самых дальних миров, замедляя свой бег.
И вода облаков превращается в снег.
Зверь тот страшен и жалок. Безумный убийца,
пьет он время из чаши, не ведая дна.
И не может никак, порождение сна
моего, этим временем вдоволь напиться
среди льда моих чувств и капризных снегов.
И вода облаков превращается в кровь.
Я проснусь, но от зверя мне не отстраниться.
На обрыве из слов. На краю запятой
я качаюсь, как маятник, стрелкой-душой
в недописанной мною последней странице.
И твержу, я твержу себе тихо: очнись.
И вода облаков превращается в жизнь.
Ненадолго… пока… в моем сне на границе
двух миров – от Хаоса и от Людей –
вновь появится зверь на печальной странице,
зверь, что душу лакает из чаши моей.
(2009)
ЗЕЛЬЕ
Плыли восковые свечи,
за столом сидела нечисть,
стыло крепкое вино.
И колдун, глаза на выкат,
предложил мне с ними выпить
и полжизни заодно.
От глотка дыханье спёрло,
я сквозь собственное горло
кашлем вылетел в кулак.
Хмель волной ударил в темя,
и с лица оплыло время,
утекая в зеркала.
Всё, что было мне родное,
стало пеною прибоя,
стало умершей луной,
эхом выстрела из башни,
фразою позавчерашней,
позабытою давно.
В мыслях и желаньях грешных
от привязанностей прежних
я отвязан колдуном.
Что правдиво – стало ложно,
поселился бес подкожно
под тринадцатым ребром.
Потеряв от зелья годы,
я шалею от свободы,
от суккубы пред собой.
Но душа подспудно ноет:
не моё вокруг – чужое,
вкус у времени другой.
Шепчут древние старухи
о войне и о разрухе,
страшных струпьях и парше.
В дым табачный гуслей струны
старых книг вплетают руны
о потерянной душе.
И сквозь ветренность хмельную
– Помоги, колдун, – прошу я, –
вынуть беса из ребра.
Только он в ответ хохочет:
– Нет пути назад из ночи
до похмельного утра...
(2006)
ЗИМА НА СНЕГ БЫЛА СКУПА
Зима на снег была скупа –
всё обещала, но
с небес не сыпалась крупа:
ни манна, ни пшено.
И на папирусах дворов,
приснеженых едва,
читалась клинопись следов
ещё от Рождества.
А в небе, как в ведре пустом,
Луна на самом дне
топилась смёрзшимся комком
на солнечном огне.
Мой заполняя старый след,
на землю из ведра
всё капал бледный лунный свет
до самого утра...
(2012)
ЗНАКИ ВРЕМЕНИ
Оставляет время знаки
на подкладке старых лет,
в треугольном тетрапаке,
в повестях «Роман-газет»,
в старом выцветшем билете,
в автоматах газводы,
но по знакам-вешкам этим
не вернешься в юность ты.
Завитушками морщинок
лягут годы на чело,
на дорожках грампластинок
похоронен век былой.
Наша молодость так близко,
но не встретиться нам с ней,
и звучит с пластинок диско
реквием ушедших дней.
(2009)
И
ИЗ ДОЖДЛИВОГО КАДРА НУАРА
Задождило, разветрилось лето,
разругалось с сегодняшним днём.
По домам и деревьям с рассвета
хлещет молнией, словно кнутом.
Из дождливого кадра-нуара,
взгляд на небо бросая,
извне
ты по краю бежишь тротуара
в мокром платье, босая
– ко мне
Дверь машины открою. И в трубы
рявкнет царственно гром вдалеке.
На мгновение влажные губы
прикоснутся к небритой щеке.
Скрипнут дворники, тихо качаясь,
со стеклянного ложа
для нас.
И смеясь, и немного стесняясь,
ты уехать предложишь
на час.
(2016)
И ТО ТЕБЕ – СВОЛОЧЬ
«И то тебе – сволочь, и то тебе – дрянь!» –
сказала в сердцах.
И свободной рукой
на швейной машинке поправила ткань,
чтоб ровно строка улеглась под иглой.
Домашние тапочки, тёплый халат,
носки без резинок на пятки сползли,
и вздутые вены предвестьем стигмат
усталые ноги её оплели.
«Ну чем он не глянулся? Только не ври!»
Но дочь не ответила, книгу взяла,
а ей ведь зимою уже тридцать три –
как быстро строчит наши годы игла!
Изогнутым гребнем заколот пучок
волос, поседевших в заботах давно.
Посёлок на гребне у моря.
Восток.
Закрытая шахта.
Зима и окно.
В морщинах запуталось время.
Назад
судьбу не распорешь, а сердце болит.
Был муж,
только спился.
И кто виноват,
что мир не для них этот с дочерью сшит?
А дочка уснула, присев на кровать,
ей завтра вставать в несусветную рань.
И шепчет ей мать:
«Ты, конечно, права:
и то тебе – сволочь, и то тебе – дрянь!»
(2013)
ИСКУШЕНЬЕ НЕ ИМЕЕТ СРОКА
Дай я твоё имя угадаю,
девочка у стойки,
королева.
Оттого ль не чувствую ребра я,
что Господь тебе дал имя
Ева?
Подойду и сяду с тобой рядом,
отражусь в мерцании бокала.
Обернёшься,
спросишь тихо:
- Адам?
Я тебя тут вечность
ожидала.
Вспыхнет спичка,
дьявольское пламя –
искушенье не имеет срока.
Бармен со змеиными глазами
нам нацедит яблочного сока.
Пианист играет в зале танго,
пьёт народ
отчаянно и люто,
кашляет в дыму табачном
ангел,
опоздав
всего лишь на минуту...
(2012)
К
КОРНИ АВГУСТОВСКОЙ ЛИПЫ
Всё поглотили жадные века –
и сладкий смех, и горестные всхлипы,
щекочут амфор древние бока
слепые корни августовской липы.
Там под землёй колышется трава,
гончарный круг скрипит и горны дышат,
гуляют люди, падает листва,
и что мертвы давно они – не слышат.
Всё также бьются армии. В поту
ткут женщины мужьям своим рубахи.
И разгружают корабли в порту
те, кто давно рассыпались во прахе.
Играют в кости, ходят на базар,
влюбляются, грустят, грешат в вертепе.
И на закате каждый раз пожар
прошедший день их обращает в пепел.
Всё также солнце за небесный край
небрежно рассыпается лучами.
Оставим их в неведенье. Пускай
живут они по-прежнему под нами.
