Палач выходит. Начальник звонит по внутреннему телефону.

Начальник. Двадцать четыре?.. Зайдите ко мне.

Кладет трубку. Теперь следовало бы побеседовать с адвокатом, но, видно, у них не особенно много общих тем.

Начальник. Та-а-а-к, пан адвокат. Сейчас он придет.

Петр завязывает картонную папку: кажется, что в ней ничего нет. Отдает папку начальнику.

Петр. Спасибо. Я этого ждал.

Начальник. Я тоже. В вашем распоряжении (смотрит на часы) полчаса.

Петр. Полчаса… хорошо.

На пороге появляется надзиратель.

Начальник. Проводите.

Адвокат встает и идет следом за надзирателем. В дверях сталкивается с прокурором. Это солидный пожилой мужчина с острым носом.

Прокурор. Приветствую вас, пан адвокат.

Петр. Здравствуйте. Я иду к нему, он хочет со мной поговорить.

Прокурор. Момент, пожалуй, не слишком подходящий, но мы так редко видимся… Разрешите вас поздравить. Я слышал, у вас родился сын.

Лицо Петра на мгновенье светлеет.

Петр. Да, недавно. Спасибо.

Идут — каждый в свою сторону. Где-то неподалеку мы видим человека на стремянке. Он спускается с лестницы к нам спиной. Вероятно, красил стену: в руке у него кисть, с которой капает белая краска. Надзиратель открывает дверь камеры и впускает в нее адвоката.

32

Камера ничем не отличается от дешевого гостиничного номера. Обыкновенная койка, столик, стулья, умывальник, разве что в металлической двери глазок — вот и вся разница. Яцек стоит спиной к двери, будто не слышит, что в камеру кто-то вошел. Петр растерян: он не знает, как о себе сообщить — сказать «добрый день» не поворачивается язык. К счастью, Яцек обернулся сам. Адвокат и заключенный посреди камеры обмениваются рукопожатием.

Петр. Вы хотели меня видеть.

Яцек. Да…

Адвокат садится на стул.

Яцек. Да…

Адвокат хочет помочь ему начать разговор.

Петр. Сядьте.

Яцек садится, опускает голову. Говорит тихо — Петру, чтобы что-нибудь разобрать, приходится пододвинуться поближе.

Яцек. Вы… видели мою мать?..

Петр. Да, видел.

Яцек. Она плакала?

Петр. Плакала.

Яцек. Говорила что-нибудь? Мне…

Петр. Нет. Только плакала.

Яцек. Вы бы не могли… Вы можете с ней увидеться?..

Петр. Могу… конечно, могу.

Яцек. Я так и думал, потому что вы… Вы меня позвали, когда я садился в «воронок»… Крикнули: «Яцек»…

Петр. Я хотел… Не знаю, что я хотел.

Яцек. Я подумал, вы крикнули, потому что не против меня… Брат, вроде, тоже, он мне сигареты дал, хоть я им столько… и вы… Те-то все против меня.

Петр. Против того, что вы сделали.

Яцек. Это одно и то же.

Яцек, похоже, забыл, что собирался сказать.

Петр. Вы хотели, чтобы я встретился с мамой…

Лицо Яцека проясняется: кажется, он и вправду забыл.

Яцек. Да… я хотел попросить, чтобы мама… чтобы мать похоронила меня в одной могиле с отцом. Там, где отец лежит. Можно, наверно… на кладбище меня можно похоронить?

Петр. Можно.

Яцек. Тут ко мне ксендз приходил. Говорил, можно.

Петр. Можно.

Яцек. Вместе с отцом, значит… там есть место… еще одно есть… для матери… мы договорились туда ее положить… но пускай она мне это место уступит. Ради меня.

33

Палач, выпрямившись, сидит на краешке стула в коридоре перед своей комнатой. Курит; пепел стряхивает редко — только когда столбик становится очень длинным, осторожно подносит к пепельнице руку с сигаретой.

У начальника тюрьмы еще осталось полстакана кофе. Прокурор делает последний глоток и смотрит на часы. Начальник набирает две цифры на диске внутреннего телефона.

Начальник. Двадцать четыре?

Надзиратель. Так точно, пан начальник.

Вешает трубку телефонного аппарата в нише рядом с камерой и открывает дверь. Яцек умолкает и смотрит на него.

Надзиратель. Пан начальник спрашивает: уже все?

Петр. Еще нет.

Подождав, пока надзиратель уйдет, снова поворачивается к Яцеку.

Петр. Вы сказали…

Яцек. Не помню…

Петр. Вы сказали, там три места.

Яцек. Да. Три. Там Марыся лежит. Марыся, отец и одно свободное, Марысю пять лет как похоронили… пять лет… да, пять лет назад ее тракторист задавил. Там, у нас. Она в шестой класс ходила, учеба только началась… ну да, двенадцать ей было… в шестом. А я с этим трактористом… с дружком своим, мы дружили… перед тем водку пил… водку и вино… а потом он поехал и задавил ее, на лугу, возле леса. Там на опушке луг…

Яцек наклоняется к адвокату; теперь он говорит отчетливее. Видно, много об этом думал н может сформулировать свои мысли.

Яцек. Я тут думал… Думал… будь она жива, я бы, может… вообще оттуда не уезжал… Остался бы, может. Марыся — она мне сестра, братьев трое, а она была одна. Одна сестра. Ее трактор задавил, и тогда мы купили могилу. Марыся… она была… она меня больше всех… и я ее больше всех любил. Тоже… Все б могло по-другому пойти, не случись такого… А как случилось, пришлось мне уехать. Уехать из дому. Я и не хотел совсем, если б не это… Может, все было бы не так.

Слышен скрежет засова. На пороге снова появляется надзиратель.

Надзиратель. Пан начальник и пан прокурор спрашивают пана адвоката, все ли уже.

Адвокат встает и подходит к надзирателю.

Петр. Передайте пану прокурору, что я никогда не скажу «все».

Надзиратель. Никогда не скажете «все». Закрывает дверь.

Яцек. Мы эту могилу купили, потому что Марыся любила деревья. Зелень любила, деревья. Очень любила. Она тогда в лес шла… По дороге… Купили… скинулись и купили, потому что на кладбище всего несколько деревьев и другие места были заняты. А тут аккурат дерево, и могила свободная… тогда мы ее и купили. Потом отец помер, мы и его туда. Помер, потому что жить стало незачем, когда Марысю трактором задавило. И еще одно место осталось…

Прокурор и начальник тюрьмы встают.

Прокурор. Приговор у вас?

Берет у начальника папку, развязывает тесемки. Внутри два листка, он пробегает по ни взглядом.