Часто им приходилось сходить с дороги и пропускать колонны беженцев с вооруженным сопровождением королевских войск. Дабы глухое недовольство не превратилось в гражданскую войну: среди беженцев попадались и ветераны Темных войн, и остепенившиеся на земле наемники, вольные рыцари с семьями и бывшие солдаты, отслужившие свой срок. Ясно, что они знают с какого конца держаться за меч.

Иногда встречались разбитые телеги и тела, сваленные на обочине. Мужчины с дрекольем и настоящим оружием, женщины, старики и дети. Только тарквиниев нигде не было — и немудрено. Разве кто-нибудь позволит пропасть такому количеству мяса. Раз не сразу, так после подтянутся ночью, а на утро даже костей не останется.

Шмиттельварденгроу был ко всему этому равнодушен — точно такую же картину он наблюдал тридцать лет назад в Восточной Эратии, но вот Джалад явственно бледнел от всех этих видов. Что поделать, благословенный южный край огненных гор не ведал таких масштабных войн. Как, до поры до времени, не ведало и Королевство. И это еще были цветочки: сюда еще не добрались вражеские войска.

Лошадей они раздобыли в замке саравангского володаря. Его самого не было — объезжал владения и наводил порядок во главе со своей дружиной. Встретил их комендант — хмурый дядька с бородой до пояса. Он был старой закалки и наверняка участвовал в Темных войнах, поэтому не прекословил Хорасу. Он еще помнил ужасы войны, чтобы уважать волю Ордена. Молодые, поминая про поражение при Черных Холмах и последующее бегство королевского войска во главе с паладинским отрядом, были не столь любезны. Настолько, что Хорасу пришлось заметить, что во главе той армии стоял Линсельм, герцог Ниддарский и королевский лорд-герольд — двоюродный брат короля, второй маршал и известный глупец. Не рассказывал он только про то, как милый Линсельм не раз и не два наведывался в Цитадель к самому Магистру. Но сказав одному, сказав другому, он вряд ли смог остановить волну слухов.

Так или иначе, после Сараванга они ехали верхом, а Шмиттельварденгроу — верхом на флегматичном муле, который сам был едва выше цверга. И все потому, что на лошади его просто-напросто укачивало. Только вот смеяться над этим никто не стал: вспыльчивый нравом гном мог выкинуть какую-нибудь неприятную для окружающих глупость.

Нынче, после всего, он уже начинал помышлять, что совершил ошибку, так легко согласившись на предложение командора. Но разум утверждал, что без помощи ему не справится.

Наконец, он решился. Шлепнув ладонью по крупу мула, он подъехал к могучему рыцарскому иноходцу, на котором восседал Хорас в полном боевом облачении. Доспехи были что зеркало, за спиной развевался постиранный и починенный белый плащ. Шлем паладин приторочил к седлу и ехал с непокрытой головой. Белая, словно мелованная кожа туго обтянула скулы, запали глаза под насупленными седыми бровями. Паладин сильно сдал за последнее время, пусть даже и внешне. И Шмиттельварденгроу догадывался почему.

- Гноме, - кивнул ему человек. Латные руковицы скрипнули, когда он крепче сжал поводья.

- Я чувствую в тебе проклятье. Цвергское, - произнес Шмиттельварденгроу. - Если хочешь, я могу снять его.

- Спасибо за участие, но нет. Оно меня не тяготит. - Хорас покачал седовласой головой.

- Не тяготит? - Он что — издевается? Цверг начинал злиться. - Как тебя, человек, может не тяготить проклятье. Из-за него погибали целые страны. Из-за брошенных походя слов .

- Откуда в твоем народе такая сила? Видать, не Светом это определено.

- Дхаров дхар, не знаю. Да и мне все равно. Я просто хочу быть уверен, что когда наступит момент, ты не подведешь. Здесь только двое, - Шмиттельварденгроу обернулся: Героним и Джалад что-то живо обсуждали, видать, нашли друг друга два одиночества, - кое-как умеют обращаться с оружием.

- Но почему же? - Командор выгнул бровь. Уже в который раз цвергу показалось, что у паладина не лицо, а маска, кожаный капот, натянутый... На что? - Твой южанин — пиромант. Героним — тоже, хоть и слабенький. К тому же я видел, как он орудует Головорубом.

При упоминании секиры лицо у цверга передернулось. Он заставил себя уняться и не бросится на полуэльфа, руки которого осмелились осквернить его оружие. Нет, не время еще. Правда, наступит ли оно когда?

- Секира любого превратит в великого воина — это ее свойство. В ней умения лучших секироносцев моего племени. А магия... Волшба ненадежна — меня вот подводила не раз. Только это, - он провел пальцем по кромке станской секиры, - никогда. Так что еще раз говорю: я могу снять проклятье.

- Все равно — нет, - качнул головой Хорас. - И это не из-за того, что считаю тебя врагом.

- Тогда из-за чего же?

Командор оглянулся: Джалад с Геронимом продолжали оживленно общаться. Видать, обсуждали какой-то аспект огненной магии. И, судя по изменившемуся лицу и потухшему взгляду, решился.

- Дело в том, что цвергское проклятье поддерживает мне жизнь...

- Что-о?

- Не перебивай! - В голосе паладина прорезалась сталь. - Ты не знаешь, что я и полуэльф выжили на Ларвийском погосте.

- Это Большой который? Тогда уважуха, клянусь Бездной.

- Спасибо, - сардонически усмехнулся Хорас. - Только вот после посещения сего изумительного места я не остался прежним.

Он стащил латную перчатку и пошевел пальцами, белыми с черными некротическими кончиками.

- Меня покусали.

Неожиданно. И это было еще слабо сказано. Шмиттельварденгроу от изумления даже рот разинул.

- Дхаров дхар! И ты еще не мертвяк с зелеными глазами?! Э-э, интересно... - протянул он. Сколько прожил цверг, а о таком ни разу не слыхивал. - Это что ж получается, проклятье спасло тебе жизнь?

- Не совсем. Скорее оттянуло неизбежное. Сколько его хватит я не знаю, но только вчера заметил, что пальцы начали терять чувствительность. Хотя надеюсь, что завтра не стану смотреть на тебя, как на вкусный окорок. - Человек слабо улыбнулся.

- Если шутишь, значит, еще крепок. Хотя...

- Я знаю, - кивнул командор. - Никто не знает, что будет со мной дальше. Только вот соображаю я все еще ясно, а проклятья лишь прибавляют мне силы. Впервые за последние пару десятков лет я чувствую себя сносно без всяких эликсиров. Только вот...

Он сник, словно раздумывая, стоит ли говорить дальше.

Решился:

- Не важно, победим или проиграем мы, но я хочу знать, что такая моя жизнь не продлиться слишком долго. Как только я стану не нужным, то ты цверг убьешь меня. Для тебя это будет легко, ведь ты был и остаешься моим врагом, с которым я лишь временно заключил союз.

Согласиться было легко, но вот только что-то Шмиттельварденгроу не спешил. Что-то мешало ему, может быть, странное чувство привязанности к паладину-изгнаннику и то, что теперь цверг был не совсем тем, что раньше. Нынче он даже мог некоторых людей назвать своими друзьями. Это было странно... и приятно.

Наконец, решился и он.

- Хорошо я сделаю это.

11.

На исходе четвертого дня они пересекли граничные засеки Сараванга и вступили на землю Дарватского княжества — одного из самых крупных, хоть и не самых многолюдных пределов Королевства.

Но нынче княжество могло претендовать и на второй титул, сомнительный по смыслу. То и дело около дороги попадались лагеря беженцев, которые охраняли княжеские войска. То ли лагерь от воров и мародеров, то ли окружающие земли от обитателей лагеря. Шум и вонь доносились даже до дороги. Пахло людьми: кровью, нечистотами, гнильем и голодом.

Вроде как дарватский князь организовал раздачу хлеба, но его все равно не хватало. А за околицей уже возникло кладбище и вырос дощатый барак со знаком Святого Света над кособокой крышей. Среди толпы беженцев попадались белые балахоны клириков — они были словно стервятники, привлеченные страданиями такого количества людей. Шмиттельварденгроу презирал их, но это чувство, как он теперь понял, носило иррациональный характер. За что презирать тех, кто и так подневолен тяжкой длани Ордена.