- Истинно так! - Грубый смех еще троих поддержал бывшего обладателя золотого.

Шмиттельварденгроу медленно повернулся, все еще скрывая лицо в тени капюшона.

Заявленный обладатель монеты не выглядел тем, кто носит в кармане столь крупные номиналы. Даже более того, при взгляде на него становилось ясно, что и медяк он видят лишь по большим празднествам да во время пьяного угара. Кореша его были ему под стать.

Ничего особенного: обычные деревенские мужики с дубинами наперевес, крепкие, но трусоватые и ленивые. К тому же и беглые, судя по тому, как они оглядывались по сторонам. У главного к тому же лицо было расщеплено ударом кнута, искорежевшего и без того, судя по всему, безобразную физиономию. Остальные могли похвастаться не меньшими увечьями, хотя ни у одного не было столь живописных. Шмиттельварденгроу громко прочистил горло и с оттяжечкой харкнул прямиком на ногу главному — ражему детине с перекошенной шрамом физиономией.

- Да ну. - Цверг опустил руки и спрятал их под плащ.

Главарь гнусно ухмылялся редкими гнилыми зубами и поигрывал здоровенной палкой. Цверг едва доходил ему до солнечного сплетения.

- Слышь ты, коротышка! Гони сюда монету и вали отседава, пока мы не сделали тебя еще короче. Будешь паинькой, - он окинул фигуру Шмитта оценивающим взглядом, задержался на секунду на все еще крепких, хоть и изрядно стоптанных сапогах и пошевелил в грязи пальцами босых ног, - оставим при обувке.

Сообщники согласно заржали, увлеченно тряся лохматыми бородами. Шмиттельварденгроу тяжело вздохнул и молча скинул капюшон, открывая на всеобщее обозрение серокожее лицо и глаза с ярко-красными радужками. Разбойники как по команде перестали улыбаться и испуганно уставились на гнома.

- Клянусь Святым Светом, цверг! – сдавленно прошептал один из них.

Цверг растянул тонкие губы в мерзкой ухмылке, выставив на всеобщее обозрение острые треугольные зубы. Еще во времена своей лихой молодости Шмиттельварденгроу подпилил зубы. После этого приходилось, правда, есть с особой осторожностью, иначе можно было запросто откусить язык, но впечатление на врагов они производили незабываемое.

Главарь оказался менее впечатлителен, чем его сообщники. Он угрожающе поднял свою дубину и надвинулся на гнома.

- Ты бы мог просто уйти, урод, но теперь мы тебя здесь и уроем.

- Зря! – прошипел цверг и без предупреждения ударил ножом, как по волшебству возникшему в руке, в живот главаря.

Лезвие почти без сопротивления, почти не слышно вошло в плоть. Брызнула кровь; мужик выронил дубину и рухнул на колени. Нож, зажатый в твердой гномьей руке, легко вспорол кожу, выпуская наружу клубки сизых внутренностей. Главарь захныкал, пытаясь вернусь их на место. Вырвав нож, цверг развернулся к остальным разбойникам. Во второй руке появился еще один нож. Ошеломленные неожиданным натиском, они так и не смогли оказать толкового сопротивления. Один попытался отмахнуться дубиной, но рухнул на землю с разрубленной коленной чашечкой, а второй впопыхах, попытавшись ударить плотницким топором, споткнулся на ровном месте и осел на колени. Он подставился так замечательно, что захлебнулся собственной кровью, хлынувшей в разрезанного от уха до уха горла.

Последний разбойник, видя, что дело оборачивается совсем не так, как он со свояками рассчитывал, бросил дубину и со всей прытью кинулся через поле. Цверг ухмыльнулся — пролитая кровь напомнила ему о том, как это хорошо — сражаться и убивать. Тем более, он не мог позволить множиться слухам об ужасной твари — цверге в Левандии. Он прошептал заклинание и щелкнул пальцами. Прах отозвался мгновенно, впитался в черную влажную почву, в жухлые полегшие стебли растений, заставили их сплестись в прочные веревки. В тот же миг черные плети, окутанные туманной дымкой, выскочили из жирной черной земли и захлестнули колени мужика. Он рухнул в грязь, и раз за разом вытягивающиеся из-под земли щупальца в мгновение ока обвили его шею. Он задергался, пытаясь вырваться, но спустя мгновение раздался сухой треск и он затих. Черные щупальца медленно распались и стекли на землю черными потеками вместе с дождевой водой.

Шмиттельварденгроу пошатнулся, в глазах потемнело на долю секунды, но он довольно улыбнулся. Оправившись, подошел к стонущему раненому и добил его, перерезав ему глотку.

Гном удолетворенно хмыкнул, окинул взглядом дело своих рук, вытер об плащ ножи, вернул их в ножны и спокойно обыскал покойников. У бывших разбойников нашлось пару медяков и фляга с самогоном. Цверг все еще чувствовал слабость после применения магии и, не мешкая, залпом осушил емкость. Сразу стало легче и веселее. На радостях он сжал пальцы так сильно, что баклажка из выдолбленной тыквы треснула. И потому улетела в кусты. После всего Шмитт церемонно поклонился уже остывающему главарю и двинулся дальше: пройти еще предстояло немало.

4.

Ведьмин Яр был скорее просто большой деревней, чем городом. Только старый обшарпанный деревянный палисад, которым было обнесено поселение, и древняя каменная башня, поросшая мхом и служившая местом проживания барона Люквидуса Левадийского – хозяина города и окрестных земель, придавали ему городской статус. Да и то – с натяжкой. Шмиттельварденгроу скептически оглядел укрепления и грязно выругался. Как и у всех гномов, зодческое искусство людей не вызывало у него иного чувства, кроме как презрения. Правильно когда-то говорил Повелитель Горгонада, что люди годны только для того, чтобы пахать в поле и чистить выгребные ямы.

Небо все также было затянуто низкими свинцовыми тучами, но ливень сменился легкой моросью. Цверг в последний раз затянулся самокруткой и поднялся с холодного валуна, валявшегося около дороги. Втоптав в грязь окурок, Шмитт решительно двинулся к воротам.

Тяжелые дубовые створки были распахнуты настежь, впуская тоненький ручеек крестьянских поклаж, тянущих обязательный оброк барону. На страже стояли отъевшиеся на казенных харчах тролли в заржавленных кольчугах, скалили иногда крупные лошадиные зубы и угрожающе потрясали копьями, пугая зашуганных селян. Цверг втиснулся между телегой, груженной мешками с брюквой и хмурым охотником, тащившем связку птичьих тушек, тщательно маскируясь под еще одного безымянного и безликого странника.

- Эй ты! Мелкий который! Да ты! Ходь сюды! – Шмиттельварденгроу прошипел сквозь зубы проклятие: проскользнуть незаметно не получилось. Путь ему преградило короткое копье с широким листовидным наконечником, которым удобно было и колоть и рубить.

В отличие от своих собратьев орков тролли, несмотря на всю свою природную тупость, в прошлой войне выбрали правильную сторону и бок о бок с людьми и другими светлыми расами крушили стены Горгонада. И теперь они уютно устроились в Эратии, пожиная плоды победы.

- Кто таков? Чего надобно в Яре? – широченный тролль одновременно спрашивал и ковырял в носу огромным пальцем. С непропорционально маленького черепа свисали редкие белесые патлы.

- Питер Граверс из Торнака. Приехал по личному делу. – Шмиттельварденгроу старался, чтобы голос его звучал как можно доброжелательнее, а лицо скрывалось в тени капюшона.

- Питер, гришь, Граверс, - сощурился тролль. – По личному, гришь, делу. Мурдел, глянька на него. Никого не напоминает?

- Не-а, а чо? – лениво огрызнулся второй, роясь в корзине с яблоками, одновременно распихивая их по карманам. Стоявшего напротив крестьянина распирало от возмущения, но, сравнивая комплекцию свою и троллью, он благоразумно сдерживался от замечаний. – Хай проходит, только, Гурдел, плату за въезд и беспокойство служивых людей возьми.

- Лады, – кивнул тролль и повернулся к цвергу. – С тебя, ента, пятера медью. За беспокойство, так сказать.

Шмиттельварденгроу проскрежетал зубами, зашуровал руками в карманах. Тренькнула легковесная медь. Гном сгреб ее в жменю и протянул громиле. Названный Гурдел с зубастой ухмылкой принял плату, внимательно пересчитал. После нахмурился, хмыкнул — и еще раз пересчитал.

- Дык, дрожайший Питер, туточки только четыре монетки. Четыре! А за проход надобно пять!