— Все? — закричал Ваня. — Чего мы ждем?
Дядя сел рядом с ним и «виллис» рванулся с места.
Вот это дорога! Вот это езда! Синяя лента шоссе так и бросалась под колеса. Встречные машины пролетали мимо, жужжа, как тяжелые жуки. Путь раскручивался по крутой спирали — мы то взлетали в гору, то с глухим воем катились в долину. Ай да Ваня! Вот это шофер!
Потом дорога испортилась. На смену асфальту пошла щебенка. Нас стало основательно подбрасывать на выбоинах. А Ваня не убавлял хода. Так и мелькали поля кукурузы, плантации чая, табака…
— Тише, Ваня. Этак мы колхоз проедем, — пошутил дядя Женя.
«Виллис» подбросил нас последний раз и остановился как вкопанный.
Целый час ждали мы дядю. Наконец он пришел с невысоким очень смуглым юношей:
— Знакомьтесь, ребята. Это Гиви, слышали о нем?
Конечно, слышали! О нем рассказывал Сергей Сергеевич. Это тот самый абхазец, что спустился в карстовую воронку на глубину триста метров! Спустился без веревок, один, сплетя канат из лианы-ломоноса. Я и Мишка так и уставились на него. Семнадцать лет — и уже мастер спорта. Эх, нам бы так!
Но Гиви, кажется, был самым молчаливым человеком из всех молчаливых людей на свете. Он поздоровался с нами и занялся проверкой фонарей.
Мы пошли по каменистой, еле заметной тропке. Все было так, как рассказывал Маркин: заросли ломоноса, ежевики, сассапарели, будто проволочные заграждения поставлены. Гиви шел впереди, ловко пролезая в узенькие проходы. Зато я и Мишка то и дело застревали в кустах. У меня были расцарапаны ноги, Мишка распорол себе щеку — вот так лес!
Вот и голый крутой склон со старым загоном для овец. Гиви подошел к трем громадным валунам и, не говоря ни слова, стал отваливать средний камень. Все мускулы у Гиви напряглись — он походил на древнюю греческую статую…
«Наконец-то!» — подумал я. Полгода ждал я этой минуты. Если бы дядя Женя не сказал мне вчера, что в пещере нет никаких рисунков! Но все равно — было очень интересно! Я с любопытством смотрел, как переодеваются, а вернее сказать, раздеваются мои спутники. Гиви уже скользнул, как ящерица, в провал между валунами.
— Толя, Толя, торопись! — понукал меня дядя. Он уже был готов к спуску. Я все-таки оставил на ногах спортсменки — в них-то было спокойнее — и шагнул к Мишке… И что же я увидел! У Мишки через голое плечо висел новенький ФЭД.
— Видел? — крикнул Мишка, наслаждаясь моим удивлением. — Отец подарил. Он у меня мировой мужик!
— Мировой, — искренне согласился я.
— Теперь все наши открытия будут документально подтверждены, — важно заметил Мишка. — Я даже магниевую ленту раздобыл.
— Ребята, что же вы? — послышался глухой, «подземный» голос дяди Жени.
Надо лезть. Мишка отважно спустил в провал ноги, нащупал выступы камней, дурашливо послал мне воздушный поцелуй и, крикнув: «Путешествие к центру земли начинается!», скрылся под землей.
Сколько раз представлял я, как это будет! Прямо скажу — мои представления о спуске в пещеру были далеки от действительности. В пещере было грязно и сыро. Ноги вязли в глине. Вязли так, как никогда не вязнут на земле. Никакая земная осенняя дорога так не всасывает ноги. Я не сделал и двух шагов, как расстался со спортсменками. Прав дядя Женя — тут надо ходить голым. А спуск был трудным: из стенок колодца выпирали белесые каменные уступы — настоящая винтовая лестница, устроенная природой. Ступеньки стертые — именно так, как стираются каменные ступени лестниц в старых домах.
— Представьте, ребята, как тысяч двадцать лет назад сюда спускался первобытный человек, — сказал дядя.
Мы стояли на широком уступе и посвечивали фонариками. «Винтовая лестница» сделала колено и дневной свет сюда не доходил. Гиви и дядя чувствовали себя под землей, как дома. Вот они наклонились и прыгнули куда-то в темноту.
— Не трусь! — закричал Мишка и прыгнул за ними.
Прыгнул и я. Ноги погрузились в липкую кашу — проклятая глина!
— Отличная пластическая глина, — услышал я голос дяди.
— Сюда бы скульптора спустить — он был бы в восторге… На, Толя, бери!
Не понимая, что мне протягивает дядя Женя, я спокойно протянул руку… Ладонь нащупала что-то круглое, холодное и пушистое.
— Персик? — удивленно спросил я.
Вместо ответа я услышал смех.
— Держи, держи крепче!
Что же такое я держу?.. Черт возьми! Это летучая мышь! Мне хотелось показать, что я нисколько не боюсь, и я направил луч фонарика на свой сжатый кулак.
— Это подковонос. По-латыни «ринолофус», — заметил дядя Женя. — А ты совсем не испугался? Тогда молодец. Но что же ты, Толя, не спросишь о рисунках, так называемых рисунках, — тотчас поправился дядя Женя. — Они перед нами.
Четыре фонарика уперлись четырьмя тонкими столбиками света в широкую каменную плиту. Сердце у меня забилось, а потом сжалось от огорчения. При всем желании я не мог совместить рисунок Маркина с этой мешаниной пятен, трещин и натеков. Мишка угрюмо молчал — его веселости как не бывало. Дядя Женя тщательно ощупывал какой-то выступ в стене. Гиви явно скучал, и я вполне понимал его. В те минуты мне были противны все пещеры на свете, я стал зябнуть.
«Нет, — думал я, — какое там жилище первобытного человека! Тут не то что человек, а и медведь не выживет — грязь и сырость!»
— А знаете, ребята, — вдруг очень серьезно заговорил дядя Женя. — Сегодня я обнаружил кое-что, говорящее в пользу вашего учителя…
Вот что надумал дядя Женя: если сейчас пещера сыра, то это еще не означает, что она всегда была такой. Десять тысяч лет назад она могла быть обитаемой и сухой. Заметно, что в последние годы, а может быть и месяцы усилилось просачивание воды, а значит, наскальные знаки могли исчезнуть совсем недавно. Возможно, что Маркин — последний, кто успел их увидеть…
Наши размышления прервал дикий крик Мишки:
— Сос!!! Я получил пробоину ниже ватерлинии!
Оказывается, он, как и я, стал мерзнуть и, чтобы согреться, начал прыгать. При втором прыжке он обо что-то сильно порезал пятку.
Мы скрестили лучи фонариков у Мишкиных ног. Дядя Женя нагнулся и поднял острый осколок камня.
— Толя, — изменившимся голосом сказал он, — это не просто осколок. Это… каменный нож!
— Значит, — закричал Мишка, забыв о своей пятке, — пещера была обитаемой!
Со странным, новым для себя чувством смотрел я на зеленовато-серый плоский камень. Я живо представил, как сжимала его сильная волосатая рука-лапа, как этот кремень кромсал жилистое медвежье мясо.
Только Гиви отнесся к находке спокойно:
— Э, — негромко уронил он, — таких много находил. Есть и больше.
— Да, — подтвердил дядя Женя, — в Абхазии такие находки не редкость. Но нам этот нож важен, как доказательство обитаемости пещеры в прошлом. Правда, Балясин может возразить, что, дескать, первобытный человек мог только на пять минут спуститься в пещеру, чтобы потерять в ней свой нож…
Мишка сфотографировал стену с пятнами, и мы вернулись на поверхность земли.
Я проявляю инициативу
— Вот что, ребята, — сказал нам вечером дядя Женя, — я должен здесь задержаться на два дня. Вы можете возвратиться в Сухуми — Ваня вас отвезет. А можете остаться тут, в «Звезде».
Конечно же, мы с Мишкой единодушно решили остаться. Как ни хорош Сухуми, но это все-таки город…
Я проснулся раньше Мишки. Дяди уже не было. В маленьком домике для приезжих стояла густая тишина. Где-то блеяла овца, стрекотали сверчки. Я очень люблю первые минуты после пробуждения — мысли приходят ясные, словно промытые. Вот и сейчас — я не успел протереть глаза, как понял, что надо опять лезть в пещеру.
Со дня на день приедет сюда Ксана с Балясиным… Нет, я не поверил Мишке — они не будут умышленно уничтожать все следы рисунков, если такие следы остались, но Балясин подслеповат, носит очки, а Ксана не спелеолог, а историк… Проверят ли они каждый штрих, каждое пятнышко? Нет, мы должны их опередить! Мы должны сегодня же сделать целую серию снимков.
