— Я поднял винтовку, — все еще не замечая страха и омерзения на лице Худагулу, сказал Гамло. — Он крикнул, чтобы мы не стреляли, что он хочет сказать пару слов. Я услышал позади себя голос Кербалай Исмаила и понял, что, если Абасгулубек станет говорить, убить его мы уже не сможем. Нажал на курок...

Худагулу и представить не мог, как можно рассказывать обо всем этом.

— Да ты не бойся, соберись с мыслями...

...Арестованные шли, растянувшись в цепочку. Зульфугар взобрался на скалу на краю обрыва. Отсюда он видел всех. Он знал, что никто из арестованных даже не попытается убёжать. Длительное голодание, побои лишили их сил. Единственно, за кем он следил зорко, был идущий впереди большеносый, большеглазый человек, подпоясанный белым кушаком. Его схватили совсем недавно, когда он пытался пробраться в Карабаглар.

В хурджине у него нашли небольшой, с ладонь, молитвенник, пару яиц, лист лаваша да головку лука. На вопрос, куда он держит путь, он отвечал:

— Я — молла, приехал подзаработать.

Его отвели в Келаны, бросили к арестованным. Молитвенник, правда, оставили при нем. Теперь он шел впереди небольшого отряда, часто проваливаясь в снег под тяжестью грузного тела.

— Молла, ты даже не спрашиваешь, куда делся твой осел? — решив поиздеваться над пленником, спросил Зульфугар.

— Быть бы живу, не до жиру.

— Не прибедняйся, выглядишь ты отлично. Если наполнить хурджин — понесешь не хуже осла.

— Не смейся. Со мной — священная книга аллаха. Увидишь, я пожалуюсь Кербалаю. Ои-то знает, каково смеяться над божьим человеком.

— Конечно, пожалуешься. Если доберешься до него, а не споешь здесь себе заупокойную.

Молла остановился. Идущие за ним тоже стали.

— Ну что, нет сил идти? Что и говорить, остановился ты где надо. Эй, скажи им, чтобы все смотрели в мою сторону. Вот так — порядок. Послушай, -что ты отводишь глаза? Может, я тебе не нравлюсь? — захохотал Зульфугар.

Мужчина лет сорока, один из активистов Имана, глядел в сторону ущелья. Конвоир схватил его за руку:

— Он же к тебе обращается!

— Ну и что?

— Повернись!

— Не повернусь!

— Смотри, пожалеешь! — Конвоир поднял ружье.

— Стреляй, хотя бы перед смертью не видеть вас. Дайте в последний раз посмотреть в сторону своего села. Там у меня старик отец, он ждет меня.

Последние слова он произнес шепотом, но стоящие рядом услышали.

— Что ж, я не стану уговаривать, — сказал Зульфугар. — Ваш час пробил. Сейчас отправитесь на дно ущелья.

Смотревший в сторону ущелья подался вперед.

— Ведь ты — мусульманин. У нас дома не густо, но пять аршин бязи на саван найдется. Сообщите нашим близким. Хоть будут знать, где находятся наши могилы.

Зульфугар не собирался, да и не имел приказа убивать арестованных, поэтому оставил без внимания эти слова и снова обратился к молле:

— А что скажешь ты?

Молла, стоя на коленях, совершал намаз. Под солнцем снег блестел, как серебряная пыль.

Услышав голос Зульфугара, он приподнялся, стал нашептывать молитву. На лбу его выступили капли пота,

— Ну что, не кончился твой предсмертный намаз? — обратился к молле Зульфугар.

Молла застыл в прежнем положении. Шептал, что придет на ум, лишь бы шевелились губы. Если они мусульмане — не посмеют тронуть человека, читающего молитву.

Он вновь припал лбом к земле. Услышал, как щелкнул затвор. Чуть подался вперед. Он даже определил, куда попадет пуля: она пробьет ему спину и пригвоздит к земле.

Раздался выстрел. Вскрикнул кто-то из арестованных. Но никто не упал и не сорвался в ущелье.

Зульфугар, почувствовав какое-то движение наверху, в кустах можжевельника, поднял голову, увидел горных коз. Одна из них взобралась на скалу. Он не удержался о-т соблазна, выстрелил.

Послышался шум убегающего стада, и все увидели упавшую на край скалы козу. Роскошные рога перетянули, коза сползла по оледеневшей скале и, пролетев над головой арестованных, упала в ущелье. Зульфугар глянул в пропасть. Коза, катясь вниз, ударялась о кусты, поднимая снежную пыль.

— Я стреляю без промаха. Точно так расправлюсь с каждым из вас, — Зульфугар уже ощутил себя в роли вершителя судеб. — Кто из вас спустится и поднимет козу? Кто это сделает — сохранит себе жизнь. Отпущу на все четыре стороны.

Никто не принял это обещание всерьез.

«Заливает, собака, — думал Иман, — кто он такой, чтобы решать нашу судьбу? Петушится перед нами, а стоит увидеть Кербалая...»

— Ну, что молчите? Есть среди вас хоть один мужчина?

— Где уж нам быть мужчинами? Да и кто после стольких дней голода сможет спуститься в ущелье? Надо быть безумцем, чтобы решиться на такое.

Зульфугар подошел к молле:

— Кажется, ты кончил намаз. Спустишься в ущелье?

— Будь лето, я бы спустился.

— Ты еще осмеливаешься шутить? — накинулся на него Зульфугар. — Захочу — окажешься на дне ущелья. Я-то знаю, что ты за птица. Прислан из Веди шпионить.

Молла пригладил бороду, помрачнел, опустил глаза:

— Я пришел, чтобы нести людям божье слово. Ты напрасно думаешь обо мне плохо. Отведи к Кербалаю, он расспросит и. поймет, кто я такой.

— Отведу, — сказал Зульфугар, отходя от него. — А ты пойдешь? — спросил он еще одного пленника.

Тот с усилием кивнул, что-то прошептал сквозь запекшиеся губы.

— Да ты уже почти мертв!

Арестованный глотнул слюну, но ответить не хватило сил.

Дуло ружья Зульфугара почти касалось Имана и Бейляра. Пленники отступили уже к самому краю площадки. Позади зияла пропасть. Стоит Зульфугару легонько толкнуть их прикладом, они свалятся в ущелье.

Перед глазами Бейляра качнулись скалы, он собрал пальцы Имана в своей ладони, почувствовал холод его руки. Увидел тополиную рощу рядом с родным домом. Весной в крупных почках тополей собирается горький сок. Подходит группа юношей. Они наклоняют ветки, хватают губами почки, жуют их, высасывают сок. Бейляр почувствовал горечь во рту. Один из юношей остановился перед Бейляром, широко раскрыл рот, и, открыто насмехаясь над ним сказал что-то...

...Зульфугар стоял и смотрел прямо в глаза Бейляра.

— А ты сможешь пойти и поднять козу?_:

Бейляр молчал. «Уйди, оставь меня в покое», — хотел сказать Бейляр, но не смог.

— Молчишь? Когда делил землю Кербалая — соловьем заливался. Что с тобой случилось? Забыл, что ты комсомолец?

— Болен он. Не видишь, еле стоит на ногах? — сказал Иман.

— А ты заткнись, пастух. Это тебе не пастбище, чтобы скликать коров. Пойдешь за козой, если пошлю?

Иман промолчал.

«...Зульфугар уже столько времени грозит, но ничего не предпринимает. Пустозвон, вряд ли решится на серьезное».

Зульфугар не стал настаивать. Понимал, что с Йманом лучше не связываться. Снова обратился к Бейляру:

— Ну что, пойдешь?

Бейляр качнулся, белая пыль потекла в ущелье.

Иман успел удержать друга.

Приклад ружья Зульфугара был на уровне его груди. И почему-то Бейляр вспомнил Атлас. Ему всегда казалось, что отец Атлас будет бить его прикладом. Будет бить его до тех пор, пока он не окажется у самого края обрыва, пока не сорвется и не упадет в ущелье. Ведь, большинство смертей в их селе связано с горами: когда шли по дрова, на прогулке, во время охоты...

«Если Зульфугар ударит прикладом, надо изловчиться, успеть схватить его, потянуть за собой».

Атлас — бывшая невеста Ядуллы, несчастного сына Кербалая, — была последним реальным образом в замутившемся сознании Бейляра; яркая вспышка будто осветила девушку, она стала еще красивей, желанней.

Зульфугар замахнулся на него ружьем, но он подался в сторону, приклад прошел рядом, и Бейляр успел в последний момент схватить дуло. Зульфугар рваиул ружье к себе, но Бейляр не мог уступить в последней схватке...

То ли ружье выскользнуло из рук, Зульфугара, то ли он сознательно отпустил его, но Бейляр качнулся, и на том месте, где он стоял мгновенье назад, взметнулось лишь облачко снежной пыли.