На базарной площади к нему подошли двое рослых конвойцев. Один из них грубо схватил Тимку за плечо, а другой хотел сорвать оружие. Тимка сначала оцепенел от неожиданности, потом бешенство захлестнуло его. Не помня себя, он выхватил кинжал и резанул по руке державшего его конвойца. Потом хотел броситься на другого, но, ошеломленный ударом кулака по виску, упал на землю. Его, наверное, зарубили бы, но в это время на площадь выехал небольшой отряд гаевцев под командой Георгия Шеремета. Гаевцы жестоко избили конвойцев и освободили Тимку.

За гаевцами тянулся обоз: по приказу генерала Алгина, увозили в плавни оружие, снаряжение и имущество гарнизона. Были в обозе и подводы, груженные мукой, салом, пшеном и другими продуктами, наскоро собранными среди зажиточных казаков станицы. На последних двух подводах везли связанных казаков, перебежавших из отряда Гая в гарнизонную сотню.

Как только отряд гаевцев достиг конца площади, избитые и лежавшие на земле конвойцы поднялись и открыли стрельбу по отряду. Обоз остановился.

Со стороны ревкома вылетел, на галопе, отряд конвойцев с офицерами во главе. В воздухе засверкали клинки. Шеремет пропел команду, и гаевцы стали срывать из–за плеч винтовки. На одной из подвод, груженной бурками, появился тупорылый пулемет. «Быть драке!» — подумал Тимка. Он вскарабкался на подводу и лег рядом с пулеметчиком. Георгий Шеремет, держа офицерский карабин, помчался навстречу отряду, задержавшемуся возле избитых конвойцев.

Офицеры съехались. Тимка видел, как командир отряда шашкой указывал на избитых конвойцев, о чем–то спрашивая его брата. Шеремет что–то ему объяснял и показывал карабином то на стоящих тут же конвойцев, то на обоз.

Но вот офицер конвойцев бросил в ножны шашку и крикнул что–то своим людям. Четверо из них спрыгнули с лошадей и разоружили нападавших на Тимку конвойцев, а офицер вытянул плетью того самого, который ударил кулаком Тимку по голове.

— Вот это здорово! — прошептал Тимка.

Вскоре к нему подъехал брат.

— Ну, ты, тигренок, слазь и иди в гарнизон, тебя

больше никто не тронет. На коне Семенного теперь будет ездить сам генерал. Смотри, никому председательского коня не отдавай. И своего — тоже. А дня через два приведешь коней на хутор Деркачихи.

Тимка спрыгнул с подводы и направился к гарнизону. Дойдя до ворот, осторожно заглянул во двор. Конвойцы и казаки Запорожского полка, выведя лошадей гарнизона на коновязь, дожидались, пока офицеры не распределят коней по сотням.

Тимка подошел ближе. Урагана и Котенка на коновязи не было. Он направился в конюшню, надеясь найти их там. В сумраке конюшни Тимка увидел, как огромного роста конвоец, сняв его седло, собирается седлать Котенка. Ураган стоял в соседнем стойле.

Тимка, не задумываясь, подскочил к конвойцу и уцепился за седло:

— Не замай коня! Своего надо иметь!

Конвоец бросил седло и схватил Тимку за горло.

— Хлопцы, сюда! Гарнизонца поймал!

В конюшню вбежали казаки конвойной сотни. У Тимки потемнело в глазах. Как сквозь сон, он услышал чей–то властный голос:

— Отставить! Это урядник из отряда Гая и личный ординарец командующего.

Тимка почувствовал, что железные пальцы конвойца освободили его горло. Он не удержался на ногах и упал навзничь. Карабин, висевший у него за спиной, больно ударил его по затылку. Котенок, напуганный дракой и падением Тимки, зло прижал уши и лягнул конвойца в грудь. Тот отлетел к противоположному стойлу и дико взвыл. Остальные конвойцы разразились хохотом, а Котенок храпел, прижимал назад уши и перебирал ногами, словно хотел вызвать на бой всю конвойную сотню.

Тимка вскочил на ноги и снял карабин, но его враг и не думал продолжать драку. Охая, он побрел из конюшни. Разошлись и остальные конвойцы. Тимка остался с лошадьми один.

Он кое–как успокоил Котенка, вычистил его и Урагана щеткой и напоил их водой, потом сбегал в кладовую и принес овса. Тут Тимка и сам почувствовал голод. Он достал из кармана горбушку хлеба, припасенную для Котенка, и принялся жевать ее.

Закусив, Тимка погладил Котенка и собрался уходить. «Теперь их никто не тронет», — решил он и подошел к гнедому красавцу Урагану. Конь тихо заржал и ткнулся мордой в протянутую ладонь.

— Нету у меня ничего, Ураган. Так–то, брат. — Тимка ласково погладил коня по шее и вздохнул.

Ему, Тимке, опасность больше не грозила, но положение было неясное. Он знал только то, что Сухенко не поднимал восстания, а действовал именем Советской власти. Но ведь председатель, Хмель и Бабич были именно этой властью… «Нет, тут что–то не то!» — мучительно пытался понять Тимка.

Если б не Наталка, он оседлал бы коней и уехал бы на хутор к генералу, — там и узнал бы все. Но бросить Наталку одну он не мог. Взять же ее с собой — тоже нельзя…

Тимка растерянно оглянулся на Котенка, словно ожидая от него совета. Но конь жадно ел овес, и Тимка, постояв еще немного, поплелся из конюшни во двор. Там он увидел командира конвойной сотни и подошел к нему.

— Ну, как? — улыбнулся тот, поглядев на растерянную физиономию Тимки.

— Господин есаул, прикажите своим хлопцам коней не займать.

— Каких коней?

— Председателева и моего. Мне брат сказал, что теперь генерал на председателевом коне будет ездить.

— Добре. Я сейчас распоряжусь. Ты что, отведешь их на хутор?

— Приказано отвести… Господин есаул, а большевиков в станице больше не будет?

— Кто тебе это сказал? И потом вот что: не называй меня есаулом.

— А как?

— Я — товарищ командир сотни. Понял?

— Никак нет.

Есаул засмеялся.

— Ну, ничего, скоро поймешь… Невесту спрятал?

— Спрятал, господин есаул.

— Опять!

— Виноват: товарищ командир… А что, Хмеля убили?

— В подвале сидит.

— А Бабич?

— Ну, тому посчастливилось уйти с остатком гарнизона.

К есаулу подошли офицеры. Тимка побежал к школе.

Он долго стучал в дверь. Открыв наконец, Зинаида Дмитриевна испуганно рассказала ему, что приходили какие–то казаки в белых папахах и делали обыск.

— Уж ты, пожалуйста, приходи к нам на ночь, а то

опять могут нагрянуть, — просила Тимку учительница.

Тимка, гордый тем, что его считают совсем взрослым и просят у него защиты, снисходительно обещал прийти.

— Я здесь лягу, — указал он на пол у двери. — Пусть только сунутся!

Наталка, наплакавшись, спала, и Тимка, посмотрев на нее издали, отправился домой, еще раз пообещав непременно прийти на ночь.

7

Соседняя собака, тощая, с лохматой черной шерстью, сидела посреди двора и, подняв свою острую морду кверху, тоскливо смотрела на поднимающийся по небосводу месяц. Время от времени из ее горла вырывался хриплый, тягучий вой.

Тимке снилось, будто он влез на высокий тополь за грачиными яйцами, ветка сломалась, и он сорвался вниз. Он ощутил страх падения и явственно слышал крик грачиной стаи.

Тимка открыл глаза. В комнате было совсем темно и лишь в крайнее окно, сквозь прикрытую ставню, пробивался слабый луч луны. «Ночь», — подумал Тимка.

В хате было тихо. Вдруг его уши резнул горестный собачий вой. «Кукла воет», — подумал Тимка и вспомнил о ее хозяине, зарубленном конвойцами у ворот. Встал в памяти и прошедший день — и тотчас же Тимка вскочил испуганно с кровати: «Проспал! А Наталка и учительница там одни!» — Быстро натянув сапоги, Тимка надел шашку, сунул в карман наган и схватил карабин.

Когда он прибежал к школе, ночь была уже на исходе. Тимка не стал стучать в парадную дверь, — перелез через забор и очутился в школьном дворе.

Дойдя до угла здания, он столкнулся с каким–то казаком и, не успев отскочить, выхватил из кармана наган.

— Тимка!

— Товарищ председатель, вы?!

Андрей схватил Тимку за руку и увлек его в школьный сад. Они сели на скамейку под шелковицей. Тимка не спускал с Семенного изумленных глаз. Тот заговорил первым.

— Хмель убит?

— Нет, он в подвале…

— Ты что, прячешься?

— Вчера два раза убить меня хотели…