Фрежат отреагировал неожиданно мирно:
— Ну, ладно, ладно, извини. Ты пришел устраиваться на работу? Мы проведем испытание: пройдешь — место за тобой. Начать можешь прямо сейчас. Отправляйся в «Санта-Каза» считать покойников.
Считать покойников? Да, одна из его ежедневных задач заключалась именно в этом: побывать в «Санта-Казаде-Мизерикордия» и других крупных клиниках Рио и собрать сведения об умерших, чтобы на следующий день заполнить их именами газетную полосу, отведенную под извещения о смерти. Несмотря на опыт, полученный в «Трибуне» и «Диарио де нотисиас», он начнет в «Глобо» с самой черной репортерской работы. Как стажер-репортер категории В, стоящий на самой нижней ступени журналистской иерархии, будет работать по семь часов в день с одним выходным в неделю и получать ежемесячно тысячу двести крузейро (около семисот нынешних реалов). Первые недели будут посвящены тому, что в газете называлось «репортажем о натюрмортах» или о «мирной демонстрации», то есть хождению по городским моргам. Те, кто при жизни сумел завоевать известность — политики и артисты, — становились добычей журналистов более высокого класса, сочинявших некрологи. В те дни, когда удавалось пройти этот скорбный путь поскорее и освободиться пораньше, Пауло будет захаживать в Манге, квартал публичных домов, и болтать с проститутками.
С ним не заключили формальный контракт — впрочем, так поступали с подавляющим большинством хроникеров почти во всех бразильских периодических изданиях, что закрывало журналистам доступ к «социальному пакету», — но дали право посещать самый дешевый редакционный кафетерий. За шесть крузейро — три реала на нынешние деньги — Пауло мог обедать или ужинать в этом заведении, где часто можно было видеть владельца «Глобо» — Роберто Мариньо, который вместе с простыми смертными двигался вдоль стойки, ставя на поднос тарелки, выкладывая приборы и салфетки. Патрон, надо полагать, тоже его заметил. Через несколько дней после того, как они вместе постояли в очереди к кассе, Фрежат сообщил новичку, что «доктор Роберто» — так все называли хозяина — уполномочил его озвучить ультиматум: Пауло, который в ту пору носил волосы до плеч, должен постричься, в противном случае он может больше в редакции не появляться. Работа в «Глобо» была так важна для него, что он исполнил требование, укоротив до разумных пределов свою черную гриву. Впрочем, мало-помалу облик сотрудников менялся, и респектабельных редакторов в пиджаках и при галстуках вытеснили косматые и расхристанные молодые люди, всем своим видом вгонявшие в столбняк ветеранов.
Тем не менее Пауло сделал два или три срочных репортажа о чрезвычайных происшествиях, и его начальники осознали, что этот новичок с глубоко посаженными глазами умеет писать и, пожалуй, его можно использовать как интервьюера. Его, правда, пока не привлекали к освещению значительных событий, и он целыми днями колесил по улицам, как и все прочие репортеры, перед которыми, однако, у него было одно неоспоримое преимущество — он почти никогда не возвращался с пустыми руками. Начальство, впрочем, даже не подозревало, что если он не находил материала для репортажа, то просто-напросто выдумывал его от начала до конца, уснащая вымышленными лее фактами, именами и свидетельствами. Однажды, получив задание сочинить репортаж о тех, кто имел отношение к организации карнавалов, Пауло провел на улице весь день, а по возвращении ранним вечером в редакцию вручил редактору, многоопытному Энрике Кабану, пять интервью с «Жоакином де Соуза, сторожем», «Алисой Перейра, официанткой», «Адилсоном Лопесом де Барросом, содержателем бара» и прочими. Репортаж завершался «анализом отношения жителей Рио к карнавалу», произведенным в высшей мере сомни-тельным «психологом Адолфо Раббитом». Ночью Пауло написал на машинописной копии своей статьи, которую унес домой, слова, навсегда оставшиеся неизвестными и Кабану, и всем прочим: «Все это ВЫДУМАНО от первого до последнего слова».
Но даже не беря в расчет столь предосудительную практикуй можно сказать, что дела Пауло в «Глобо» пошли хорошо. Не прошло и двух месяцев с начала его работы, как интервью, взятое им у Луиса Сейшаса, президента Института социального прогнозирования (на этот раз — настоящее, не фальсифицированное), поместили на первую полосу. Вслед за тем ему предложили: если он согласится пойти в «ночные редакторы», получит 50 процентов прибавки к жалованью. И то, что отпугивало большинство претендентов — работать ежедневно с двух ночи до девяти утра, — Пауло было нипочем, ибо он, человек бессонный, во мраке ночи чувствовал себя ничуть не хуже, чем при свете дня. Обязанности его заключались в следующем: прочитывать последние выпуски всех конкурирующих изданий, купленные ночью в ларьках в центре города, сравнивать их публикации с материалами, напечатанными в «Глобо», отмечать те события или явления, которые представляли интерес для газеты. После этого — вылавливать из потока радиосообщений все, что могло лечь в основу будущих статей и репортажей, и раздавать эти темы журналистам, появляющимся ранним утром. В его компетенции было решать, какое событие, случившееся ночью, заслуживает того, чтобы послать на место происшествия репортера или фотографа, а какое — нет. В первые дни он молил Бога, чтобы в его дежурство не стряслось ничего экстраординарного, потому что побаивался брать на себя ответственность за освещение сенсации. «Я бы предпочел, конечно, иной график работы, но и этот меня устраивает, — заносит он в дневник. — Устраивал бы, если бы сукин сын Фрежат не задерживал меня здесь по утрам». За те полгода, что Пауло занимал эту должность, ему лишь однажды пришлось организовывать десант репортеров и фотокорреспондентов — это произошло, когда в ресторане «Рио Херес», в южной зоне Рио, португальские туристы в пьяной драке застрелили футболиста Алмира Албукерке, нападающего команды «Фламенго». По большей же части ночи выдавались спокойные, и Пауло, предоставленный самому себе, один в редакции, мог записывать приходящие в голову мысли на «срывах», которые потом вклеивал в дневник.
<…> Мне кажется, шеф-редактор (Фрежат) не любит меня. В разговоре с кем-то он назвал меня «недоделанным интеллектуалом».
<…> Я как-то сказал Жизе: журналистика мне нравится тем, что тому всех — короткий век. Каждый час одни падают, другие поднимаются. Скоро слетит и Фрежат, потому что задолбал всю редакцию. Впрочем, люди с хорошим характером в этой сфере — большая редкость. Таким тут не выжить.
<…> Прочел о том, как некто исполосовал ножом жену, потому что не мог добиться от нее отклика. Вырежу эту заметку и покажу Жизе. Надеюсь, сделает нужные выводы.
<…> Адалжиза уехала в Минас, оставив дома сущий пандемониум. Не отдала в «Трибуну» материалы, не заплатила за свет и даже не вымыла посуду. Меня подобные вещи приводят в бешенство. Порой кажется — она не имеет ни малейшего представления о том, что такое супружество. Денег у меня сейчас нет, заплатить за электричество нечем, придется сидеть в темноте. По телефону она оправдывалась тем, что у нее, видите ли, запор, но на самом деле речь идет об элементарной безответственности.
Поскольку договор с администрацией штата Мато-Гроссо предшествовал службе в «Глобо», Пауло в конце 1972 года с неимоверным трудом удалось добиться трехнедельного отпуска за свой счет, чтобы продолжить курс лекций. Однако в начале следующего года проблема возникла вновь. «Разрываюсь между лекциями в Мато-Гроссо и работой в крупнейшей бразильской газете, пишет он в дневнике. — Кабан говорит, что мне нельзя уезжать, и вероятнее всего, придется выбирать одно из двух». Кроме того, Рауль настаивал на сотрудничестве. В доказательство искренности своего интереса к этому сотворчеству баиянец тонко польстил его самолюбию: подписал свою песню «Манговая косточка», которую только что сочинил для новой версии телеромана «Вето Рокфеллер», двумя именами. Хотя это было довольно распространенное явление в мире звукозаписи — друзей часто берут в соавторы, — этот жест означал для Пауло еще и половину отчислений по авторским правам. Мало-помалу персонаж по имени Рауль Сейшас стал занимать все больше места в жизни Пауло: