«Нет, нет, нет, нет, нет».
«Все в порядке, Брэйди», — подумал Кэм.
Я шагнул назад. Я пытался поверить Кэму, пытался прочитать его и не мог. Чем больше я прикладывал усилий, тем больше запутывался. Я не мог сосредоточиться. Как при головной боли, похмелье. Что-то мешало, словно накинутое на часть воспоминаний покрывало. Да, так и есть. Я знал, что это оно. Я мог ощупать эту пелену по краям, но не видел, что внутри. Ничего не получалось, но я знал. Именно там Кэм хранит то, что скрывает.
Мы обменялись с ним взглядами.
«Прости, Брэйди». — Его улыбка была такой мимолетной, что мне, наверное, просто привиделось.
Я сделал еще шаг назад и наткнулся на кого-то в мундире. Док.
— Что-то не так, — прошептал я ему.
Док протянул руку и обхватил пальцами мое запястье. Чтобы успокоить — себя или меня — или чтобы не дать мне устроить сцену, как в прошлый раз среди офицеров, не знаю. Мой пульс трепыхался под его крепкими пальцами.
— Что-то не так, — прошептал я снова, на этот раз чуть громче.
«Все хорошо, Брэйди, — сказал Кэм. — Я обещал, помнишь? С тобой все будет в порядке. Ты выживешь и вернешься домой. Как и все».
Я впервые заметил правду.
— Но что насчет тебя? — прошептал я.
— Я тоже буду в порядке, — тихо отозвался Кэм. Потянувшись, он коснулся кончиками своих пальцев моих. «Просто очень далеко отсюда».
* * *
Это не было предательством. Хотя боль снедала так же, но нет. Кэм был героем. Когда все обо всем узнали бы, они бы поняли. Может, оттого что у него было известное лицо, лицо, которое хорошо смотрелось на плакатах, его героизм представлялся мне именно таким: знаменательные моменты, навеки запечатленные на камеру. Беззаботная улыбка, чтобы смягчить героическую решимость.
Но в действительности героизм выглядел иначе. А я попался на уловку, ведь плакаты с улыбающимся лицом Кэма на фоне развевающихся флагов специально изготавливались так, чтобы, глядя на них, мы знали, что он герой. Вот только в реальной жизни его героизм вовсе не был таким ярким и радужным.
Кэм был бледен. Под глазами у него залегли темные круги. Он тихо переводил, пока коммандер Леонски разговаривал с Кай-Реном, и знаю, мне, наверное, следовало, широко распахнув глаза, следить за этим историческим моментом, впитывая в себя каждую деталь, чтобы как-то оправдать для себя страх на лицах всех в этом зале, но я видел только Кэма. Кэма и, когда меня накрывали особенно сильные волны безысходности, Кай-Рена. Каждый раз он поворачивался ко мне, словно гончая, уловившая резкий запах, отчего меня захлестывал ужас.
— Он полетит с ним, — прошептал я, и у Дока приоткрылся рот.
Когда Кэм объявил об этом, никто не стал возражать. Коммандер Леонски не взял мирный договор и не порвал его на части. В комнате полной мужчин, которые не могли посмотреть Кэму в глаза, воцарилась тишина. Крис Варро промолчал. Урод.
Да и я тоже.
Я отвернулся и уставился в черноту.
Время здесь теряет свое значение. Вне планеты оно занимает место где-то между массой и светом, превращаясь во что-то странное, непостижимое. В физику, философию, во всякое дерьмо, неподвластное моему интеллекту. Я знаю одно: смотреть в черноту — это все равно что смотреть в прошлое. Можно подумать, чего тогда бояться?
«Я никогда не лгал». — Голос Кэма нашел меня через весь купол.
«Знаю».
«У нас никогда не было будущего».
Время не имело значения, вот только каждая секунда — обратный отсчет к концу. Интересно, нам еще удастся дотронуться друг до друга или нет. Я тут же возненавидел себя за эту мысль. Да как я могу думать о том, чтобы к нему прикоснуться, когда мне не хватает смелости даже обернуться и посмотреть на него?
«Знаю».
Я сосредоточился на прошлом, таком далеком, что, возможно, та яркая звезда стала сверхновой миллион лет назад. Может, к нам сейчас несется взрывная волна, но мы не узнаем об этом, пока она не окажется здесь. Как мотыльки, пляшущие в огнях фар, ослепленные, не видящие грузовика, пока он не оказывался с ними в том же месте в то же время. Чавк.
Я закрыл глаза.
«Если бы я злился, было бы чуть легче».
«Ты ведь и злишься». — Я услышал в его голосе улыбку.
«Может быть. — Я стиснул кулаки. — Но не на тебя».
Я злился на вселенную, на судьбу, на бога, в которого на самом деле даже не верил, но не на Кэма, потому что Кэм — герой.
Нас обоих затопило сожаление. Я вытер нос тыльной стороной ладони.
«Совсем разошелся».
У Кэма это прозвучало нежно, но я не смог даже изобразить улыбку. Я развернулся и отыскал его бледное лицо.
Это неправильно. Абсолютно неправильно, и никто не собирался даже пытаться это остановить, потому что Кай-Рен мог стереть нас с лица вселенной. Кай-Рен мог уничтожить Землю. Если Кэм — цена выживания, то мы будем только рады от него отделаться. Позже мы, может, даже станем оплакивать его или почитать, но сейчас повяжем на него ленточку с бантом и бросим обратно Безликим. Наслаждайтесь! Счастливого, мать вашу, Рождества!
Кай-Рен повернул скрытое маской лицо ко мне.
«Что такое Рождество, Кам-рен?»
Твою ж налево. Я прижался спиной к окну, почти желая, чтобы он треснуло и высосало нас всех в открытый космос. Мне тут же вспомнилось, как Кэм тогда посмеялся надо мной.
— Что мне не нравится, так это знать, что от гребаного вакуума меня отделяет лишь тонкое стекло.
— Это не стекло, Гаррет.
Жаль, что не стекло. Жаль, что оно не тонкое как бумага, потому что Кай-Рен читал мои мысли и смотрел на меня — может, он все это время меня слышал? — в голове вдруг не осталось ничего, кроме картинки, где Кэм свисал на запястьях в первый раз, когда Кай-Рен его трахнул. И дыхание перехватило не только от страха.
Кай-Рен это понял.
«О, звуки, которые этот издавал бы под моей рукой, мой мальчик, были бы прекрасны».
Сердце Кэма застучало быстрее.
«Хочешь его, мой мальчик? Они отдадут его, если я попрошу».
«Нет. — Взгляд Кэма перехватил мой. — Не хочу».
Я зажмурился и подумал о красной глине и солнце.
«Боже, пожалуйста, нет. Пожалуйста».
В голове раздался свистящий смех Кай-Рена.
— Брэйди? — Док наклонился ближе. — Ты в порядке, сынок?
— Не дайте ему забрать меня, Док, — прошептал я. — Пожалуйста, не дайте.
— Никто никуда тебя не заберет, — заверил тот, но его хриплый голос звучал словно издалека, как эхо голоса Кэма:
«Он никуда тебя не заберет, Брэйди».
— Мне нужно убраться отсюда, — выдавил я, от паники перехватило горло. Он все еще смотрел на меня. Кай-Рен все еще смотрел, и я это, черт возьми, чувствовал. — Боже, Док, пожалуйста.
Доку хватило одного взгляда, чтобы понять, что я сейчас устрою истерику. Обняв за плечи, он повел меня к дверям.
«Брэйди. Брэйди?» — Это был голос Кэма, но я не мог обернуться снова. Мне нужно было выбраться оттуда, потому что каждый раз когда Кэм звал меня по имени, Кай-Рен с шипением повторял, словно смакуя: «Брэй-дии».
Док вывел меня наружу и почти доволок до лифта, когда я согнулся, и меня вырвало на его ботинки.
Глава девятнадцать
В медотсеке стоял полумрак, но это было одно из немногих мест на Третьем, где свет не вспыхивал красным. Здесь такое недопустимо. Докторам и без того напряженно живется. Им совсем ни к чему красные мигалки и сирены, когда они по локоть в кишках какого-нибудь парня.
Док усадил меня на диагностический стол.
— Черт. — Я прерывисто вздохнул, наблюдая, как он осторожно отцепляет мои пальцы от своего плеча. — Он был у меня в голове, Док, прямо в голове.
Док погладил меня по волосам большой квадратной ладонью.
— Раштон?
— Чертов Безликий, — прошептал я. В желудке снова заворочалась тошнота. — Я такой трус. Даже не попрощался.