—Атлас!!! — донесся его прощальный крик.

Оказавшись без оружия, Зульфугар отбежал к своему товарищу, сидящему чуть поодаль, на камне, выхватил у пего ружье и вернулся назад.

—Этот сукин сын...

Он подошел к краю пропасти, глянул вниз, но Бейляра не было видно. Арестованные стояли не. шелохнувшись, опустив глаза.

— Добился, чего хотел, — не удержался Иман. Голос его был тверд, только в уголках глаз блестели слезы. — Подлец, кровопийца!..

Зульфугар не ответил, отвернулся, поискал глазами своих дружков. Когда он обернулся, то не увидел Имана. Над пропастью поднималась снежная пыль.

— И этот покончил с собой...

Арестованные сбились в кучу. Молла, закончив молитву, подошел, что-то сказал им.

— Перестань болтать! — крикнул Зульфугар.

— Отстань! Погибли мусульмане, надо совершить над ними намаз.

— Они не мусульмане. Они большевики, нечестивцы, сторонники колхоза.

— У них даже нет могил. Они были молоды, и вряд ли у них было много грехов.

— Убирайся! — Зульфугар поднял винтовку. — Не отойдешь, пристрелю. Пошевеливайся, или я пополню тобой их компанию.

Все расступились. Молла остался один. Дуло было нацелено ему в грудь, и он почувствовал бесконечную пустоту за спиной. Но ноги твердо упирались в землю, — он знал, устоит на них. В голову ему пришла спасительная мысль, он сунул руку в карман, вытащил молитвенник. Вытянул вперед руку с книгой в черном переплете:

— Стреляй!

Дуло ружья медленно опустилось к земле.

— Что, рука не поднимается?

— Убирайся к дьяволу, не вводи меня в грех.

Молла повернулся к пропасти. Голос его уже звучал властно и уверенно:

— Станьте все на колени.

Он начал молиться. Арестованные повторяли за ним:

— Аллаху акпер!.. Аллаху акпер!..

...Сусени взяла в руки орден и в первый раз внимательно рассмотрела его: какой-то мастер старательно выбил на металле знамя и непонятные буквы. Ей и в голову не могло прийти, что орден отчеканен на заводе. Ей казалось, что каждому человеку дают особый орден и каждый раз их чеканят особо, по заказу. Приехав из города, Халил снял орден с гимнастерки и положил в шкатулку, где хранились кольца, бусы — нехитрое богатство Сусени. И носить его он стал после замечания Шабанзаде, что орден вручен не для того, чтобы хранить в шкатулке. А уходя с Абасгулубеком в горы, он прикрепил орден к одеяльцу сына... Сусени запеленала ребенка в одеяло, взяла его на руки и вышла из дому...

Только-только занимался день. В Веди уже все знали, что начальник, отправившийся в Карабаглар с Абасгулубеком и Халилом, вернулся один...

Не добившись ни от кого путного слова, она направилась к Али, давнему другу их семьи, которого все на селе звали гянджинцем.

Когда Али с семьей переехал в Веди из Гянджи, Сусени была еще маленькой девочкой. Первое время семья Али жила у них, через год пришлым удалось построить дом.

Когда Сусени появилась на пороге, Али лежал у стены, закутавшись в одеяло.

— Мерзну, доченька. Старость — не радость.

— Не время лежать, дядя Али. Что-то приключилось с Халилом и Абасгулубеком. Или... да отсохнет мой язык... их убили, или... Нет, этого не может быть!..

Али приподнялся и сел, подложив за спину подушку.

— Расскажи все по порядку. Скажи, что случилось?

— Что случилось... Халила и Абасгулубека отправили в горы, к Кербалай Исмаилу. С ними поехал какой-то приезжий, — видать, большой начальник. Так вот, он вернулся и говорит, что Халил и Абасгулубек перешли на сторону Кербалая.

Али посмотрел на Сусени так, словно это она организовала их переход к врагу.

— У него голова не в порядке. Пусть отправят этого начальника к молле, чтобы тот прочел ему молитву.

— Словами делу не поможешь. Надо попытаться узнать, что случилось.

— Куда делся Сулейман?

— На что Он тебе? Я могу позвать его.

Сусени прижала к груди Наримана и направилась к выходу.

— Наберись терпения, — сказал вслед ей Али. — Я отправлю Сулеймана в Карабаглар, через день принесет вам весточку.

— Не посылай сына. Мало у нас горя, еще с ним что-нибудь случится!

— Ради Халила я готов пожертвовать сыном!..

Сусени шла узкой улицей, по обеим сторонам которой стояли невысокие глиняные дома. Две глубокие колеи, проложенные колесами арб в непролазной грязи, были заполнены водой. Сусени пошла по правой стороне к высокому двухэтажному дому, где располагался уездный, комитет.

Шабанзаде глядел в окно на людей, понемногу заполняющих площадь перед зданием уездкома. На лицах людей, он это видел, была тревога и озабоченность.

«Секретный курьер», как называл себя курд Ибрагим, с огромной кобурой на животе стоял у лестницы, не пуская никого на второй этаж.

— Видите, даже горы, которыми вы гордились, порой засыпает снегом, — поджигал он толпу.

— Эй, Ибрагим, ты сам вырос на хлебе и воде тех гор. Не будь таким забывчивым, — сказал Дедебала.

— Кто, я? Да скорее я застрелюсь...

Талыбов хотел вызвать миллиционеров, чтобы никого не пускать в здание, но Шабанзаде, поняв, что это может вызвать ненужные кривотолки, предпочел поручить это дело «секретному курьеру».

— Даже во сне не могло присниться, что Абасгулубек может бросить нас и уйти.

— Да брось болтать лишнее, это еще не доказано.

Вдруг толпа расступилась. Женщина в коричневом шерстяном платке, прижав к груди ребенка, прошла строй мужчин, направилась к лестнице.

Она шла, глядя прямо перед собой, боясь разрыдаться. Хотела обойти курда Ибрагима, широко расставившего ноги.

— Куда? — преградил он ей путь.

— К начальнику.

— Он занят, нельзя! Да и не примет он тебя.

— Ибрагим, разве ты не узнаешь меня? Сколько раз ты приходил к Халилу? Делили хлеб-соль. Я только...

Ибрагим огляделся. Дедебала, недавно подтрунивавший над ним, подошел ближе:

— Кажется, ты будешь вынужден застрелиться!

— Проходите, гражданка, я вас не знаю.

Курд Ибрагим был знаменитым человеком в уезде. Разнося письма, он одинаково уверенно входил в любой кабинет, стараясь остаться там подольше. Увидев при выходе знакомого человека, отводил его в сторону и говорил:

— Очень важное письмо. Начальник сказал, подожди, почитаем вместе. Поэтому задержался. Да, письмо — что надо. Многим не поздоровится.

— Кому именно?

— Ну, этого говорить нельзя, государственная тайна.

Иным и вправду казалось, что ключи от многих тайн находятся у него в кармане. На самом деле Ибрагиму доверили разносить секретную корреспонденцию потому, что он был неграмотен и ни на что другое не годился.

Дедебала, увидев, что Ибрагим не хочет пускать Сусени, решил отвлечь его:

— Ибрагим, люди болтают, что у тебя в кобуре игрушечный пистолет.

—  Покажи мне этого храбреца, я дам ему пощупать кобуру.

— Ей-богу, сам слышал. Еще говорят, что ты набиваешь кобуру ватой.

Ибрагим разозлился. Отстегнул желтую пуговицу кобуры, вытащил пистолет.

— Видишь?

— Дай-ка подержать.

Ибрагим протянул пистолет, но из руки не выпустил.

— Нет, дай подержать в руке. Тогда поверю, что пистолет настоящий.

— Бери.

Дедебала взял пистолет и тотчас повернулся к нему спиной, словно собираясь уходить.

— Ты что, сошел с ума?! — вскрикнул Ибрагим.

— Не бойся, я только смотрю.

Увидев, что Ибрагиму не до нее, Сусени прошмыгнула мимо, взбежала по лестнице. Вошла в коридор и растерянно остановилась: она не знала, в какую дверь стучаться.

Услышав чьи-то шаги в коридоре, Шабанзаде открыл дверь. Увидел женщину с ребенком, обрадовался: «Наконец-то и женщины стали находить дорогу в уком. И они начинают осознавать значение партии».

— Проходите, сестра.

— Кто вы? Я не знаю вас.

— Я — Шабанзаде.

— Нет, лучше я постою здесь.

В конце коридора показался запыхавшийся Ибрагим.

— Я только на минуту отвлекся, а эта женщина — жена врага — успела пролезть и сюда.

Шабанзаде уже с большим интересом посмотрел на Сусени и спросил у Ибрагима: