Теперь — несколько шуточных песен, которые называются «Песни спортивного цикла». Я задумал написать целый большой спортивный цикл, который будет включать в себя… если возможно, будет охватывать все виды спорта, я постараюсь это сделать… А?
Из зала. «Спортлото».
Высоцкий. Нет, про «Спортлото» у меня уже есть одна песня, я еще не пою ее, потому что нет мелодии. Это Такая шуточная песня про спорт. Спорт ведь дает большие возможности для драматургии, там столкновение явное. Драматургия — это же столкновение. Там боксеры — они друг друга просто бьют, все ясно. Играют команды — каждая хочет победить. В этом смысле легче писать. И вот послушайте, пожалуйста, песню, которая называется «Утренняя гимнастика».
Вдох глубокий! Руки шире!..
Интересно смотреть на выжидающие глаза… мол, ну сейчас-το и начнется. Нет, уж началось, уже заканчивается. Нет, я шучу.
Я хочу спеть вам две шуточные песни, касающиеся индусов. «Песня о буддизме»… «О переселении душ». Вы ведь знаете, что мы не умираем, а переселяемся — кто куда сможет, тот туда и переселяется.
Кто верит в Магомета, кто — в Аллаха, кто — в Исуса…
Вот песня, еще одна, называется «Песенка про йога». «Иогы, хто воны таки» — вот сейчас идет такой фильм у вас. Вот они кто такие:
Чем славится индийская культура…
Вы очень похожи на Иннокентия Смоктуновского, вам говорили это, да? Говорили? Я серьезно. Я не для того, чтобы вы все смотрели, я просто не мог не сказать, я все время смотрю, и мне как-то немножко… Потому что Кеша был у меня на «концерте» как-то однажды инкогнито. Я думал, может быть, опять…
Вот я вам хочу еще спеть песню, которая называется «Человек за бортом»:
Был шторм, канаты рвали кожу с рук…
На вопросы из своей личной жизни я не отвечаю. Но тут вопрос поставлен творчески: «В каком фильмр она будет сниматься?» Я не знаю еще, в каком она будет сниматься фильме. Достаточно, да? Значит, я хочу вам… Что такое? Почему такое волнение? Что случилось? Вот послушайте еще одну шуточную песню, называется «Песенка ни про что, или Что случилось в Африке»:
О! А там, между прочим, идет вовсю писанина, магнитофонщики, такие счастливые. Наверное, мого новых песен у них. Вы у них перепишите…
Послушайте песню, которая называется «Москва — Одесса»:
В который раз лечу «Москва — Одесса»,
Опять не выпускают самолет.
А вот прошла, вся в синем, стюардесса, как принцесса,
Надежная, как весь гражданский флот.
Откры…
Забыл. Забываю почему-то. Как?
Из зала: «Самый дальний закуток!»
Высоцкий: Не-ет! Что такое? «Открыты Киев, Харьков, Кишинев…» А? Да я не знаю, первая, первая строчка. Ну что такое. Это вы понимаете! Склероз! Первый признак. Я уже все время забываю на этом месте Значит, будем считать, что это так… Ну бывает выпадение! Вы знаете, и на сцене бывает такое. Просто пропала строчка. Я ее миллион раз пел, эту песню! Может, проскочим еще раз? А?
В который раз лечу «Москва — Одесса»..
Я прошу вас, не вызывайте меня… Дело вот в чем: я даже перевыполнил сегодня свой план, последнюю песню я не предполагал петь. Я никогда не пою так, что — вроде спел, закончил, потом вызвали — еще…
Нет, все, что я хотел, с самого начала до конца я для вас сделал. Я благодарен вам за то, что вы в свое рабочее время… в обеденный перерыв. Значит, всего хорошего.
Вы знаете, вот я сейчас позвонил в Москву — там все на картошку выезжают. Тоже — отдел закроют, и все уезжают на картошку. Скоро, может быть, будет движение наоборот — из деревни в город. Наверное, будут в научные отделы из колхозов вводить, они будут заниматься здесь…
Ну ладно. Всего хорошего, большое спасибо и — до свидания!
ИВАНТЕЕВКА (26 января 1976 г.)
На братских могилах не ставят крестов...
Добрый день!
Я спел с самого начала песню, а не начал сразу читать лекцию — просто чтобы показать вам, что я — это я, и еще — намекнуть, что сегодня все-таки петь я буду. Лекция лекцией, а иллюстрации будут. А так как я много занимаюсь стихами и песнями, я обязательно должен показывать то, что делаю в театре и кино Но все-таки называется наша сегодняшняя встреча «Поэтический театр и роль музыки и поэзии в решении художественного образа в театре и кино».
Вам видно все? А то меня осветили снизу — как мертвец я выгляжу, да?
Я работаю в Москве, в московском Театре на Таганке Если кто-нибудь слышал об этом театре или, может быть, даже видел спектакли нашего театра, то вы знаете, что у нас очень много музыки и поэзии. И даже эмблема, шуточная эмблема нашего театра — в спектакле «Час пик», когда главное действующее лицо распахивает плащ, и у него на плаще, с внутренней стороны, на подкладке нарисована гитара. Есть такой символ. Многие наши актеры играют на гитарах, исполняют стихи и песни замечательных наших поэтов и свои — мы в нашем театре не только играем, не только являемся исполнителями, актерами, но еще являемся, по силе возможностей, авторами.
Когда начался театр? Это было одиннадцать лет тому назад — начался он со спектакля «Добрый человек из Сезуана». Этот спектакль был поставлен Юрием Петровичем Любимовым, главным режиссером нашего театра, на выпускном курсе Щукинского училища с молодыми ребятами и девушками. Кончили они учиться, и решили этот курс не распускать, а спектакль сохранить. И спектакль этот перешел к нам в театр, и с него мы начали. И вот в этом спектакле сразу проявилась линия театра на поэзию и музыку. А именно — здесь Брехт вместе с драматическим текстом одновременно написал еще несколько зонгов — песен. Можно было и читать их просто со сцены, а можно было и исполнять. И мы пошли по второму пути. Слуцкий перевел брехтовские зонги, и их очень много На протяжении спектакля. Исполняют их все персонажи, почти каждый персонаж имеет отдельную песню, но есть много песен, которые исполняются «от театра».
Я в этом спектакле играю роль безработного летчика Янг Суна, мне тоже довелось исполнять очень интересную песню. Мне кажется, что это не только не бтвлекает, как говорится, людей от того, что происходит на сцене, а, наоборот, еще углубляет понимание характера человека, которого ты играешь. Этот человек, которого я изображаю, отчаялся, работы у него нет, он любыми путями, какими угодно средствами — и хорошими и плохими — пытается достать денег, чтобы дать взятку, чтобы его взяли на работу, чтобы летать, летать, летать. У него есть и хорошее, потому что он снова пытается подняться в воздух и рассказывает об этих самолетах как о каком-то чуде, и в то же время он женился на девушке из-за того, что она ему дает деньги, чтобы он каким-то образом получил работу. И когда у него все это рушится, он готов буквально на все. В конце концов он превращается в нормального, такого же, как и люди, которым он служит, человека— жестокого, лживого и т. д. А вначале в нем было очень много хорошего. Начинается этот спектакль с того, что этот безработный летчик пытается повеситься, но у него, к счастью, ничего не получается, а иначе спектакль нужно было бы заканчивать вначале В этом спектакле я в конце второго акта, в самом кульминационном моменте, пою песню. Я вам ее, вероятно, покажу позже.
Так что видите — в театре с самого начала было тяготение к поэзии и музыке. Ну а в период, когда мы начинали, вообще поэзия была на самом первом месте, и было время, когда поэты выступали в Лужниках и в Политехническом, и достать билеты было невозможно, и люди рвались, ломали двери, били стекла, чтобы только послушать поэтов.
Такое явление вообще только у нас можно видеть, потому что в других странах интерес к поэзии неособенный, а у нас всегда, во все века, во все десятилетия, было необыкновенное тяготение людей к поэзии, а к песне — тем более, я даже об этом и не говорю.