Я передаю этот разговор совершенно точно, хотя и понимаю, что он велся полушутя, в ресторанном гаме. Некоторые из друзей уверяют меня сейчас, что все это было розыгрышем, а может быть, актерским этюдом — актеры, дескать, любят репетировать в естественной обстановке, проверять свои реплики на людях. Может быть, это и так. Может быть, Высоцкий таким образом избавлял себя от соперничества в том, кто кого «перепьет», хотя в данном случае это ему не грозило. Допускаю, что это была шутка, импровизация, каприз, все, что угодно. Важнее другое — он не пил в компании, а за ним тянулись рассказы о прошлых гулянках.
«Запью ли вновь?» — резонный вопрос. Высоцкий никогда не был алкоголиком, и это надо сказать громко. Он нигде не был в таком качестве зарегистрирован, никогда не лечился. Однако, к сожалению, он не сумел до конца побороть пристрастия к водке, несмотря на помощь современной медицины и техники и несмотря на то, что был автором многочисленных песен, направленных против пьянства.
Силы человека не неисчерпаемы. Особенно при их неразумном расходовании. Подорванное водкой, систематическим недосыпанием, бурным темпом жизни, непрерывными психологическими и физическими перегрузками, железное здоровье начинает сдавать.
Высоцкому становилось все труднее и труднее играть «Гамлета». Как усталый футболист, который беспомощно смотрит на часы, он едва-едва дотягивал до финала. Чтобы безуспешно искать исцеление в таблетках и алкоголе…
Эти трудности он испытывал уже во время гастролей во Франции в 1977 году. Однажды в Марселе он попросту исчез, что вызвало в театре большую тревогу. Из Парижа вызвали Марину, Любимов и художник театра Боровский отправились его искать. Наконец нашли незадолго до объявленного представления. Высоцкий чувствовал себя плохо, но все же вышел на сцену, и спектакль начался. Были приняты все меры, чтобы не случилось чего-либо неожиданного. За кулисами дежурил врач со шприцем в руке, одетый в соответствующий спектаклю театральный костюм, готовый выйти на сцену и сказать по-французски: «Принцу немножко не по себе…» — и сделать ему спасительный укол, а в это время актеры должны были импровизировать, играть кто во что горазд, пока исполнитель главной роли не придет в себя… Да, в который раз он подтвердил непреложное печальное правило: легче бороться с пороком в глобальном масштабе, чем победить его в самом себе.
Некоторые считают, что Высоцкий ставил перед собой цель изобличать алкоголиков в песнях, старался приковать их к позорному столбу. В своей статье «Без микрофона» поэт и критик Леонард Лавлинский среди прочего затрагивает и эту тему: «Как правильно писал Юрий Карякин, Высоцкий со свойственной ему искренностью показывает пьянство «уже не как удальство, а как безобразие, народное бедствие и страшный грех». Добавлю, что эффект усиливается и тем, что автор не принимает позы обличителя, не произносит возмущенных тирад (как же они нам опротивели!). Он просто дает нам посмеяться, а вдоволь насмеявшись, мы задумаемся и ужаснемся».
Петр Михайлович Леонов, который долгое время собирал материалы для будущего музея Театра на Таганке, однажды познакомил меня с Юрием Карякиным, литературоведом, занимавшимся творчеством Высоцкого. Он один из немногих коснувшихся темы пьянства, и не случайно Лавлинский ссылается на него. Высоцкий действительно знал, что педагогика полезна и нужна в определенных учебных заведениях, но в искусстве — и это удивительно — она может вызвать обратный эффект. И Высоцкий шел совсем по другому пути в своих песнях о «зеленом змии», но приводил нас к выводам, которые заставляли ужасаться, несмотря на нарочитую легковесность исполнения, юмор и даже озорство.
Мы уже говорили о его ранних песнях, предупреждавших об опасных масштабах, которые алкоголизм может приобрести, поэт предлагал нам наглядные примеры того, как эта болезнь вначале опустошает личность, а затем разрушает семью. Увы, поэт не прибегал к гиперболизации, алкоголизм продолжает угрожать обществу и может стать истинным для него бедствием. И лишь самые продуманные меры борьбы с пьянством смогут предотвратить его распространение.
Родные артиста болезненно реагируют на одно только прикосновение к этой деликатной теме. Но для Высоцкого вообще не существовало запретных тем. Его беспощадная откровенность не позволила и нам закрыть глаза на факты. И если бы мы об этом не сказали, за нас это сделала бы стоустая молва.
В книге «Владимир, или Прерванный полет» Марина Влади очень подробно описала эту скрытую от посторонних глаз сторону их семейной жизни. Там она не только подтверждает вшивание «капсулы» с выразительным названием «Эспераль», в котором ей слышится русское слово «Надежда», но пускается в колоритные подробности всей процедуры операции, замены капсулы и проч. Ищет она и ответ на вопрос, почему столь удобное приспособление себя не оправдало, не помогло ее мужу, не смогло уберечь его.
С чистой совестью могу повторить вслед за Людмилой Гурченко: «Я никогда не видела Володю в нетрезвом состоянии. Знаю о таких вещах лишь по рассказам других».
Из этого не следует, что я ставлю под сомнение то, о чем на многих страницах пишет Марина Влади. Просто я не знаком с теми людьми, в обществе которых он отдавался пороку, так хорошо известному нам по его антиалкогольным песням.
* * *
На вопрос, не тяготит ли его популярность, Высоцкий шутливо отвечал, что он ее просто не замечает. Так как он работает с раннего утра до полуночи, у него просто не остается времени ее замечать или почивать на лаврах, наслаждаясь своей славой. Поэтому он с полной уверенностью заявлял:
— Мне кажется, что пока я могу держать в руках карандаш, пока в моей голове еще что-то вертится, я буду продолжать работать.
Это слова трудового человека, никогда не пытавшегося заискивать перед публикой по примеру посредственных исполнителей. Семен Владимирович Высоцкий говорит, что его сын мог неделями спать по четыре часа в сутки, отдавая двадцать часов своему искусству.
Есть множество зрителей, слушателей и читателей, которые, встречаясь с произведением искусства, хотят немедленно понять, как оно сделано. Они напоминают детей, пытающихся узнать, что находится внутри картонного коня. Но художники обычно ревниво скрывают тонкости своего ремесла, стараются не посвящать нас в секреты творчества. Редко-редко они по крупицам делятся этим в письмах, интервью, статьях…
Не составлял здесь исключения и Владимир Высоцкий. Он считал даже, что популярные артисты просто саморазоблачаются, когда начинают объяснять на экране — сбивчиво, уклончиво, неопределенно, — как они работали над любимыми своими ролями или каково их отношение к тем или иным проблемам творчества. В подобных случаях он говорил так:
— Зачем вы спрашиваете, что я думаю об искусстве, каковы его цели? Ну, гуманизм — цель искусства, конечно. И что? Вы же не хотите, чтобы я старался показаться умнее, чем есть на самом деле. Зачем это? Все, что я думаю об искусстве, и о жизни, и о людях, заключено в моих песнях.
Так это и есть, художник целиком в своих произведениях, его ценят за творения, а не за высказывания о них. И в то же время жизнь показывает, что сведения, полученные от самого художника, незаменимы. Кто лучше автора расскажет о том, как и когда он работает, каковы его эстетические взгляды, предпочтения? Кто лучше автора знает о его намерениях?
И хорошо, что Высоцкий изредка изменял своему убеждению — художник не должен выступать в роли толкователя своих произведений, — что он не игнорировал записки из зала с вопросами о технологии творчества, не обходил таких вопросов в интервью и разговорах. Это и дало нам возможность, собрав его отрывочные высказывания и соединив их посредством монтажа, получить представление о сущности его взглядов на творческий процесс. Так, в радиоинтервью для Болгарии Высоцкий говорил:
— Люди всегда остаются людьми, и их всегда волнуют одни и те же страсти. И меня занимают темы и проблемы, которые вечны: любовь, ненависть, горе, радость. Все очень просто. Форма только разная. Вот играешь Гамлета — он ведь может жить и сейчас, точно так же и теми же проблемами мучиться. Все задают себе вопрос «Быть или не быть?» в какой-то момент.