— Помню, Груня. Теперь мы уже никогда не расстанемся. Завтра я увезу тебя в станицу.

— А как же хутор, Сеня?

— Пусть Андрей Григорьевич решает, что делать с хутором.

Груня, приподнявшись на локоть, спросила тревожно:

— Ты ничего не слышишь, Сеня?

— Нет, а что?

— Почудилось мне, будто голоса в саду.

— То ветер шумит, Груня. — Но все же неясная тревога закралась в сердце. Хмель встал и, одевшись, вышел на крыльцо. Ветер швырнул ему в глаза горсть воды и чуть не сорвал с головы папаху. Он постоял, всматриваясь в темноту, но, не заметив ничего подозрительного, решил пройти в конюшню.

Широкие ворота конюшни были прикрыты, а в узких оконцах мерцал тусклый свет фонаря. Хмель, идя к конюшне, поравнялся с амбаром. «А часового–то нет, — с досадой подумал Хмель. — В конюшню, должно, укрылся от непогоды». На всякий случай он вытащил маузер. В это время от амбара отделилась чья–то фигура и бесшумно выросла у него за спиной. Ветер заглушил глухой крик Семена Хмеля, шум от падения его тела и предсмертный слабый стон…

Андрей, похоронив Остапа Капусту и забрав с собой его обоих сыновей, вернулся в Староминскую.

Хмуро выслушал он рапорт Бурмина и, узнав, что Хмель остался ночевать на хуторе Деркачихи, нахмурился еще больше. Смотря поверх головы вытянувшегося перед ним командира сотни, приказал:

— Дайте коням толченого ячменя и клевера, люди пусть не расходятся. Поварам прикажите накормить сотни до света. Утром выступаем. В Канеловскую и Шкуринскую позвонить, чтобы их конные взводы были готовы к выступлению. За мной пришлите коня к шести часам.

Дома Андрей застал Наталку и рыжеволосую девушку с голубыми глазами. Обе они были в зеленых телогрейках с нарукавными повязками сестер милосердия. Отряхивая дождевые капли, Андрей пошутил:

— Вы куда, вояки, собрались?

— Никуда, дядя Андрей. Мы на комсомольском собрании были, а днем раненых по домам развезли и перевязали.

Ужинать сели втроем. Наталка и ее подруга без удержу болтали, смеялись. Андрей слушал, не вмешиваясь, и лишь изредка улыбался, но на лбу его не разглаживались складки. Жаль было Остапа Капусту, беспокоило отсутствие Хмеля. Он решил, что утром сам поведет гарнизон и не возвратится в станицу, пока не разгромит банду вместе с ее штабом.

Пожелав девушкам спокойной ночи, Андрей прошел в зал и сел, не зажигая огня. Вскоре Наталка внесла небольшую лампу и поставила ее на край стола.

— Дядя Андрей, Сеня скоро вернется?

— Не знаю, Цыганенок. Утром поеду к нему сам.

— Опять уезжаете?! — огорченно всплеснула руками Наталка.

Андрей поднялся и шагнул к ней.

— Да, придется тебе еще поскучать. Вернемся с Семеном, поедем в Ростов и тебя возьмем с собой.

— Андрей Григорьевич, дядя Андрей… не ездите… — она подняла на Андрея глаза, и тот с удивлением заметил блеснувшие слезы. Он, притянув ее к себе, провел рукой по волосам.

— Скучно тебе?..

— Не о себе думаю. Доездитесь, что убьют вас… с Семеном. Что я тогда одна делать буду?! — Наталка прижалась к нему и неожиданно обвила его шею руками.

— Дядя Андрей, не ездите.

Он хотел что–то сказать, но ее губы коснулись его губ, и он забыл все. А Наталка сейчас же отскочила от него и убежала в свою комнату.

Андрей в ту ночь не мог заснуть. Неужели Наталка полюбила его… или поцелуй был просто детской лаской? Он решил переговорить с Семеном, а по возвращении — объясниться с Наталкой.

Под утро, когда он наконец задремал, прибыл его конвой. Наталка и ее подруга еще спали. Андрей, не желая будить их, уехал не попрощавшись.

Вскоре две конные сотни покинули станицу, взяв путь к плавням.

К хутору Деркачихи гарнизон подходил в полдень. Вдали показалась кровля из оцинкованного железа и многочисленные хозяйственные постройки. Андрей, обеспокоенный тем, что посланная вперед разведка куда–то исчезла, остановил сотни и выслал новую, но не утерпел и сам поскакал с ней на хутор.

Подъехав к воротам, Андрей увидел труп своего гарнизонца у забора и первую разведку во дворе.

Стиснув зубы, слушал Андрей рапорт начальника разведки о зарезанных часовых и убийстве Семена Хмеля. Не дослушав, приказал оцепить хутор и торопливо пошел к крыльцу.

В большой комнате, видимо столовой, лежал на столе покойник, покрытый белой простыней, а у ног его прямо на полу, сидела молодая женщина с растрепанными волосами и то тихо всхлипывала, то рыдала навзрыд, то вновь затихала. Андрей постоял с минуту на пороге, потом прошел к столу и резко отдернул простыню. Перед ним лежал Хмель с остекленевшим взглядом полуоткрытых черных глаз. Андрей снял папаху и стоял неподвижно, боясь нарушить покой мертвого друга.

Есаул Гай, узнав через своих лазутчиков об уходе гарнизона в станицу, решил ехать разыскивать Дрофу и его штаб. К этому времени на остров стали собираться остатки офицерской сотни.

В ту ночь, когда Гай с Дрофой и его штабами ехали к Деркачихе и у самого хутора заметили сигналы о появлении красных, Дрофа поехал готовить к выступлению офицерскую сотню, а Гай — собирать свою сотню. С тех пор Дрофа и Гай больше не виделись. По рассказам офицеров, Дрофа участвовал в бою, а потом исчез неизвестно куда.

Прежде всего Гай решил заехать к Деркачихе. Он не на шутку беспокоился о ее судьбе. Кроме того, на хуторе можно будет кое–что узнать, а также запастись фуражом для лошадей и продуктами для бойцов.

Гай приказал седлать первому взводу. Выйдя из землянки посмотреть, не находит ли снова дождь, он увидел въезжающий в лагерь' небольшой отряд во главе с полковником Дрофой.

…Дрофа скинул бурку и с явным наслаждением растянулся на своей койке.

— Я вам немного сена привез и кукурузы. Покормите лошадей и будем выступать.

— Куда?

— Хочу пощипать гарнизон, — и с небрежностью добавил: — Семен Хмель… приказал долго жить.

— Как, что?!

Дрофа, довольный произведенным эффектом, улыбнулся.

— Этой ночью он и его охрана перебиты. — Кем?

— Сам ухлопал Хмеля… А завтра мы с вами разделаемся и с Семенным.

— Ох, не выйдет это дело, — заметил осторожный Гай. — Ведь у него полных две сотни отборных головорезов, а у нас и полутораста не наберется, да и то треть из них никогда в бою не была.

— А мы попробуем. Не возьмем силой, по степи рассыплемся, а сбор здесь… У меня план есть… Вот жаль только, что моего начштаба зарубали. А потом вы объявите в сотне: кто в завтрашнем бою Семенного срубит, сто золотых десяток из отрядной казны дам. И если будет тот человек рядовым или урядником, офицером сделаем и над взводом командовать поставим…

— Хорошо, объявлю… Где же Хмеля ухлопали?

— Во дворе у Груни. Я когда от боя оторвался, в балке перебыл, потом дай, думаю, проберусь к Груне. От нее новости узнаю и продуктов раздобуду. Со мной примерно до взвода людей. Ну, подошли к хутору, видим: часовые. Дождь порет, темь — за пять шагов ничего не различишь. Часовых мы убрали, вижу, в конюшне всего двенадцать коней стоит. Вышел я во двор, слышу, человек идет, я — за амбар, пропустил его и сзади — кинжалом… Чиркнул зажигалку, гляжу — Хмель. Остальных на кухне сонных взял. За балкой расстрелял. — А с Груней что?

— И сам не пойму. Как увидела Хмеля мертвым, крику на весь хутор наделала. Приедешь, сам разберешь.

…Перед выступлением Гай позвал Тимку, Галушко, Щуря и Тимкиного друга Ваську.

— Завтра ожидается бой с гарнизоном. Будьте все четверо в охране полковника Дрофы… И чтоб от него ни на шаг во время боя не отъезжать. Когда бой начнется, он поодаль будет… Семенной — я знаю его привычку — во время боя офицеров рубать будет и прежде всего за командира хватится. Так вот, тому, кто срубает Семенного… сто золотых из казны отряда и погоны подхорунжего. Поняли?.. А ежели уходить придется, сбор здесь. Клинки отточены? Покажите.

Трое вынули шашки и подали Гаю. Гай пробовал за ноготь клинки.

— Гарно точено, а твоя, Шеремет? Тимка нехотя вынул клинок.

— Э, бачу, Галушко точил. Бритва! Ну, ступайте до коней, хлопцы.