Кормовое орудие вело огонь, чередуя осветительные снаряды с фугасными. Затем к нему присоединились зенитные автоматы старшины 2–й статьи Сегиня, краснофлотцев Свитнева и Смирнова. В этом бою комсорг второй боевой части Александр Ссгинь показал пример воинского мастерства. Когда кончился боезапас у автомата левого борта, он перешел к правому и успешно вел огонь через узкое пространство между дымовыми трубами.

Таранный удар, прямые попадания снарядов сделали свое дело: фашистская подводная лодка начала быстро оседать на корму и вскоре скрылась в морской пучине.

— Большая серия бомб — товсь! — раздалась знакомая команда.

На голову агонизирующего врага посыпались бомбы, сброшенные минерами Иваном Лукьянцевым, Мефодием Никитиным и Гавриилом Скибой. За первой серией последовали следующие. За кормой послышались мощные взрывы, и на том месте, где только что был подводный хищник, вздыбились огромные водяные столбы.

В этом необычном бою эсминец израсходовал 27 трех- и четырехдюймовых снарядов, 210 снарядов зенитных автоматов и 30 больших глубинных бомб[64].

Осветив прожектором район гибели вражеской лодки, мы увидели много обломков, плававших в густом соляре. Так была потоплена фашистская лодка «U-387»[65].

На «Живучем» от таранного удара разошлись стальные листы обшивки в носовой части, вышли из строя два передатчика и радиолокационная станция. Из личного состава пострадал котельный машинист Иван Пастухов — он получил сильный ожог, упав при ударе на стенку котла.

После отбоя тревоги командир приказал мне, Никольскому и Васильеву осмотреть нижние помещения носовой части корабля. Выполнив поручение и не обнаружив ничего существенного, мы направились в кают–компанию. Здесь уже собралось человек семь офицеров. У всех возбужденные лица, приподнятое настроение. Вестовой Клименко подал свежезаваренный ароматный чай. Вошел командир.

— Ну что, товарищи, выпьем за победу... по стакану чая? — с улыбкой пробасил он и добавил: — А «ста граммами» отметим, когда вернемся в базу.

Только что получена шифровка. По данным радиоразведки, у нас по курсу еще три гитлеровские подводные лодки и праздновать победу еще...

Сигнал боевой тревоги прервал командира. Выскочили на мостик.

— Товарищ капитан 3–го ранга! Обнаружена подводная лодка, — доложил вахтенный офицер.

Невдалеке уже слышались взрывы: это действовал «Разумный», наш напарник. Его атака тоже была успешной — после бомбежки на поверхности моря появился большой воздушный пузырь. В свете прожектора мы увидели много предметов, плававших в густом соляре. Еще одна фашистская субмарина прекратила свое существование.

До базы оставалось три часа хода. Мы знали, что у входа в Кольский залив, нас подстерегают вражеские лодки. Боевая готовность была повышена. Лидер «Баку» первым обнаружил радиолокатором малую цель. Через минуту цель пропала. Дело в том, что на немецких лодках имелись устройства, регистрировавшие работу других радиолокаторов. Это позволяло гитлеровцам своевременно производить погружение.

У самого Кильдина «Разумный» тоже обнаружил цель. С дистанции 17 кабельтовых осветил ее снарядом. Лодка погрузилась. Через 20 минут гидроакустики получили надежный контакт. Когда эсминец оказался над лодкой, командир корабля капитан 2–го ранга Козлов приказал сбросить глубинные бомбы. К атаке присоединился и «Живучий». Сбросив серию бомб, «Разумный» продолжал удерживать гидроакустический контакт. А мы, сделав три захода на бомбометание и израсходовав оставшийся боезапас, начали подворачивать ко входу в залив.

Вдруг раздался возглас наблюдателя:

— Торпеда по левому борту!

Резко повернувшись, я увидел метрах в ста от нашего борта светящийся на темной поверхности след мчащегося прямо на нас сигарообразного тела. В душе похолодело.

— Лево на борт! — спокойно скомандовал Ряб ченко.

Корабль резко отвернул, и торпеда прошла в нескольких метрах от борта. К счастью, она не была акустической.

Вскоре точно такая же история повторилась и с «Разумным».

Много лет спустя в западногерманской «Хронике войны на море» я прочитал: «9 декабря подводная лодка «U-997» безрезультатно атаковала «Живучий» и «Разумный»[66]. Спасибо, как говорится, и на том.

Утром 9 декабря все корабли, участвовавшие в поиске, благополучно прибыли в базу. Потом Совинформбюро передало сообщение, в котором упоминалось об уничтожении в Баренцевом море двух немецких подводных лодок. Жена Никольского услышала эту сводку у себя в Архангельске, в частности, то, что эсминец под командованием капитана 3–го ранга Рябченко таранил и потопил одну из них. Смысл слова «таран» жена военного моряка хорошо понимала, знала она также и то, что в этом случае могут погибнуть оба корабля. В сводке же сообщалось лишь о судьбе подводной лодки. Можно представить, с каким нетерпением и тревогой ждала она весточки от мужа (между супругами был уговор: после каждого возвращения с боевого похода Никольский шлет жене коротенькую телеграмму — всего три слова: «Жив, здоров. Николай»).

Такую телеграмму Полина получила вовремя.

...Победу над фашистской лодкой мы отметили в базе. Между тостами обменивались впечатлениями, заново переживая все перипетии боя.

— Во время тарана я был в машинном отделении. От резкого толчка и потери скорости едва не полетел с ног, — вспоминал Никольский. — Решил было, что крепко сели на мель.

— Когда лодка оказалась прижатой к борту, я бросился на бак к носовому орудию, — вступал в разговор Лисовский. — Вижу, корабль медленно сползает с лодки. «Неужели уйдет гад», — думаю про себя. Но стрелять из пушки бесполезно — лодка ниже бака, в «мертвом пространстве». Пока вспоминал анекдот «про кривое ружье», лодка заработала винтами и стала удирать. Решаю стрелять прямой наводкой. Толкачев открыл орудийный замок, а я навожу через ствол...

— Николай Дмитриевич, помнишь, как ты еще в Англии шутя сказал, что главное у этих «шипов» — кованый киль? — улыбаясь спросил Фомин. — Откуда ты знал тогда, что он выручит нас при таране?

— Так я ведь диалектик, — не очень понятно отшутился Рябченко.

В разговор включился лейтенант Мотиенко, командир минно–торпедной боевой части.

— Вижу — две торпеды мчатся прямо на нас, и глаз не могу отвести. А на душе — никакого страха, одно любопытство: зацепят... не зацепят... А как взрываются торпеды, я-то знаю, видел...

— Все равно мы не потонули бы, — улыбнулся Рябченко. — Во–первых, в рынде[67] корабля чиф–инженер «Ричмонда» крестил свою дочь, а этот обряд у англичан считается доброй приметой. Во–вторых, не даром же наш эсминец называется «Живучим», в–третьих, бортовой номер его «тринадцать», а это число для меня всегда счастливое.

И уже всерьез, заключая беседу, добавил:

— Командующий эскадрой доволен нами. Приказал представить к правительственным наградам отличившихся. Мы с замполитом готовим наградные листы на офицеров, а командиров боевых частей и начальников служб прошу представить списки на старшин и краснофлотцев.

В базе водолазы тщательно осмотрели днище корабля, эсминец поставили в плавучий док, где за сутки ему сменили заклепки в носовой части, приварили сорванный боковой киль, выполнили другие корпусные работы.

Слухи о боевом столкновении эсминца «Живучий» с фашистской подводной лодкой дошли и до местных жителей, но в сильно искаженном виде. Краснофлотец Александр Петров рассказывал, как повстречавшаяся ему на берегу знакомая девушка не поверила своим глазам, увидев его: считала, что «Живучий» затонул. Это была уже третья «утка» о гибели нашего эсминца.

Приказами командующего Северным флотом и командующего эскадрой за мужество и отвагу, проявленные личным составом эсминца в боях с немецко-фашистскими захватчиками, 40 членов нашего экипажа были награждены орденами и медалями. В передовой статье «Изгнать врага с нашего моря», помещенной во флотской газете 20 декабря 1944 года, говорилось: «Командир миноносца («Живучий». — Г. П.), выходя в атаку, был уверен в том, что экипаж корабля точно выполнит любое приказание, и личный состав полностью оправдал надежды своего командира».