— Ну-с, рассказывайте, господин оберст Краузе, что привело вас в мою обитель! — сказал майор, поднимая стопку до краев полную кальвадоса. — А то про вас тут уже такие истории ходят, каких даже про меня не рассказывали! Я если честно уже даже думать начал, а не вызвать ли мне вас на дуэль? А то на фоне ваших подвигов про меня все забудут…

Я в ответ молча отсалютовал ему своей рюмкой, и опрокинул душистый напиток в себя. А затем начал рассказывать свои приключения, как есть. Выговориться действительно хотелось. Чем дальше я рассказывал, тем больше мрачнел Мюнхгаузен. Да он был шутом, а заодно, как и положено хорошему шуту, очень умным человеком. И начав понимать подоплеку происходящего — вмешательство герцогства, приход посланников Энлиля — он осознал всю безысходность своего положения.

— Понятно, Петер, — после третьей рюмки мы приступили к барашку и перешли на имена. — Густаф, мои извинения. Проиграть гвардии герцога не позорно. Они не уступают магиерваффе ни опытом, ни силой. Теперь понятно, почему до сих пор нет подмоги. Я то, дурак, посылал гонцов по объездной дороге через земли Виттельбаха, когда узнал о блокаде. Бедные курьеры… — вздохнул он. — Что же, надо готовиться к осаде Фиршес-Гаф. Точнее к штурму. Какая к черту осада… — он снова вздохнул, — Да еще и оборотень на их стороне. Ненавижу ликантропов! С тех пор как один из них покусал мою Шубу. Вы кстати слышали эту историю?

Карла остановить я не успел.

— Нет, господин майор! — сказал он. И нам пришлось, вежливо улыбаясь, выслушать в очередной раз этот анекдот.

— Дело было во время Зимней кампании с кланами горных орков, году в восьмидесятом. Метель была дикая. Мы отбились от своих и нарвались на стаю вервольфов, нередких в северных горах. Сражались мы яростно, но магии было мало, да и серебра мы с собой не имели. И вскоре я остался со своим денщиком против вожака стаи. Я кинулся от него со всех ног. Но на плечах у меня была тяжёлая Шуба, которая мешала мне бежать. Я сбросил её на бегу, вбежал в охотничий домик и захлопнул за собой дверь. Шуба так и осталась на улице.

Оборотень накинулся на неё и стал кусать её с яростью. А затем ушел доедать то, что осталось от моих солдат. Мой денщик тогда выбежал из дому, поднял Шубу и повесил её в том шкафу, где была и остальная моя одежда.

На другой день рано утром он кричит испуганным голосом:

— Вставайте! Вставайте! Ваша Шуба взбесилась!

Я вскакиваю с постели, открываю шкаф, — и что же я вижу?! Все мои платья разорваны в клочья! Слуга оказался прав: моя бедная Шуба взбесилась, так как вчера её искусал оборотень.

Шуба яростно набросилась на мой мундир, и от него только лоскутки полетели.

Я схватил пистолет и выстрелил обрезком серебряной монеты. Шуба мгновенно затихла. С тех пор она уже никого не кусала, и я надевал её без всякой боязни.

— Позвольте, господин майор! Но ведь ликантропия передается только живым, существам, да и то не всяким! — Карл выразил недоумение.

— А вот Шубе передалась. Не верите слову офицера? Хотите клятву? Извольте! Иги-Энлиль-саг-ше Карл-энши-е…[31] — затянул нараспев Иероним клятву абсолютной честности.

— Нет, что вы! Я вам верю! Просто не понимаю…

Остаток вечера, пока мы вели беседу о дамах, театре и мифрильных саблях. Карл сидел, тихо чертя в своей тетради блок-схемы проклятия ликантропии. Краем глаза я поглядывал, как Асанте купается во внимании улан, строя из себя милую пай девочку. Когда один из них предложил сыграть с дамой в карты, я с трудом подавил смех. На все сто процентов я был уверен, что игра будет на раздевание. И то, кому придется в итоге раздеваться, я тоже знал наперед.

Уже стемнело, когда мы, наконец, вышли из-за стола и направились в свои комнаты.

— Господин оберст. Я все-таки не понимаю, как? Я, конечно, не доктор магических искусств, но как? Ну не могла ликантропия передаться шубе! Была бы одержимость духом, я понимаю еще. Но тогда бы серебро не помогло!..

Я остановился, посмотрел на темнеющее небо, в котором высыпали звезды, помахал Орели стоявшей у окна в моей комнате. Я приказал ей там остаться, во избежание инцидентов. Она улыбнулась мне.

— Карл, я вы упускаете один момент. Это была не просто шуба, а Шуба. Позвольте, я вам поведаю одну историю. Как вы знаете, я в столице человек не последний и допуск к секретным документам у меня был соответствующий. Я думаю про видящего Тлейклелью, «великого биоманта», как он сам себя называл, вы слышали?

— Только имя и что он был эльфом.

— Хорошо, начну издалека. Откуда он взялся, я не знаю. И никто не знает, хотя сегодня у меня появилась одна теория. Так или иначе, впервые о нем услышали, когда он появился при дворе светлых эльфов полтора века назад, когда Хэсс впервые заявил о себе в Ки-эн-ги.

Эльфийская знать сначала его осмеяла. Еще бы, зеленокожий, ушастый, называвший себя лесным эльфом, мифическим думу-гиш. После демонстрации магических умений, появилось уважение. А затем и страх.

Тлейклелья был творцом. Благодаря нему появились пегасы, что бы там не говорили длинноухие ханжи, про гениальность их друидов. Это он во время одной из исследовательских экспедиций подарил тиерменш, птицелюдям племени кээра, несколько яиц громомечущих гаруда…

Эльфы считали его всего лишь послушным их воле чудаковатым сильным, но недалеким колдуном, незнакомым даже с базовыми заклинаниями из академического курса. А у него были амбиции. В том числе политические. Он хотел завоевать наш мир. Но, в отличие от Хесса, показавшего себя умелым политиком, пока демоническая одержимость не свела его с ума, биомант рассчитывал только на силы своих тварей.

Говорят, даже королева лета Викториэль была в ужасе от его планов. Во всяком случае, на следующий день после аудиенции его «сад порождений» был предан огню. А ты представляешь, Карл, что надо сделать с эльфами, что бы они подожгли дерево? — Карл мотнул головой, — Вот и я не представляю! Они заключили его в тюрьму. Но он бежал. А затем объявил войну королеве. В одиночку. За те три года, что он провел, скрываясь в лесах королевства, армия ее величества потеряла почти десять тысяч воинов в схватках с расплодившимися тварями. Я не могу сказать, что Тлейклелья эту войну проиграл, скорее ему просто надоело. Он понял, что светлые эльфы своим владыкой его не признают никогда.

После он год прожил в землях Таирского Союза. Некоторое время путешествовал, даря подарки народам, и просто забывая уничтожить результаты своих экспериментов. А потом пошел искать союзников среди темных эльфов — дроу. Пару лет про него ничего не было слышно.

Что там происходило — неизвестно. Но подземные покои двух сестер-ведьм до сих пор стоят пустыми. Стены в них украшены брызгами черной крови дроу и поедены словно кислотой, а на камнях пола отметки чудовищных когтей. Предполагаю, что с темными он тоже не поладил. Это все можно в открытых хрониках почитать. А дальше уже начинается секретная информация.

Вдовствующая бездетная баронесса фон Мюнхгаузен была уже старушка. Тридцать лет, возраст угасания. И могла позволить себе некоторую эксцентричность. Например, спасти от смерти загадочного незнакомца, которого нашла истекающим кровью на дороге, а затем начать с ним роман. Да еще и умудриться забеременеть в преклонном возрасте. Так как других наследников не было, то после ее смерти титул достался официально признанному бастарду, Иерониму Фридриху фон Мюнхгаузену, который до сих пор живет и здравствует, благодаря доле эльфийской крови, хитрости, отваге, таланту к магии. И, это несмотря на то, что он прошел всю войну от начала и до конца, и никак не может придержать свой длинный язык.

— Очень познавательно! Но как же шуба?

— Это был один из подарков новорожденному. Детеныш шубы, живого существа, выполнявшего роль одежды. Их до сих пор полярные орки разводят. Правда, не очень успешно, они фрукты любят. А на севере их нет почти… Так что, ликантропия вполне могла проявиться.