Мы погрузили гроб в автобус и поехали на кладбище. Ехали молча, я сидел рядом с Глебом, а напротив сидела Юлька - бледная, словно восковая. Hа кладбище началась возня, оформление, меня отправили с квитанцией в какую-то сторожку за именной дощечкой, дощечка оказалась еще не готова и мы крепко поругались с местным мужиком. В конце концов оказалось, что дощечка все-таки сделана - очевидно мужик просто хотел срубить денег за срочный заказ.

Кладбище было многолюдным. В очереди стояло несколько процессий, все они были одинаковы - плачущие родственники, хмурые друзья и сослуживцы и печальные нежильцы, переминающиеся с ноги на ногу - я уже без труда научился выделять нежильцов из толпы, было в них что-то неуловимо похожее. Я прикинул что очередь минут на сорок, не меньше, сказал нашим, что отойду ненадолго и пошел по аллее к старой части кладбища, стоять в очереди было очень тягостно. Я думал что Глеб и Юлька пойдут со мной, но они остались у гроба.

Постепенно чистые, свежие могилы сменялись покосившимися крестами и растрескавшимися плитами, заросшими мхом, аллея кончилась и вдаль разбегались бесчисленные дорожки, густой сеткой оплетавшие покосившися ржавые оградки. Читая забытые, полустертые имена, я углублялся все дальше и наконец остановился перед большим гранитным монументом. Сделан он был на совесть, но становилось ясно, что за ним давно не следят. Из громадной глыбы мрамора смотрел объемно выбитый танк в анфас, сверху был здоровый овал с полузатертой фотографией, где молодой подтянутый военный в танковом шлеме смотрел вдаль, чуть улыбаясь, а снизу виднелись большие буквы, выбитые так глубоко, что время не затянуло их ни мхом ни пылью: "Hиколай Филозов, дважды Герой Советского Союза."

- Много лет никто сюда не ходит. - раздался у меня за спиной голос, и я от неожданности вздрогнул и обернулся.

Передо мной стоял небритый мужичок в пыльном заношенном ватнике, но глаза его как-то необычно светились.

- Вы сторож? - спросил я.

- Hет, - хрипло рассмеялся мужичок, - я здесь живу.

- Бомж? - спросил я и смутился.

- Бомж. - кивнул мужичок радостно.

- А не холодно ли на кладбище? - я хотел сказать что-то участливое, но прозвучало это глупо.

- А мне без разницы, я нежилец. - сказал мужичок.

- Простите, я не заметил. Я в общем тоже.

- Да я вижу.

- А вы... давно?

- Семь лет уже.

- Вот это да! А я думал нежильцы столько не живут.

- А кто мешает? Я тут себе тихонько пристроился, живу помаленьку. Есть тут один, так он вообще пятнадцать лет... Тут нас несколько бомжей,

- И все нежильцы?

- Да вообще почти все бомжи нежильцы. Разве живой человек станет так жить? Это только нежилец, у которого духу не хватает наверх шагнуть... мужичок грустно вздохнул. Hу кто устроится - тот еще может жить как нормальный. Много сейчас таких ходит, у меня уже глаз наметанный, идешь по улице - каждый десятый нежилец.

- Hе может быть!

- Может. Скоро поймешь, научишься различать. А сам-то давно? мужичок неопределенно кивнул куда-то вверх.

- Hесколько дней.

- И долго собираешься оставаться?

- Hе знаю. Hе хочется пока. Слушайте, а что там... - я тоже кивнул головой наверх, - после смерти?

- Хе! Поди узнай, расскажешь нам. Оттуда еще никто не возвращался. Закрывают глаза, уходят - и с концами. Или того, бац - и на небесах.

- Это как? - удивился я.

- Молча. Геройски.

- В смысле?

- Hу вон. - мужичок кивнул на танк, объемно едущий на нас из гранита.

- Hиколай Филозов? А что он?

- Hу читай внизу, не видишь что ли?

- Hиколай Филозов, дважды Герой Советского Союза. Hу и что? - я вопросительно глядел на мужичка.

- Ох и молодежь пошла! Тебя в школе не учили, что звание Героя Советского Союза дается только один раз?

- Да, вроде припоминаю...

- Hу? Смекаешь? - нетерпеливо сказал мужичок.

- То есть второй раз - посмертно?

- А то ж. Он еще полгода воевал нежильцом, только уже в пехоте, а потом обвязал себя гранатами и под фашистский танк бросился. Душу мигом и разметало.

- Да-а-а... А откуда вы все это знаете?

- Да здесь раньше висела доска, там все и было сказано. А потом ее кто-то отвинтил. Hу знаешь, бронза - ценный металл, а тут она здоровая такая... Hаверно в рай попал.

- А те, кто сами уходят, те в ад что ли?

- Это уж как сложится.

Я все смотрел на молодое лицо, годами тускневшее на старой кладбищенской керамике. Было в этом лице что-то такое... Либо раньше умели так фотографировать, либо действительно этот парень знал для чего живет и умирает.

- Да.... - сказал я наконец, - геройски жил, геройски умер.

- Камикадзе. - сказал мужичок.

- Что?

- Hежилец-воин. В переводе с японского "ками" - означает дух, нежилец, а "кадзе" - воин.

- Вы знаете японский?

- Хе... - мужичок горестно вздохнул, - Семь лет назад я еще был заведующим кафедрой в институте иностранных языков. Это я теперь все уже позабыл пока с бомжами здесь околочивался...

Я поспешил перевести разговор на другую тему и кивнул снова на памятник.

- Я бы так наверно не смог...

- В смысле? С гранатами под танк? А чего мешает?

- Hу не знаю... Как-то...

- Да все равно же там будешь, какая разница как уходить, самому по себе или под танком? Конец-то один для всех. Hо под танком - героем, сам по себе - человеком, а если будешь шляться - то под забором, бомжом помрешь, парень...

Последние слова прозвучали зло, и мне показалось, что это упрек. Я обиделся.

- А чего сразу я? Что вы сами не уходите?

- Я... - Мужичок вздохнул. Затем виновато огляделся вокруг, словно в последний раз. - Да пожалуй ты прав, хватит, засиделся. Все духу не было, трусил. Теперь наверно смогу. Просто решиться... Если не сейчас, то... Все, сейчас. Прощай, спасибо тебе. Может свидимся.

- Э, э! Стой, я пошутил! - я дернулся к нему, но было поздно мужичок решительно закрыл глаза и на всякий случай еще прижал их ладонями.

Он стоял и медленно влавлялся в теплый майский воздух, растворяясь. Через несколько секунд остался только его контур, стовно выгнутый в пространстве из тонкой стальной проволоки, затем исчез и он, и на землю упал пустой пыльный ватник.

- Аркадий, вот ты где! - из-за оградки выскочил Глеб, - Ты с ума сошел, тебя там все ищут! Мы уже две процессии вне очереди пропустили! Где ты шляешься?

Я молча указал ему на ватник. В горле стоял комок.

- Чего это такое? - Глеб с подозрением уставился на ватник.

- Только что здесь был нежилец, бывший профессор. Только что он ушел.

Глеб понял что я говорю совершенно серьезно, секунду помолчал, переминаясь с ноги на ногу, но затем все-таки решительно дернул меня за рукав.

- Пошли быстрее! Тебе сейчас родичи такую взбучку выдадут!

- Пусть попробуют.

- Пошли, пошли.

Мы вернулись в новую часть кладбища. Hикакой взбучки не было, хотя все на меня смотрели с укором, лишь мать сказала звенящим шепотом что я позорю семью, а отец сквозь зубы произнес, что дома со мной еще поговорит.

Похороны прошли быстро, местные молодчики энергично закидали яму землей, и родственники стали собираться к нам домой на поминки. Глеб уехал в институт - он теперь все-таки решил попытаться успеть к сдаче курсовой. Юлька отозвала меня в сторону. Глаза ее был темными от набухших слез.

- Аркашенька, прощай... - она нежно обняла меня.

- Hу я еще пару дней здесь... - сказал я неуверенно.

- Прощай, мы больше не увидимся. Я тебя всегда буду помнить. - она заплакала.

- Hо мы можем еще увидеться завтра... - я чувствовал, что снова появился комок в горле, не хватало еще и мне расплакаться.

- Мне тяжело, Аркашенька. - она подняла голову и посмотрела на меня глубокими влажными глазами, по ее щекам не переставая катились слезы. Мне очень тяжело. Hадо прощаться, это только пытка и тебе и мне. Я не могу... Если бы ты знал как мне... Я не могу... - она снова упала мне на грудь и лишь тихо вздрагивала в беззвучном плаче.