— Я не могу поверить, что такая красивая, такая обаятельная, такая нарядная девушка, как ты, может испытывать ко мне серьезные чувства. Докажи, что ты действительно меня любишь.

Фабиола ответила: «Проси что хочешь», — так твердо, что Пауло осмелел и промолвил:

— Тогда позволь мне загасить эту сигарету о твое бедро. И не плачь.

Девушка приподняла подол длинной индейской юбки, обнажив ногу, словно в ожидании укола, улыбнулась Пауло и зажмурилась. Он глубоко затянулся сигаретой «Континентал» без фильтра и впечатал горящий кончик в гладкую загорелую кожу. Фабиола услышала шипенье и ощутила жуткую боль и неприятный запах горелого мяса — шрам остался у нее на всю жизнь, — но не издала ни звука, даже не заплакала. Пауло промолчал, но про себя решил: она меня любит. Но несмотря на такие доказательства, он по-прежнему не знал, как быть. С одной стороны, ему было приятно тешить тщеславие, появляясь в обществе такой очаровательной девушки, а с другой — поразительное невежество Фабиолы частенько заставляло его сгорать со стыда. Например, однажды она заявила при всех, что Мао Цзэдун — «французский модельер, создавший тужурочку Мао», и Пауло захотелось провалиться сквозь землю. Вместе с нею, разумеется. Но Фабиола была на редкость удобной возлюбленной — ничего не требовала и была так красива, что вполне заслуживала снисхождения.

В доказательство своей любви красавица Фабиола позволила Пауло прижечь себя сигаретой

Однажды Пауло пригласил ее к себе домой, и девушка испугалась. Судя по его потрепанной одежде и вечному безденежью (она часто делилась с ним карманными деньгами на автобус и сигаретами), Фабиола считала Пауло чуть ли не нищим. И поэтому очень удивилась, когда в дверях дома ее встретил дворецкий в белых перчатках и ливрее с золотыми пуговицами. Она было решила, что Пауло — сын кого-нибудь из здешней прислуги, но нет: его отцом оказался сам хозяин дома, «огромного розового особняка с роялем и большим садом», как впоследствии, вспоминая тот день, скажет Фабиола.

— Вы только себе представьте, в гостиную вела мраморная лестница, прямо как в фильме «Унесенные ветром»…

Став совершеннолетним и пользуясь относительной независимостью, Пауло по-прежнему довольно часто вел себя по-детски. Однажды он допоздна слушал пластинки у Марсии (ее семья сдалась и больше не препятствовала их любви) и, собираясь вернуться домой — для этого ему нужно было пройти всего несколько десятков метров, — заметил на улице, по его словам, «банду злобных парней». На самом деле то были мальчишки, на которых Пауло на днях накричал: они шумели под окнами, гоняя мяч. Увидев, что на сей раз парни вооружены палками и бутылками, Пауло струсил, вернулся в квартиру девушки, позвонил домой и разбудил недовольного отца. Словно разыгрывая драматическую сцену, Пауло умолял:

— Папа, зайди за мной к Марсии! Но возьми револьвер — за мной охотится дюжина бандитов.

Он отважился выйти, только увидев из окна своей возлюбленной, что посреди улицы стоит высокий могучий мужчина, его отец. В пижаме, но с оружием. Однако отцовская забота не означала, что положение Пауло в семье улучшилось. Ситуация оставалась напряженной, несколько ослабел лишь контроль за его поведением. Успеваемость Пауло во втором семестре в колледже Эндрюс была столь низкой, что его не допустили к экзаменам. Единственным выходом стал теперь тот, от которого инженер Педро ранее с возмущением отказывался: найти «менее требовательное» учебное заведение. Выбор пал на колледж Гуанабара в районе Фламенго. Там Пауло намеревался получить диплом о среднем образовании, а потом уже пробовать поступить на какой-нибудь факультет — но только не инженерный, как мечтал отец. Вечерняя школа вынудила родителей ослабить режим, и Пауло даже выдали дубликат ключей от входной двери, но за свободу следовало платить: если Пауло хочет быть независимым, учиться в другом колледже, играть в театре, являться домой когда пожелает, ему придется устроиться на работу. Педро устроил сына распространителем программы скачек в «Жокей-клубе», но за несколько недель упорных стараний новоприбывший не сумел продать ни одного квадратного сантиметра продукции.

Неудача не обескуражила отца, и он подыскал Пауло другую работу — на сей раз в фирме «Соуза Алвес и компаньоны», которая торговала промышленным оборудованием. Пауло терпеть не мог делать что-то по принуждению, но ради финансовой самостоятельности согласился: в этой фирме ему предстояло получать твердую зарплату независимо от продаж. В первый день Пауло явился на новое место работы в строгом костюме с галстуком, старательно пригладив щеткой буйную шевелюру. Он думал, что ему укажут стол, за которым он будет работать, но начальник провел его в огромный сарай, велел взять метлу и распорядился:

— Можешь начинать. Для начала подмети склад. Когда закончишь, доложишь.

Подметать? Но ведь он актер, писатель, а отец нашел ему место уборщика? Нет, тут что-то не так. Видимо, это шутка — захотели посмеяться над новичком в первый день работы. Пауло решил принять игру, засучил рукава и поработал метлой. Закончив, с улыбкой сообщил начальнику, что все готово. Тот, даже не взглянув на нового работника, вручил ему накладную и указал пальцем на дверь:

— Возьмешь оттуда двадцать коробок с гидрометрами, отнесешь вниз, в экспедицию и отдашь вместе с накладной.

Значит, это не шутка. Значит, отец решил унизить его, устроив подсобным рабочим. Помрачнев, Пауло выполнил, что велели. За несколько дней работы он понял, что отныне и до скончания века обречен таскать ящики, паковать счетчики воды и электричества, подметать склады, Как и сизифов труд на драге, здешняя работа казалась бесконечной. Он заканчивал одно дело, и ему тут же поручали другое. Через несколько недель Пауло записал в дневнике:

Он выдержал полтора месяца, и ему даже не пришлось просить об увольнении. Управляющий сам позвонил инженеру Педро и сообщил, что «парень не подходит для такой работы». Когда Пауло в последний раз вышел со склада фирмы «Соуза Алвес», в кармане у него лежали тридцать крузейро, заработанных честным трудом. Он сразу же купил на эти деньги пластинку с последними хитами Роберто Карлоса — «Пропади все пропадом» и «Напиши мне, любовь моя». Совершенно ясно: долго такой жизни он бы не выдержал. Кроме «Пиноккио», который репетировали шесть дней в неделю, в театре начались репетиции еще одной детской пьесы, которую тоже ставил Луис Олмедо. «Я получил роль в этом спектакле, — хвастал Пауло в дневнике, — благодаря блестящей игре моего Картошечки в „Пиноккио“». Теперь ему предстояло выступать на сцене уже как признанному актеру вместе со своим другом Жоэлем Маседо и хорошенькой смуглянкой Нэнси, чей брат Роберто Мангабейра Унжер был примерным учеником в колледже Санто-Инасио и завоевывал там все первые места. Премьера «Войны Ланчей» состоялась в середине апреля 1966 года после утомительного периода репетиций. Видя, что Пауло нервничает, Пес чмокнул его в лоб и сказал:

— Картошечка, я в тебя верю!

Согласно старинной примете, одетый ковбоем Пауло ступил на сцену правой ногой — и зал встретил его аплодисментами, то и дело раздававшимися до самого конца спектакля. А потом все единодушно признали, что он идет «первым номером». Его осыпали комплиментами, а Пес, в присутствии смущенных Педро и Лижии, пришедших на премьеру, обнимал его и громогласно восторгался:

— Картошечка, у меня нет слов! Какая игра! От тебя просто током било, ты заворожил публику! Нет, это слишком!

То же повторилось и на закрытии сезона, когда давали «Пиноккио». Только Картошечку в исполнении именно того, кто и актером-то себя не считал, встречали и провожали аплодисментами. Если бы не полнейшее безденежье, Пауло считал бы, что сам Господь Бог послал ему такую жизнь. У него было несколько возлюбленных, он пользовался успехом как актер и намеревался писать и ставить собственные пьесы. Он научился играть на гитаре и носил ее на плече, подражая своим кумирам — исполнителям боссановы. Но как это обычно случалось у Пауло, радостный подъем легко сменялся приступом глубокой депрессии. В этот вроде бы счастливый и удачный период жизни Пауло записал в дневнике: