. Байкеры кивнули Луку, и он им в ответ.

– Ты тут уже успел завести знакомства, – заметил генерал.

– Да, когда узнал, что ты собираешься приехать. Готовил почву.

– И что они собой представляют?

– У каждого своя история, но все они похожи.

Лук провел для генерала общую экскурсию, чтобы тот через частности увидел целое.

Виджиланты[13] из Мичигана в зеленой камуфляжной форме, резко контрастирующей с коричневым кустарником, проводили учения. Автобус, на котором они приехали, прежде был школьным, но теперь на нем красовалось название: «НОВЫЕ СЫНОВЬЯ СВОБОДЫ» – буквами высотой в полтора метра, каждая в когтях клекочущего орла.

Горящий костер, кучка реднеков[14], изводящая за день запас топлива, которого хватило бы на неделю. «Криденс»[15], орущие, как сейчас, благим матом, некогда были причиной чуть ли не всех ДТП в Америке.

Мужчина разбирал калаш, а женщина курила и смотрела.

Группа солдат, удравшая в самоволку, но все еще облаченная в форму, громко хохотала – Лук узнал их смех. Такой называется смех сквозь слезы.

– Это просто сброд, – сказал генерал Миллер.

– Так оно и есть. Но прибывают все новые и новые. Им только нужен полководец. – Лук развернул машину. – Покажу тебе кое-что еще.

Пять минут езды мимо палаток, и они оказались на северной окраине лагеря. Дальше шла лишь скалистая пустыня и серое небо… и в полутора километрах от них ограда высотой в шесть метров с колючей проволокой наверху. Граница Новой Земли Обетованной. Двадцать три тысячи квадратных миль, двадцать четыре процента территории штата Вайоминг, целиком принадлежащие Эрику Эпштейну, который превратил эту землю в подобие Израиля для анормальных.

Лук заглушил двигатель и спросил:

– Когда видишь своими глазами, смотрится по-другому, правда?

Теперь, при выключенном двигателе, они слышали вой ветра, низкий скорбный свист, словно доносящийся издалека.

– Не хочу оскорблять тебя словами о том, что сыновей тебе не вернуть, – сказал Миллер. – Но мне нужно знать, единственная ли это причина.

– Зачем?

– Если единственная, то и она вполне основательная, но я хочу большей ясности.

Лук уставился в окно. Он щелкал суставами на левой руке, палец за пальцем. Закончив, повернул голову направо и объяснил:

– На прошлой неделе я проснулся на своем диване. А предыдущим вечером напился, думал так прогнать мои сны. Но, как выяснилось, к моим кошмарам лишь добавилось похмелье. Я заснул с включенным телевизором, а когда проснулся, шла какая-то утренняя воскресная программа. Одно из ток-шоу с участием всяких умников. И вот я увидел того паренька. Аккуратная стрижка, яркая рубашка, «ролекс». Он говорил, что, наверное, имеет смысл позволить Новой Земле Обетованной отделиться. Предоставить им независимость и жить дальше.