Миссис Браун приняла предложение экономки и собиралась уже пойти в свою комнату, когда наверху в коридоре и потом на лестнице послышались шаги, и навстречу прибывшим стремглав выбежала молодая леди.

— Вы все приехали на четверть часа раньше, чем мы предполагали, — воскликнула она. — А я так хотела встать пораньше, чтобы вас встретить!

С этими словами она пролетела по лестнице мимо сестры — потому что молодая леди была мисс Джейн Томпсон, сестра миссис Браун, — и бросилась в холл. Тут мистер Браун, всегда состо— явший в очень дружеских отношениях со свояченицей, выступил было вперед, чтобы заключить ее в свои объятия, но она будто и не заметила его в порыве своих пылких чувств, пролетела дальше и бросилась на грудь другому джентльмену.

— Это мой Чарльз! — сияя улыбкой, радостно проговорила она. — О, Чарльз, я думала, ты никогда не приедешь!

Мистер Чарльз Барнаби Джонс — таково было его имя с тех пор, как он унаследовал поместье Джонсов в Пемброкшире, — заключил в объятия пылкую даму своего сердца, но не мог при этом удержаться от опасливого жеста, высвобождаясь из ее объятий.

— О, Чарльз, что это значит?! — изумленно спросила мисс Джейн.

— Ничего, милая, только… только…

И он жалобно взглянул на миссис Браун, как бы умоляя ее не говорить о происшедшем.

— Тебе, пожалуй, лучше познакомить нас, Джейн, — вмешалась миссис Браун.

— Познакомить вас! А я думала, вы вместе ехали, останавливались в одной и той же гостинице…

— Так оно и было, но можно останавливаться в одной гостинице и не будучи знакомыми. Мы всю дорогу ехали с мистером Джонсом и понятия не имели, кто он.

— Как странно! Неужели вы не сказали друг другу ни слова?

— Ни единого, — заявила миссис Браун.

— Я надеюсь, что вы полюбите друг друга, — заметила Джейн.

— Если не полюбим, это будет не моя вина, — отозвалась миссис Браун.

— Уж, конечно, и не моя тоже, — заключил мистер Браун, протягивая руку другому джентльмену.

Разнообразные чувства, овладевшие мистером Джонсом в эту минуту, однако, оказались ему не по силам, и он ответил не совсем так, как следовало бы. Но, когда его провели наверх, в его комнату, он решил, что лучше примириться с обстоятельствами.

Владельцем дома был старый дядя Джон, холостяк, с которым жили члены его многочисленного семейства. Среди них был и величайший из всех Томпсонов, кузен Роберт, ныне член парламента, и юный Джон, как называли обыкновенно одного весьма предприимчивого сорокалетнего Томпсона. Была и старая тетя Бесс, а среди прочих молодых отпрысков — мисс Джейн Томпсон, помолвленная теперь с мистером Чарльзом Барнаби Джонсом. Как-то так случилось, что никто из прочих членов семьи не видел еще мистера Барнаби Джонса, и он, от природы застенчивый, чувствовал себя весьма неловко, спустившись завтракать в столовую, где собрались все Томпсоны. Его знали как джентльмена из хорошей семьи с большим состоянием, и все Томпсоны одобряли предстоящий брак, но во время этого первого рождественского завтрака жених, похоже, видел все в мрачном свете. Правда, за столом по одну сторону от него сидела его невеста Джейн, но зато место с другой стороны занимала миссис Браун. Она тотчас приняла с ним тон необыкновенно интимный — как умеют делать женщины в подобных случаях, — ибо сразу решила, что будет считать мужа сестры своим братом, но он все-таки ее опасался. Она все еще продолжала быть для него женщиной, которая пришла к нему среди ночи, а потом бросила его в беде.

— Как это странно, что вы оба задержались в один день! — сказала Джейн сестре.

— Да, очень странно, — отозвалась миссис Браун, с улыбкой озираясь на соседа.

— Погода была отвратительная, знаете ли, — проговорил мистер Браун.

— Но и вы, и мистер Джонс так твердо решили приехать, — вмешался в беседу старик хозяин. — Когда мы получили обе ваши телеграммы одновременно, мы были уверены, что вы как-нибудь договорились.

— Не то чтобы именно договорились, — заметила миссис Браун, причем мистер Джонс принял вид необыкновенно зловещий.

— Тут, наверно, было еще что-нибудь, чего мы не знаем, — сказал член парламента.

Затем все собравшиеся отправились в церковь, как и подобает дружной семье в первый день Рож— дества, и в три часа пополудни вернулись домой к прекрасному обеду на старинный английский лад, во время которого были поданы великолепный ростбиф в полтора фута толщиной, индейка величиной со страуса, пудинг еще больше индейки и две или три дюжины пирогов с начинкой.

— Какой огромный кусок мяса! — воскликнул мистер Джонс, довольно долго отсутствовавший в Англии.

— Он покажется значительно меньше, — заметил старый джентльмен, — когда все наши друзья уделят ему надлежащее внимание. Рождественское угощение не может быть слишком велико, — продолжал он, — если повар не пожалеет на него времени. Я еще никогда не видел, чтобы оставалась хоть одна крошка после рождественского обеда.

Между сестрами, однако, уже состоялось объяснение по поводу прошедших событий. Миссис Браун успела рассказать обо всем Джейн: как заболел ее муж, как она была вынуждена отправиться в столовую за горчицей и что она потом сделала с этой горчицей.

— Ну, сходства между ними нет, по-моему, ни малейшего, — сказала Джейн. — А по-твоему, неужели есть?

— Да как тебе сказать… Пожалуй, что и нет, это правда, но, понимаешь, я ведь видела только бороду! Конечно, это было глупо с моей стороны, но все-таки я это сделала.

— Так почему же ты не сняла его немедленно? — спросила сестра.

— Ах, Джейн, ты только представь себе! Ну, разве ты бы сняла?

Затем, конечно, последовали объяснения и всех остальных событий: как их задержали перед самой отправкой в Кале, как Браун извинился самым любезным образом, как они путешествовали вместе с Джонсом, который всю дорогу не сказал им ни слова. Он лишь неделю назад стал называться своим новым именем и тотчас заказал себе новые визитные карточки.

— Я, конечно, догадалась бы, если бы не было расхождения в первом имени. Чарльз мне говорил что-то вроде Барнаби Родж.

— Вроде! — воскликнула Джейн. — Чарльз Барнаби Джонс — очень хорошее имя.

— Конечно, очень хорошее, и я уверена, что скоро он совершенно оправится от всех последствий этого несчастного случая.

До обеда тайна не получила дальнейшего распространения, но все же между Томпсонами и даже среди прислуги внизу стало как будто чувствоваться ее присутствие. Старая экономка была уверена, что мисс Мэри, как она продолжала называть миссис Браун, могла бы кое-что сообщить, если бы того пожелала, и что это кое-что имело отношение к личности мистера Джонса. Глава семьи, весьма проницательный старый джентльмен, чувствовал это также, а член парламента, совершенно убежденный, что от него-то уж ни в коем случае не следовало ничего утаивать, был почти рассержен. Джонс, ощущавший гнет этой тайны на протяжении всего обеда, молчал и выглядел унылым. Но после двух-трех тостов, когда было выпито уже достаточно — за здоровье королевы, за здоровье старого джентльмена, за здоровье юной четы, за здоровье Браунов, за общее здоровье всех Томпсонов, — языки развязались, и последовал вопрос.

— Я знаю, что в Париже между нашей молодежью произошло что-то такое, о чем нам еще не сообщили, — сказал дядя.

Тут миссис Браун натянуто засмеялась, и Джейн, также смеясь, дала понять мистеру Джонсу, что ей все известно.

— Если тут скрывается какая-нибудь тайна, надеюсь, она тотчас будет обнаружена, — с беспокойством проговорил почтенный член парламента.

— Послушай, Браун, в чем же дело? — спросил и другой кузен.

— Ну да, правда, был один случай. Пусть лучше Джейн расскажет, — сказал он.

Чело Джонса стало мрачнее ночи, но он не произнес ни слова.

— Ты не должен сердиться на Мэри, — шепнула ему невеста.

— Ну-ка, Мэри, рассказывай, ты всегда была на это мастерица, — сказал дядя.

— Терпеть не могу таких вещей, — заявил член парламента.

— Все расскажу, — пролепетала миссис Браун почти в слезах или делая вид, что почти в слезах. — Знаю, что я очень виновата, и прошу у него прощения, а если он не скажет, что простил меня, никогда больше не буду счастлива в жизни.