«Диарио де нотисиас» не была правой газетой и Пауло уволили отнюдь не из политических соображений, но он намеревался извлечь максимальную пользу из своего лечения в психиатрической клинике. Раз уж он оказался в категории тех, кого в народе называют «псих со справкой», он воспользуется тем, что невменяемые не несут ответственности за свои поступки, и станет делать только то, что ему заблагорассудится. Махнет рукой и на школу, и на родителей и займется воплощением в жизнь своей мечты. По его собственным словам, он стал «заблудшим» и даже начал захаживать в злачные места, но в отличие от других парней, у него не было крепких кулаков, и немного погодя Пауло решил, что будет «интеллектуально заблудшим», читающим то, чего не читают другие, и знающим то, что недоступно остальным. Он входил тогда в три сообщества — «Пайсанду», консерваторию и маленькую группу, оставшуюся от «Рота 15», — но всякий раз, когда требовалось применить физическую силу, Пауло сгорал от стыда: ему недоставало храбрости даже разнять дерущихся.
При этом он хорошо знал, что будущая победа не зависит от физической силы. И если раньше Пауло ощущал себя «экзистенциалистом на пути к коммунизму», то теперь стал себя считать «уличным коммунистом». Он прочел знаменитую трилогию Генри Миллера «Благостное распятие» («Сексус», «Плексус», «Нексус»), пролистал труды Маркса и Энгельса и с апломбом рассуждал на такие темы, как «реальный социализм», «холодная война» и «эксплуатация трудящихся». В заметке «Искусство в Бразилии» он цитировал Ленина, уверяя, что большевистский лидер «уже давно говорил о необходимости сделать два шага назад, когда это является единственным способом сделать один шаг вперед. Искусство тоже не может этого избежать. Сначала оно должно приспособиться к человеку, а потом, завоевав его доверие, уважение и любовь, вывести на нужный путь». Идеологической основой вторжения Пауло в область, которую он ранее отвергал, явился простой силлогизм: я интеллектуал, а поскольку каждый интеллектуал — коммунист, я коммунист. Мать одной тогдашней подружки Пауло обвиняла его в том, что он «морочит голову городской бедноте». Но ведь «от Генри Миллера до коммунизма всего один шаг, — писал Пауло, — значит, я коммунист». И только дневнику он поверял, что ненавидит Бергмана, считает Годара «неуклюжим», а Антониони «скучным». Откровенно говоря, ему очень нравилось слушать «Битлз», но коммунисту не подобает признаваться в таком публично.
Занятия в школе, как Пауло и обещал самому себе, отошли на второй или даже третий план. Опасаясь, что он не сможет успешно закончить учебный год, руководство колледжа Эндрюс вызвало Лижию и Педро, чтобы обсудить с ними три вопроса: низкие оценки, частые прогулы и «личностные проблемы» ученика. В начале занятий после июльских каникул Пауло не получил ни по одному предмету оценку выше 2,5 баллов и не присутствовал ни на одном уроке математики, по которой больше трех баллов никогда не получал. Он и в самом деле каждое утро отправлялся из дома в колледж, но там не сидел на уроках, а вместе со своими единомышленниками занимался театром. Родителям поставили ультиматум: либо их сын возьмется за ум, найдет какой-нибудь стимул, чтобы начать нормально учиться, либо его исключат. И хотя в колледже Эндрюс не было такой жесткой системы отчисления, как в Санто-Инасио, классный руководитель деликатно намекнул им, что «лучше не доводить дело до крайностей»: может быть, не дожидаясь конца учебного года, его следует перевести в учебное заведение, «где бы предъявлялись менее строгие требования». Иными словами, если Педро и Лижия хотят избежать позорного провала сына на экзаменах, его необходимо перевести в «дискотеку» — так называли тогда те колледжи, где при условии регулярного внесения платы ученику был гарантирован в конце года проходной балл. Супруги Коэльо с возмущением отвергли это предложение. Они еще не потеряли надежду вернуть Пауло на стезю Добра, а перевод в «дискотеку» означал бы позорную капитуляцию. Их сын никогда не будет учиться в школе пятого сорта.
Меж тем окружающим казалось, что Пауло обитает в другой галактике. Он целиком погрузился в мир театра, который тогда был в авангарде борьбы с военной диктатурой, и это сблизило его с молодежью, вступавшей в политическую борьбу. Теперь он смотрел только фильмы и пьесы протеста, а также обогатил свою речь лозунгами типа «больше хлеба, меньше пушек» и «когда народ един — он непобедим». Однажды вечером, когда Пауло с друзьями смотрел пьесу «Свобода, свобода», которую поставили Одувалдо Виана Фильо и Пауло Аутран[22], спектакль неожиданно прервался. На сцену вылез растрепанный парень и с сильным северо-восточным акцентом провел «митинг-молнию» против военной диктатуры. То был студенческий лидер и будущий федеральный депутат Владимир Палмейра, в ту пору — президент Академического центра Конрадо де Оливейра. Он призывал зрителей к участию в еще одной студенческой антиправительственной демонстрации. Через несколько лет, когда режим еще более ужесточился, политзаключенного Владимира Палмейру обменяли на посла Соединенных Штатов Чарлза Бёрка Элбрика, похищенного партизанами. В тех редких случаях, когда Пауло отваживался на участие в антиправительственных демонстрациях, он делал это лишь для того, чтобы насолить отцу, работавшему в самом центре Рио, где и проходили все манифестации. Откровенно говоря, раньше Пауло совсем не интересовался политикой.
За исключением двух или трех коротких записей — например, по случаю президентских выборов 1960 года, когда к власти пришел Жанио Куадрос, — его дневник отражает полное равнодушие автора к политике и политикам. А когда власть в Бразилии захватили военные, Пауло предавался возвышенным рассуждениям о том, что такое Небеса и Ад. За две недели до государственного переворота, когда страна бурлила, взбудораженная речью президента Жуана Гуларта на знаменитом «митинге реформ», Пауло исписал несколько страниц своего дневника, повествуя о злоключениях «шестнадцатилетней блондинки», с которой он познакомился на улице: «Представьте себе, эта девочка убежала из дома и, чтобы выжить, вынуждена заниматься самой черной работой. Пока ей удается остаться девственницей, но голод вынудит ее потерять невинность». И в заключение Пауло признался: «В такие минуты я начинаю сомневаться в существовании Бога».
Но так было раньше. Теперь же будущий автор бестселлеров считал себя политическим борцом, участником сопротивления. Впрочем, его протестные высказывания были весьма робкими и не выходили за пределы дневника. О своем несогласии с существующим строем Пауло написал также в памфлете «Я обвиняю», представлявшем собой некую мешанину, где «Битлз», Франко, Салазар и Линдон Джонсон противопоставлялись таким фигурам, как де Голль, Глаубер Роша и бессменный генсек бразильской компартии Луис Карлос Престес:
Я обвиняю богачей, купивших совесть политиков. Я обвиняю военных, силой оружия подавивших сознание народа. Я обвиняю «Битлз», карнавал и футбол, отвлекающие внимание поколения, у которого хватило бы отваги свергнуть тиранов. Я обвиняю Франко и Салазара, живущих за счет репрессий, направленных против их соотечественников. Я обвиняю Линдона Джонсона, живущего за счет угнетения стран, которые не могут противостоять потоку долларов. Я обвиняю папу Павла VI, исказившего слово Христа.
Но существует ли в окружающем мире что-нибудь хорошее? Да, в нем есть такое, что может вселить надежду. Это — де Голль, возродивший Францию и намеревающийся распространить свободу по всему миру. Это — Евтушенко: он поднял голос против режима, хоть и знал, что в любой момент его могут безнаказанно раздавить, и человечество сумело оценить полет его мысли, вольной, как птица. Это — Хрущев, разрешивший мятежному поэту говорить все, что он хочет. Это — Франсиско Жулиан и Мигел Арраэс, два истинных лидера, сумевших до самого конца не прекращать борьбы. Это — Руй Герра и Глаубер Роша, внесшие в народное искусство идею сопротивления. Это — Луис Карлос Престес, пожертвовавший всем ради идеала. Это — жизнь, трепещущая во мне, чтобы я тоже смог когда-нибудь сказать свое слово. Это — мир, принадлежащий молодым. Может быть, еще не поздно, и они все поймут. И будут бороться до самой смерти.