Обросши повиликой вкруг,

Под медною доской сокрыла?

Кто тут? Не муз ли, вкуса друг?

После смерти мужа жизнь для Марии Алексеевны как будто утратила смысл.

Единственное, что ее беспокоило, что удерживало на этой земле, — это незавершенная отделка церкви Воскресения и родовой усыпальницы в Никольском: “Боже мой! Когда моё желание исполнится, чтоб в Никольской была служба”. Для этого, оказалось, необходимо, чтобы земля под церковью, домом священника и сторожкой была отведена епархии. Об отводе земли хлопотал Александр Михайлович Бакунин. Он подыскал священника из села Яконова и присматривал за строительством дома для него. Бакунин был одним из ближайших друзей, вероятно, душеприказчиком Николая Александровича. И даже после смерти Львова продолжал в письмах философский разговор с ним, разговор, обращенный в вечность.[67] Мария Алексеевна в письмах Бакунину сетует на бюрократические проволочки, которых немало в епархии: “...Гавриил Державин при дворе пожаловался петербургскому митрополиту на нашего архиерея” или: “Нет ли у тебя знакомого в консистории, чтобы освидетельствовали, что все здесь готово”.[68]

Храм освятили в августе 1806 года. Возможно, тогда и был перенесен прах Николая Александровича в мавзолей. Когда это свершилось, она успокоилась: “Хлопотам моим конца нету. А я уже устала. Что Богу угодно будет, то и будет”.

И было Богу угодно, чтобы через год, в июне 1807 года, Мария Алексеевна умерла, ей было 52 года. Как будто судьба отмерила им почти равные сроки земного бытия. Прах ее положили рядом с тем, кого она любила больше всех на свете.

У алтаря позднее появится бронзовая плита: “При вратах царских храма сего почиет прах соорудившего оный Николая Львова...”.[69]

В 1810 г. Державин приехал в Никольское поклониться могилам друзей, написал: “Да вьется плющ, и мир здесь высится зеленый, хор свищет соловьев, смеется пестрый луг”.

В начале 1930-х гг. в родовой усыпальнице все было поругано. Львовых в мавзолее нет.

Львовы заботились о воспитании детей, стремились дать им разностороннее домашнее образование, они росли среди культурной элиты России. В атмосфере теплоты, творчества развивались их поэтические, музыкальные, художественные способности. Сыновья получили хорошее наследство, дочери — немалое приданое. Главное, что получили они в наследство — обостренное чувство чести и человеческого достоинства, умение сопереживать и прийти на помощь...

После смерти родителей опекуном детей Львовых стал Гавриил Романович Державин с супругой — Дарьей Алексеевной.[70]

Старший сын — Леонид Николаевич (1784—1847). После окончания юнкерской школы при Сенате был определен в Коллегию иностранных дел, три года служил при посольстве в Мадриде. Возвратился в Россию в 1807 г.

Унаследовал усадьбу Никольское. В июне 1812 г. Леонид пригласил молодого тогда художника Максима Воробьева (1787—1855) погостить в Никольском. Известна серия рисунков М. Воробьева, созданных в тот приезд: “У колодца в деревне”, “Хаты”, “Пейзаж с ветряной мельницей”, “Никольское”, “Фонтан в селе Никольском” и одна картина маслом — “Уборка сена”[71].

Леонид Николаевич прошел военную кампанию 1812—1815 гг., получил Крест воинского ордена меча из рук принца, впоследствии короля Швеции, и орден Св. Владимира IV степени с бантом.

В 1817 г. он вышел в отставку и женился на семнадцатилетней троюродной сестре Елене Николаевне Козляниновой, “в высшей степени образованной и любезной” девушке, к тому же она была талантливой художницей и скульптором.

Согласно воле вдовы Державина Дарьи Алексеевны, в ее многостраничном завещании именно Леониду были завещаны все сочинения поэта, как изданные, так и неизданные.[72] Л. Львов был дружен с Н. Гнедичем и К. Батюшковым.

Став семейным человеком, Леонид занимался обустройством отцовского дома, хозяйственной и производственной деятельностью. В 1840-е гг. в Никольском была самая большая в Новоторжском уезде сыроварня производительностью 465 пудов в год.[73] По воспоминаниям старожилов, сыр славился необыкновенным вкусом, потому что на выпасных лугах росла особая трава, придающая молоку своеобразный привкус. Продукция сыроварни поставлялась в Торжок, Петербург и Москву, приносила 1860 рублей прибыли.[74] В Вышневолоцком уезде, недалеко от села Покровское, на берегу р. Цны в 1832 г. Львов построил первый в округе завод по производству оконного стекла,[75] который позднее будут называть Цнинским. Львов владел и винокуренным заводом в д. Скоково. К этому времени за ним числилось более 1000 душ крестьян в Новоторжском и Вышневолоцком уездах, из них большая часть доставшихся по наследству, а 281 — благоприобретенных.[76]

Леонид Николаевич занимался и общественной деятельностью: в 1829 г. был избран почетным смотрителем Новоторжского уездного училища, а в 1833 г. его избрали на трехлетие почетным попечителем Тверской гимназии.[77]

Наверное, от всех заводов и избраний отказался бы Леонид Николаевич, если бы это спасло от трагедии его семью, спасло его детей. Вероятно, кровное родство сказалось на слабом здоровье потомства.

По воспоминаниям В.А. Полторацкого, у Львовых было “тринадцать детей, из которых в своем родовом Никольском они похоронили девятерых, преждевременно погибших от наследственной чахотки. Предположив, что главной причиной был суровый климат Тверской губернии, отец и мать решили переселиться с остальными детьми на юг Франции. Прошло всего три года, и в Петербург вернулась мать с одним сыном Леонидом”.[78]

Леонид Николаевич умер, вероятно, во Франции, в возрасте 63 лет, погребен в родовой усыпальнице в усадьбе Никольское. Через три года рядом положили Елену Николаевну. Было ей 50 лет.

Александр Николаевич (1786—1849), как и Леонид, окончил юнкерскую школу при Сенате, служил переводчиком в Коллегии иностранных дел.

Прошел военную кампанию 1812—1815 гг. За отличия в сражениях был награжден золотой саблей с надписью “За храбрость”, орденом Св. Анны II степени, прусским орденом “За заслуги”.

После Отечественной войны, в 1816 г., уволился со службы в чине подполковника.