— Кто враг?

— Халил! Халил, сын Мехти!

— Кто это сказал тебе? Что ты болтаешь?

— Все говорят.

— Убирайся отсюда, бездельник! Ты и ногтя Халила не стоишь. А мы-то ищем врагов... Входите, сестра, — сказал он, широко распахивая перед ней дверь.

На пороге Сусени хотела снять обувь.

— Что вы делаете?! — воспротивился Шабанзаде.

Талыбов поднял голову, удивленно глянул на женнцшу, затем снова уткнулся в бумаги. Но Шабанзаде не желал, чтобы он оставался сторонним наблюдателем.

— Это жена Халила. Пришла что-то сообщить нам.

— Что сказал вам Халил, когда уходил? — спросил Талыбов, вновь подняв голову. — Вы знали, что он не вернется?

— Сердце мое чуяло...

— Видите? — сказал Талыбов, стукнув по столу двухцветным карандашом. По губам его скользнула улыбка.

— Вы знали что-нибудь? — спросил Шабанзаде.

— Да так, сама не пойму... Он пришел и сказал, что уходит с Абасгулубеком к Кербалай Исмаилу. У меня словно сердце оборвалось... Испугалась, что их убьют. Разве можно отправляться к врагу, словно в гости? Раньше, куда бы ни шел, всегда брал оружие. Даже когда идут пасти овец, и то берут с собой палку. А вы разоружили их и отправили с голыми руками в волчье логово.

Шабанзаде торжествующе посмотрел на Талыбова. «Видишь? А что я говорил?!»

— Кто подучил тебя? — спросил Талыбов.

— Отняли у меня мужа, а теперь и меня хотите сделать виноватой?

Шабанзаде не ожидал такого ответа. Он окинул ее долгим взглядом. «Да, она достойна своего мужа. Иметь такую спутницу жизни — счастье для мужчины».

— На войне есть такой закон, — с расстановкой начал Талыбов, будто боялся, что его не поймут, — выигрывающая, то есть побеждающая, сторона перед решительной атакой, чтобы избежать лишнего кровопролития, посылает к врагу парламентеров, с белым флагом в руке, без оружия, с предложением сдаться. И никто не имеет права тронуть их.

— Кого туда посылают? Любого человека? — спросила Сусени.

— Нет, самых проверенных, испытанных, смелых бойцов.

—Тогда к чему эти разговоры? Я могу за Халила поклясться на коране. Он не способен на измену. Халил, если дал слово, или выполнит обещание, или сложит голову. Уходя, он даже прикрепил сюда свой орден.

Она приоткрыла одеяльце ребенка и показала орден Талыбову.

Талыбов переглянулся с Шабанзаде.

— Сестра, по закону он должен был оставить орден здесь, у нас, а не дома!

Сусени чуть не задохнулась от гнева.

— Почему не оставил у вас? А вот почему... Стоило ему уехать на пару дней, все стали думать и говорить о нем бог знает что! Разве кто оградил его от клеветы?

Талыбов несколько смягчил тон:

— Я уезжал вместе с ними.

— Ах вот как?! Ведь он говорил, что с ними будет какой-то человек из города. Значит, это был ты. Как же случилось, что ты вернулся, а они — нет?

— Все дело как раз в этом. Видишь, я здесь, они — там.

— Что-то здесь не так, — наверное, ты вернулся с полдороги.

— С полдороги!.. Я побывал даже в Келаны.

— Вы были в селе Азиз? У кого останавливались?

— В доме Ширали.

— Как они? Как поживает Ветен? Это моя сестра. Как они приняли вас?

— Хорошо. Ширали зарезал барана. Отлично принял нас.

Шабанзаде, чтобы скрыть улыбку, потирал пальцем кончик носа. Он радовался, что разговор вступил в спокойное русло. Но еще больше он радовался тому, что Сусени припирает Талы-лова своими точными вопросами к стене.

— Когда вы покинули их?

— Вчера.

— Утром, вечером, днем?

— Вечером.

— Что же случилось дальше?

Никогда не поверила бы Сусени, что она сможет так разговаривать с незнакомыми мужчинами. Она сама дивилась своей смелости. Откуда в ней это? Может, потому, что речь шла о Халиле? Если сейчас отворится дверь и войдет Халил, что он скажет, увидев ее? Конечно же вспылит: «Как ты смеешь с ребенком на руках обивать пороги кабинетов!» А вернувшись домой, надает еще тумаков.

Но что-то подсказывало ей: «Халил не вернется! Ты никогда больше не увидишь его!»

— Только на миг я закрыл глаза, как их и след простыл. Они перешли на сторону врага.

Сусени засмеялась. Зло, с издевкой. Словно хотела сказать: «Раз перед тобой женщина, то можно говорить любую глупость?! Или считаешь, что вокруг одни дураки?»

Ее смех вывел Талыбова из себя. Он швырнул карандаш на стол: «Откуда взялась эта женщина? Знает ли она, над кем смеется?!»

Сусени переложила ребенка на правую руку, поцеловала его и, подняв голову, спросила:

— Так ты говоришь они перешли к Кербалаю?

— Да, и я не обманываю тебя. Там, где я работаю, — снисходительно объяснил он, — лгунов не держат.

— Что ты делаешь у себя на работе — не мое дело, — не унималась Сусени. — Но тому, что ты говоришь, не поверит даже младенец. Как же так, Абасгулубек и Халил столько лет были храбрыми людьми, вели за собой народ, но стоило появиться тебе — сразу же продались и перешли к врагу?! Даже Кербалай, чтоб светлого дня ему не видать, добивался их заступничества и защиты. Подумай сам, кто в это поверит? Да кто такой Кербалай, чтобы они перешли на его сторону? И потом, кто поверит, что они сдались врагу, а ты, такой храбрый, сумел уйти?! ,

Сусени направилась к двери. Шабанзаде, в глубине души благодарный этой женщине за то, что свято берегла доброе имя мужа и приперла Талыбова к стене, решил поддержать ее.

— Сестра, наберись терпения, скоро все прояснится. Скажи, как зовут ребенка?

— В день отъезда Халил сам назвал его — Нариман! Сказал, что был такой человек, учился вместе с Абасгулубеком. А я ему говорю: зачем же ты называешь его именем, услышит, может обидеться? А Халил отвечает; нет, не обидится, он умер, а до того работал на большой должности и похоронен в Москве.

Она толкнула дверь, вышла в коридор. Дверь на пружине с шумом захлопнулась за ней, с косяка посыпалась штукатурка, но Сусени не обратила на это внимания. В конце лестницы она увидела курда Ибрагима.

— А ты, если мужчина, найди себе другое ремесло. Мужчина не должен вилять хвостом и зарабатывать этим себе на хлеб.

Люди перед домом засмеялись, а Ибрагим не нашелся что ответить, только прикусил губу и угрожающе положил руку на кобуру. Но женщина уже отошла от него.

— Сусени, как там дела?

— Эх, Дедебала, — ответила Сусени, узнав спрашивающего, — прибывший из города говорит, что Халил и Абасгулубек сговорились и перешли на сторону Кербалая. Кто в это поверит?

— Этого не может быть! — отозвался Дедебала. — Подлая ложь!

Сусени пожала плечами и двинулась вперед. Люди замолкали, расступались, давая ей дорогу.

...Голос Талыбова все еще дрожал:

— Во всем виноваты вы: такого человека, как Халил, выдвинуть в председатели колхоза. Погляди, какая у него бесстыжая жена! Скажешь слово, а она в ответ — десять. Ничего, я укорочу ей язык.

— За что?

— А за то... Муж ее предал нас, а она болтает бог знает что! По-вашему, мы должны гладить ее по головке?! Знаете, что случится завтра? Люди перестанут нас слушаться. Вы думаете, уступками добьешься уважения? Только силой и твердостью. В вашем: уезде не хватает именно этого. Вы оказались чересчур мягким, хотели быть хорошим для всех. Это опасная политика. Наша линия должна быть сейчас как никогда ясной. Идет серьезная борьба, и стоять в стороне от нее никому не удастся.

Что-то вспомнив, Талыбов сунул руку в нагрудный карман, вынул смятый листок бумаги.

— Вот, прочтите!

На листке неровными буквами было написано:

«Перестань трепать имя Абасгулубека. Если решишь объявить его врагом народа — прощайся с жизнью. Даже трупа твоего не сыщут!»

— Видите! Подкинули в форточку. Угрожают, думают, что испугают. А я бывал в таких переделках, что теперь даже черт мне не страшен.

Кербалай Исмаил встал, прошел на середину комнаты. Как всегда, в руках четки: янтарные камешки словно излучают внутренний свет. Гамло казалось, что Кербалай всегда советуется с четками, о чем-то рассказывает им, а четки неслышно отвечают ему. Даже угли, которые он по обыкновению ворошит в печи, — его собеседники. Иногда Гамло так злился на четки и угли, словно они были живые.