— Я спрашиваю потому, что если то, что говорит Иман, правда... — Он покосился на спящего и, взяв Шабанзаде под руку, перешел в кабинет. — Прошу меня верно понять, товарищ секретарь. Мы всюду заявляем: «Мы ликвидировали кулачество как класс». А я вижу, что здесь ничего не ликвидировано. Там, где проявляется мягкость, слабеет классовая борьба, притупляется классовое чутье. Борьбу следует вести невзирая на лица. Надо бороться с каждым, кто изменил нашим идеалам,

Шабанзаде промолчал.

«Удивительный все же человек этот Талыбов. Вот если он узнает о моем родстве с Гамло... И главное, им движет не личная выгода...»

— Следует ускорить операцию. Мы и правда проявляем медлительность.

— Где те списки? Мы же говорили о мобилизации...

Шабанзаде открыл сейф, выложил на стол бумаги.

Талыбов надел очки.

— Все верные люди? — спросил он, просматривая списки.

— Это наши коммунисты.

— Кто будет командовать ими?

— Начальник милиции, как сказано в телеграмме. Бывший красногвардеец Исмаил Керимов. Здесь у нас его все зовут Шихалиоглу...

— Вы всех хвалите. Всем поете дифирамбы...

— И все достойны похвал, — ответил Шабанзаде.

Дверь осторожно отворилась, и в комнату вошел милиционер с перекинутым через руку костюмом. Шабанзаде дал ему знак пройти в соседнюю комнату. Час назад он звонил в милицию и просил подыскать для Имана какую-нибудь одежду.

— Пригласите Исмаила Керимова, надо поговорить с ним.

Чуть выше села Дейнез до сих пор стоят развалины старой мельницы. За мельницей, в зарослях ежевики, проглядываются стены разрушенного дома. Здесь, у подножия скал, жили в свое время сыновья знаменитого беглеца — гачага-Керима и его смелой жены Шахпери.

Керим был жителем села Веди. Гачагом он стал, освободив двоюродного брата, заточенного в Эриванскую крепость, и собрав отряд из тех, кто обрел вместе с его братом свободу. О его храбрости, бесстрашии и силе ходили легенды. Это о нем говорили, что стоит Кериму махнуть рукой — поднимется ветер, топнуть ногой — прогремит гром.

Рождения на свет сыновей Керима тоже напоминали легенду. Шахпери родила шестерых, но детей в отряде растить конечно же не было возможности, и она оставляла их у верных людей. Сыновья выросли, встали на ноги, но жилось им трудно, люди боялись брать в работники сыновей гачага. Вот тогда-то они и построили рядом с селом Дейнез мельницу и дом, расширили тропинки, ведущие к селу, проложили мост через речку. В последние годы на мельнице оставался лишь Шихали — младший сын Шахпери. Когда скончался и он, его дети перебрались в Веди, к своей бабушке. Из ребят наиболее смышленным и трудолюбивым оказался Исмаил; он батрачил у богатеев, растил хлеб, пас скот. Старший брат, Мамедали, был ашугом. Все лето и осень он вместе с женой обходил села, играя на свадьбах, а зимой возвращался домой, как правило, без единой копейки за душой. Все заботы по содержанию семьи целиком падали на плечи Исмаила.

«Только Исмаил пошел в отца», — говорили односельчане. Может, оттого, когда он стал старше, его начали называть Шихалиоглу.

В смутные дни восемнадцатого года он одним из первых вступил в отряд Абасгулубека и прошел вместе с ним весь трудный и сложный поход «Красного табора».

В отряде его ценили за смелость и исполнительность, за то, что любое порученное дело он исполнял без суеты и надежно.

Позже в отношениях между ним и Абасгулубеком словно пробежала кошка, и еще долго потом он таил обиду, стремясь, чтобы их дороги не пересекались.

Каждый раз, когда при нем заводили разговор об Абасгулубеке, под начальством которого он сражался в рядах «Красного табора», Шихалиоглу принимал отсутствующий вид.

Друзья пытались узнать о причине размолвки, но всякий раз наталкивались на молчание Шихалиоглу.

— Видишь те скалы? Жители называют это место «гумлаг» — песчаник. Отряды дашнаков находились вот там, на склоне Агдага. Дети до сих пор находят гильзы. Здесь держал оборону Абасгулубек, — рассказывал Шихалиоглу, пропуская вперед Шабанзаде, который тоже вел коня на поводу. За скалами начиналась равнина, лежащая под толстым слоем снега. Только у холмов снег редел, над почерневшей землей поднимался пар. В ущелье били подземные ключи, над ними тоже поднимался пар.

Миновав скалы, Шабанзаде и Шихалиоглу вскочили в седла. Они пустили коней по кем-то проложенной тропинке.

— Жаль, потеряли такого человека, — вздохнул Шихалиоглу.

— Да, очень жаль. Надо отомстить за Абасгулубека и Халила. Но дело в том, что мы не имеем права поддаваться чувству мести. Растолкуй это как следует своим людям. С бедняками пусть обращаются помягче. Хоть и попали под влияние кулаков, их можно простить. Темные, неграмотные, забитые люди. А вот главарям бунта пощады не будет. Постарайтесь взять их живыми.

Они выехали осмотреть местность перед операцией, определить путь движения отряда. Тропинка бежала рядом с маленькой речкой, над которой поднимался пар, и, свернув у эйлага Сусени, вела в селение Котуз. Пройти Кара-гая было невозможно, люди Кербалая могли зайти в тыл и ударить сзади. Здесь же опасность внезапной атаки была исключена.

— Я остерегаюсь только ущелья Джаханнам. Это ущелье — готовая ловушка. Если Кербалай расставит на каждой вершине по человеку, ловушка захлопнется, и нас перебьют словно зайцев, А Кербалай знает эти места как свои пять пальцев.

— Название-то какое: Джаханнам — Адское ущелье, — покачал головой Шабанзаде. И ему в самом деле привиделось зловещее ущелье, где языки пламени рвались к небу, — Я ни разу там не был.

— Не торопись, покажу.

Дорога привела к расщелине между двух скал. Шихалиоглу подвел коня к одной из них. Ударил кулаком по камню.

— Что ты делаешь, поранишь руку!

Скала издавала удивительные звуки. .Словно внутри нее кто-то играл на бубне.

— Эту скалу называют Домбра. Ударишь по ней — и раздаются вот эти звуки.

Шабанзаде бывал здесь, не раз проезжал между этими скалами, но и представить не мог, что одна из них издает такой звук.

Кони шли вверх по воде, едва покрывающей их копыта. При каждом их шаге брызги взлетали тонким прозрачным веером. Чем дальше, тем выше становились скалы. Некоторые из них напоминали засохшие, с наростами, пни. На более гладких, казалось, чья-то искусная рука вывела причудливые узоры. Белел снег на тяжело свисавших со скал кустах.

Тоненькая красноватая струйка воды стекала в реку. Можно было проследить, откуда она брала начало. Только причудливая фантазия природы могла прорубить отверстие в такой ровной, без единой шероховатости скале.

Шабанзаде пригляделся, к роднику. Камень вокруг него был серым. Как шинель Абасгулубека. Будто и грудь этой скалы пронзила пуля...

— Шихалиоглу, какова эта вода на вкус?

— Кисловатая, соленая, отдает лекарством. Приезжали прошлой, весною сюда какие-то люди, наполняли бутылки, увозили в город.

— Минеральная вода, — сказал Шабанзаде, спрыгнул с коня, намотал уздечку на руку и, сложив ладони, подставил их под струю. — Ох!.. Какая вода! Настоящий бальзам! Почему никто не говорил мне о ней? Здесь надо построить санаторий. Знаешь, сколько народу можно вылечить!..

Шихалиоглу недоверчиво пожал плечами:

— Если вода может лечить, то почему вокруг столько кладбищ?

Шабанзаде помрачнел.

«Не читает, ничем не интересуется. А ведь ему поручен ответственный пост. С такими знаниями далеко не уедешь. Но, представим, его сняли, кем заменить? — Он не сумел вспомнить ни одного человека, кто мог бы руководить в уезде милицией. — А с другой стороны, такие, как Шихалиоглу, завоевали и отстояли эту власть. И эти же люди станут выражать недовольство, когда их будут, снимать с работы и назначать на их место молодых. Скажут: «Я с оружием в руках устанавливал Советскую власть, проливал кровь. А теперь оказался ненужным? Тогда почему вы вручали мне ордена и награды? Награждали бы маменькиных сынков, которыми вы заменяете нас! Где они были, когда я боролся?!»