Теперь дорога не представляла для нее никаких затруднений. Она ее знала — знала как свои пять пальцев. На площадке каждой лестницы она останавливалась и прислушивалась, а затем, несколько успокоенная, продолжала свой путь. Сердце ее сильно билось, подгоняемое не только тревожным желанием достичь цели, но и страхом. Что так легко было объяснить вначале, теперь объяснить было бы очень трудно. Наконец она вошла в большую общую переднюю, которую посещала уже в третий раз и в последнее свое посещение осмотрела очень внимательно. В зале, на лестнице и в коридорах горел газ, но тут не было никакого света, кроме маленькой свечки, которую она несла в руке. Когда ее сопровождал швейцар, женщина не боялась темноты, но теперь во мраке таилось нечто такое, что не давало ей с легким сердцем пройти в противоположный конец комнаты за банкой с горчицей. Она остановилась, прислушиваясь, и задрожала, но подумала о великолепии Томпсон-холла, о милом уюте английского Рождества, о гордом законодателе, приходившемся ей родным кузеном, и, одним прыжком миновав комнату, вцепилась в свое сокровище. Оглянулась, но в комнате никого не было и ничего не было слышно: ни отдаленного скрипа сапог, ни хлопанья хотя бы одной из тысячи дверей. В эту минуту, стоя с банкой в одной руке, а другой придерживая белый платок, на который предстояло наложить лекарственную смесь, миссис Браун походила на леди Макбет, прислушивающуюся у двери комнаты Дункана.

Банка оказалась полна почти до краев. Смесь была, конечно, очень не похожа на ту славную английскую горчицу, которую ваша кухарка разотрет вам за две минуты с ложкой воды и подаст совсем свеженькой. От этой сильно отдавало кислятиной, да и цвет ее казался нездоровым. Но все же это была самая настоящая горчица. Миссис Браун схватила роговую ложечку и, не теряя больше времени, намазала сложенный платок. Затем она перешла в поспешное отступление.

Но ее ожидало еще одно затруднение, о котором она раньше не подумала. Удерживать драгоценный платок женщине пришлось одной рукой, так как в другой была свеча. Если бы миссис Браун захватила с собой из столовой тарелку или блюдечко, все было бы прекрасно. Но теперь ей приходилось смотреть не моргая на свою правую руку и продвигаться очень медленно. Удивительно, что эта ноша постоянно норовила соскользнуть с ее ладони! Тем не менее она тихо продвигалась вперед, безошибочно узнавая все повороты. Наконец миссис Браун благополучно добралась до двери в свою комнату.

Все еще приглядывая за своей добычей, миссис Браун быстро подняла глаза на номер двери — 333. Этого она с самого начала решила не забывать ни в коем случае. Затем женщина повернула ручку и прокралась в комнату. После освещенной газом лестницы царившая в комнате тьма показалась непроницаемой, но это не вызвало у миссис Браун страха. Она сама потушила свечи на туалетном столике, отправляясь на поиски лекарства для мужа. Теперь, притворив за собой дверь, женщина приостановилась и прислушалась: судя по дыханию, он спал. Миссис Браун очень хорошо понимала, что отсутствовала довольно долго — вполне достаточно для того, чтобы ее муж успел заснуть. Проходила она, как ей казалось, по крайней мере с час — перетряхивание салфеток длилось бесконечно. Женщина остановилась у стола посреди комнаты, все еще глядя на горчицу, которую теперь тщательно обтирала с руки. Ей и в голову не приходило, что донести такую маленькую и легонькую вещицу окажется так трудно. И все-таки она сделала это, к тому же не уронила ни капли! Взяв какой-то миниатюрный предмет с туалетного стола и его ручкой собирая в кучку расплывавшиеся комочки, она стала размышлять о том, стоит ли будить мужа, раз он спит так сладко, затем снова прислушалась и заметила, что в легком похрапывании, ласкавшем ее слух, не было никаких признаков болезни. «Может быть, в конце концов, он устал и потому так раскис», — подумала любящая супруга и припомнила, как на протяжении всего путешествия не верила в болезнь супруга. Как он отменно ел! С каким наслаждением выкуривал положенное количество сигар! Потом еще этот стаканчик коньяка, против которого она слегка восстала. А вот теперь он спал как младенец, издавая такие полные, совершенные, гармоничные звуки.

Кто не знает этого звука, похожего на скрежет друг о друга двух кусков заржавевшего железа, — звука, который обычно исходит из больных бронхов? Тут о нем не было и речи. Зачем же тревожить мистера Брауна, наслаждавшегося отдыхом перед завтрашним утомительным путешествием?

После всех своих трудов оставить бы миссис Браун просто на столе свою жгучую смесь и тихонько забраться в постель рядом с мужем! Но достойную матрону вдруг поразила мысль о том, как виноват перед ней супруг в том случае, если он здоров. Послать ее в столовую незнакомой гостиницы, заставить ее бродить по коридорам в глухую полночь, рискуя быть оскорбленной первым встречным, с поручением, которое, не будь оно освящено самой настоятельной необходимостью, было бы, несомненно, предосудительно! В эту минуту миссис Браун почти не верила, что он вообще когда-либо был болен по-настоящему. Пусть вытерпит горчичник, если не в виде лечения, то в виде наказания. Горчичник во всяком случае ему не повредит. Итак, желая скорее отомстить за свои ночные подвиги, чем логически их завершить, дочь Альбиона решительно приступила к делу.

Оставив свечу на столе, чтобы действовать обеими руками, она на цыпочках прокралась к постели. Хотя муж и вел себя с ней дурно, ей все-таки не хотелось причинять ему неприятность, разбудив слишком резко. Она решила исполнить обязанность жены, как должна ее исполнить британская матрона, — не только приложить согревающую гущу к его горлу, но и заботливо просидеть рядом с ним двадцать минут, чтобы снять компресс вовремя. Конечно, с этим были сопряжены некоторые затруднения, к примеру, удаление горчицы после того, как она отслужит свою службу. Будь миссис Браун дома, окруженная удобствами, операция была бы произведена с помощью какого-нибудь мешочка из тонкого полотна, сквозь который состав проникал бы в нужной мере. Но в данных обстоятельствах такая возможность ей не предоставлялась. Достойная женщина сознавала, что и так уже совершила чудо, добившись того, чего добилась. Если операция должна была заключать в себе некие неприятные моменты, супругу следовало их перетерпеть. Он просил горчичник на горло — и он его получит!

Пока все эти мысли проносились в ее голове, миссис Браун наклонилась в темноте над постелью и, не отрывая глаз от горчичника, чтобы он не соскользнул, тихонько приподняла длинную бороду мужа, а другой рукой быстро, решительно, но очень осторожно приложила платок с горчицей к его горлу. Горчичник покрыл шею целиком, от подбородка до самых ключиц. Миссис Браун успела взглянуть на это место только мельком, но никогда прежде ее так не поражали величественные пропорции этого мужественного горла. Сладкое чувство жалости наполнило нежное сердце, и она тут же решила сократить страдания мужа до пятнадцати минут. Тот лежал на спине с полуоткрытым ртом, и когда жена подняла его длинную бороду, борода эта и ее рука почти закрыли его лицо. Но он не сделал никакой попытки освободиться. Даже не шевельнул ни рукой, ни ногой, только всхрапнул разок громче прежнего. Миссис Браун знала, что муж обыкновенно бывал ночью менее громогласен, что в его голосе обычно было нечто более деликатное и, пожалуй, нечто более брюзгливое, но ведь нынешние обстоятельства были исключительны.

Женщина тихонько опустила бороду… и перед ней оказалось чужое лицо. Она поставила горчичник неизвестно кому! Ни испуг Приама, разбуженного в глухую полночь, ни страх Дидоны, когда та узнала о бегстве Энея, ни отчаяние Отелло, когда он убедился в невинности Дездемоны, ни ужас Медеи, которая поняла, что убила родных детей, — не могли сравниться с ужасом этой британской матроны, когда она стояла затаив дыхание перед постелью незнакомца. Беспомощно, неуверенно она сунула было руку, чтобы стащить платок, но тотчас ее отдернула. А если он проснется и обнаружит ее в своей спальне? Как она объяснит это незнакомцу? Какими словами растолкует все обстоятельства этого странного происшествия достаточно быстро, чтобы тот не успел сказать ни одного оскорбительного для нее слова?