До «большого взрыва» промышленной революции вмешательство человека в окружающую среду имело локальный или региональный характер. Его последствия могли быть довольно серьезны, но диапазон был ограничен. Ситуация изменилась, когда наступила эра ископаемых источников энергии. Уголь и нефть дали мощнейший толчок развитию промышленности, путей сообщения, сельского хозяйства, градостроительства и потребления. К сожалению, возникло одно непредвиденное побочное явление: бесконтрольные выбросы в атмосферу углекислого газа создают парниковый эффект. Повышается температура земной поверхности, тают полярные льды, происходят сбои в геотермальных процессах. Приходит время глобальных кризисов, не только финансовых, но и экологических. Стремительный экономический подъем развивающихся стран, прежде всего Китая, повышает экологические нагрузки. Когда миллиарды людей садятся за руль, пользуются компьютерами, живут в комфортабельных домах, летают на самолетах и поглощают бифштексы, становится предельно ясно, что прежний, ресурсоемкий способ производства не имеет будущего. Мы уже достигли стадии, когда издержки роста, поглощающего природные ресурсы, превышают эффект от роста благосостояния. Вместе с тем сокращение пахотных земель, перерасход питьевой воды, запрограммированное изменение климата не отражены в национальных счетах. Но это не значит, что за них не придется платить. И довольно скоро. Чем раньше мы сменим курс, тем меньше в будущем понизится наше благосостояние.

Чтобы стабилизировать климат, к 2050 г. общемировые выбросы СО₂ нужно сократить наполовину. С этим, собственно, никто не спорит. Споры вызывает вопрос о том, что в связи с этим следует предпринять: нужно ли нам, привилегированному меньшинству, резко сократить запросы в надежде на то, что общества Азии, Африки и Латинской Америки устоят перед соблазнами Модерна? Последовать примеру Диогена с его бочкой, для которого умеренность являлась условием свободы, а стремление к роскоши, карьере, власти, славе лишь другой формой рабства? Заключается ли спасение в героическом отказе от искушений общества потребления, как поступил, например Одиссей, который велел своим спутникам залепить уши воском, а сам, чтобы не погибнуть, подпав под чары сирен, привязал себя к мачте корабля?

Критика экспансивной культуры, в основании которой лежат ускорение и все большая интенсивность жизни, имеет давнюю традицию. Похоже, сегодня она опять входит в моду. На фоне затянувшегося финансового кризиса, эксцессов в финансовой индустрии, утраты уверенности средних слоев и все более жесткого соперничества на мировых рынках растут сомнения в обществе роста. В духе времени – умеренность, надежность и непреходящие ценности, а не алчность, напряжение, риск или деньги. Это та почва, на которой произрастает новая критика роста, во многом повторяющая инвективы 1970-х гг. Спектр мнений широк. Многие полагают, что экономический рост возможен лишь за счет природных основ жизни. Другие считают, что потенциал роста европейских экономик ничтожен, а потому нам лучше настроиться на будущее без роста. Под таким углом зрения рост рассматривается как дорогостоящая фикция, а новый реализм – это благосостояние без роста{7}.

Капитализм не имеет имманентных пределов роста. Его суть – перманентная экспансия. Это вступает в противоречие с исконно зеленой мыслью о том, что в ограниченном мире не может быть безграничного роста. Одних в этом экономическом укладе восхищает бесконечный поток новой продукции и потребностей, другим делается не по себе. Их смущает культура успеха любой ценой. Пьянящее чувство восторга от неолиберализма, открывшихся рынков, безудержного обогащения позади. Все больше хочется равновесия между материальным благосостоянием и нематериальными ценностями. Любовь, дружба, порядочность, радость жизни – «The best things in life are free» («Лучшее в жизни бесплатно»). Для многих представителей молодого поколения семья, друзья, свободный выбор сферы деятельности, работа, не лишенная идеалистических устремлений, важнее потребления и карьеры. Они подписываются под замечательными словами Вольфа Бирмана[4]:

На передний план выдвинулось стремление иметь стабильный доход, квалифицированное медицинское обслуживание и поддающееся планированию будущее. Чем глубже мир погружается в кризис, тем больше оборонительные, консервативные ценности превалируют над всеми дерзкими мечтами и планами. Похоже, это не просто мода, а признак более серьезных перемен. Разве не замечательно, что рассуждения вроде «Деньги – это круто» или не менее вульгарное «Жадность – это круто» устарели, что ценности котируются выше быстрого успеха? Замечательно! Поколение моих дочерей уже не делает разницы между моралью в политике и частной жизни. В повседневной жизни они пытаются следовать законам глобальной справедливости. Многие стали вегетарианцами, отстаивают права человека и равенство, придают значение справедливой торговле (fair trade) и не обращают внимания на моду и всевозможные лейблы. Работа, по их мнению, должна не просто приносить доход, но иметь смысл. Молодежь готова трудиться, но не хочет пробиваться наверх любой ценой. Это вселяет надежду.

И все же дебаты о том, как выбраться из ловушки роста, пронизаны какой-то трудноопределимой, но ощутимой усталостью – чувством, что лучшая пора Европы позади. Центр динамики роста переместился в Азию, Китай вот-вот перегонит США, Африка пробуждается от долгой спячки, а Европа жаждет былого величия. «Let it be», да будет так! Нужно уметь проигрывать. Петер Гаувайлер (ХСС) рекомендует Европе вспомнить свои региональные традиции, ратует за ее расчленение на малые государства и советует держаться подальше от мировой торговли. Европейский союз как хор отдельных голосов, подпевающих великанам? Нет уж, спасибо! Мы прекрасно знаем, чем это кончается. Большой оригинал, консерватор Майнхард Мигель говорит об «истощении экспансионистских мыслей, чувств и поступков, которые породили в том числе и евро»{8}. Он резко нападает на бациллу отграничения, жалуется на дефицит безопасности и с каким-то удовлетворением отмечает, что не только Европу, но и добрую половину мира охватила «усталость». Все попытки при помощи кредитных инъекций ввести новый гормон роста суть-де лишь «бесплодные усилия любви»[5]. Европа просто-напросто выдохлась. Ее экономической витальности пришел конец. Сегодня необходимо сохранить дееспособность общества в условиях экономического сокращения. Иными словами, нам нужно организовать отступление, не развалив при этом социальную структуру.

Я согласен с таким диагнозом: Европе бесполезно плестись за старым ростом, т. е. ресурсоемким, с долговым финансированием. Так мы не избежим ни экономического, ни экологического кризиса. Но следует ли из этого, что нам придется окончательно распроститься с ростом? Отнюдь. «Нулевой рост не решает ни одной проблемы, только порождает новые», – констатирует Мартин Йенике, многолетний руководитель исследовательского центра «Экологическая политика» при Берлинском свободном университете{9}. С экологической точки зрения нулевой рост означает лишь, что интенсивность природопользования останется на том же уровне, а это ничего не дает. Призывы вырваться из золотой клетки консюмеризма недальновидны, так как даже не ставят вопроса о способе производства. Критика культуры не в состоянии заменить анализ производственных отношений, тут старик Маркс был прав. Требование отказаться от потребления радикально только с виду. Оно не затрагивает суть экологической трансформации – фундаментальное изменение господствующего способа производства в сельскохозяйственной, энергетической, транспортной и градостроительной сферах. Справедливость этого утверждения станет очевидной, если мы перестанем считать Европу пупом земли, а попробуем окинуть взглядом остальной мир.