Иду в гостиную. Устраиваюсь на диване и накрываюсь одеялами. Постепенно я перенесла сюда из спальни все нужные вещи. Беру с тумбочки снотворное и принимаю две таблетки. Мама наверняка сказала бы, что у меня зависимость. Повернувшись на бок, сворачиваюсь клубочком и начинаю размышлять о том, чем буду заниматься завтра. Я не тороплюсь: я уверена, что не засну; и все же вскоре с удивлением чувствую, как уплываю в приятное забытье – уплываю под действием таблеток, которые работают не хуже, чем волшебное заклинание. Я боюсь, что ты поджидаешь меня во сне.

Она лежит в золотом гробу, обитом внутри белым шелком, и держит в руках искусственные цветы. Рэйф пытается выдрать их, но она не разжимает пальцы. Он вытаскивает ее из гроба и бросает на холодный бетонный пол, шершавый, как наждачная бумага. На ней нет одежды; лежа на полу, она пытается прикрыться стеганым одеялом. Вокруг столпились обвиняемые. Они дергают за одеяло, бьют ее ногами и тыкают в нее веником, который тут же превращается в хлыст. Потом ее поднимают под самый потолок и отпускают, и она падает обратно в стоящий на столе гроб. Она не может пошевелиться: обвиняемые крепко ее держат. Под их одобрительные возгласы Рэйф залезает в гроб и наваливается на нее сверху. Шипы черных роз впиваются в ее обнаженную грудь. Он давит на нее всем своим весом, и она больше не может дышать. Роберт в кожаных перчатках стоит рядом и молча наблюдает. В руках у него ножницы. Она пытается позвать его, но изо рта не вылетает ни звука.

Будильник поднял ее в пять утра. Ночью она все-таки разделась и теперь дрожала в холодном поту под сбившимися, промокшими от испарины одеялами. Нашарив телефон, она вызвала такси к шести часам – в той же фирме, что и обычно. Все детали были тщательно продуманы. Она сядет в первый утренний поезд; она специально выбрала такое раннее время, чтобы не оставить ему ни малейшего шанса перехватить ее на станции.

Все последние недели она существовала только с понедельника по пятницу. Все последние недели в ее жизни не было ничего, кроме судебного процесса. Но сегодня все изменится.

Она встала под душ. Горячий поток уничтожил кислый запах ночных кошмаров и выгнал холод из костей. Высушив волосы феном, она закрутила их в небрежный узел и в спешке побежала одеваться, чтобы сохранить в теле тепло. Она выбрала синее шерстяное платье, плотные чулки и высокие сапоги, затем надела свое обычное пальто и связанный мамой шарф. Шапку, варежки и зонтик она кинула в сумку; карта Лондона отправилась туда же. Немного подумав, она решила взять и паспорт.

Когда таксист позвонил в дверь, она ответила, что спустится через минуту, и ринулась к телефону. Рэйф сотни раз давал ей свой домашний номер, и теперь она собиралась воспользоваться его же собственным оружием. Она проследила за тем, чтобы сначала набрать 141 и включить антиопределитель. Когда она услышала его сонный, слегка испуганный голос, ее желудок непроизвольно сжался. Все ее тело протестовало против того, чтобы слушать его, когда в этом не было необходимости. Не говоря ни слова, она бросила трубку и направилась к двери. Он был в пяти милях: вряд ли успеет.

Она знала, что рискует. Знала, что их может не оказаться дома; знала, что они могут просто не открыть ей дверь… Но она понимала также, что предупреждать их о своем приезде бесполезно, и не позволяла себе думать о том, что ее ждет.

В половине девятого Кларисса стояла перед аккуратным домиком эдвардианской эпохи, зажатым среди других таких же аккуратных домиков, и набиралась смелости, чтобы постучать. Она не успела: дверь приоткрылась на несколько дюймов, и оттуда выглянула ухоженная, решительного вида женщина лет шестидесяти. Окинув Клариссу подозрительным взглядом, она строго спросила, почему та стоит здесь уже целых пять минут.

На вежливые предисловия не оставалось времени.

– Из-за Рэйфа Солмса, – ответила Кларисса.

Женщина сжала губы. Ее рука чуть заметно подрагивала.

– Вы его друг? – спросила она.

– О боже, нет, конечно! Совсем наоборот!

– Ну разумеется – что вы еще можете сказать! – Женщина потянула дверь на себя.

– Прошу вас! – Кларисса вставила ногу между дверью и косяком. – Он разрушает мою жизнь!

– Дайте мне закрыть дверь!

Кларисса услышала, как кто-то быстро и шумно спускается по лестнице; она подумала, что это должен быть мужчина.

– Прошу вас! – повторила она, не убирая ногу. – Мне нужно знать, что случилось с Лорой. Вы ведь ее мать?

– Шарлотта? – раздался в глубине мужской голос.

Женщина навалилась на дверь всем телом. Клариссе показалось, что ее ступня сейчас треснет, несмотря на крепкий сапог.

– Да как вы смеете! – закричала женщина, и Кларисса отступила, ужасаясь тому, что сделала.

Женщина захлопнула дверь.

Кларисса стояла, не зная, что делать дальше. Она говорила себе, что нужно стучать: стучать до тех пор, пока они не откроют, – и в то же время понимала, что никогда на это не осмелится. Опустившись на низкий каменный бордюр, обрамлявший подъездную дорожку, она наклонилась вперед, уперлась локтями в колени и положила голову на сложенные руки. Время остановилось. Она сидела в каком-то оцепенении; мыслей не было, и впервые за долгое время она погрузилась в блаженное забытье.

Ее внимание привлекли доносившиеся из-за двери взволнованные голоса. Неожиданно щель для писем приоткрылась.

– Подождите, – недовольно проговорила женщина.

Через десять минут дверь снова отворилась – на этот раз широко. На пороге стоял мужчина в темно-серых брюках и черном свитере, ростом не выше Клариссы. Вероятно, ему было под семьдесят, но выглядел он крепким и жилистым. Она уловила легкий аромат геля для душа.

– Это вы нам звонили, – произнес мужчина, и Кларисса кивнула в знак согласия. – Почему вы не унимаетесь?

– Я не могла иначе. Не могу иначе.

Он молча посторонился, приглашая ее войти. До нее донесся запах кофе и поджаренных тостов; она почувствовала голод, но ее тут же замутило. Переступив порог, она содрогнулась от мысли, что заходит в дом к незнакомым людям. Кларисса никому не рассказала о своей поездке, и никто не знал, где она сейчас. За одно утро она пробила брешь в своде правил, которые еще в детстве внушила ей мать; правил, по которым она жила всю жизнь.

Они шли по коридору, мимо развешанных по стенам семейных фотографий. В центре композиции всегда присутствовала одна и та же девочка. Кларисса не сомневалась, что это Лора.

Розовый сверток на руках у молодой миссис Беттертон; мать с улыбкой смотрит на свое дитя. Маленькая девочка делает свои первые шаги; молодой мистер Беттертон наклонился и протягивает к ней руки – на фотографии волосы у него темные, почти черные. Выпускной в шестом классе: гордые родители, между ними – девочка-подросток. Чья-то свадьба: групповой снимок, в середине – девушка лет двадцати, одетая подружкой невесты.

Ее можно было узнать в любом возрасте – изящную, хрупкую, белокурую и ошеломляюще красивую. Но на фотографиях Лора так и осталась тридцатилетней. Кларисса почувствовала неприятный холодок; по словам Гэри, десять лет назад, когда Лора встречалась с Рэйфом, ей было как раз около тридцати.

Миссис Беттертон, очень тщательно и аккуратно одетая, ждала их, стоя посреди опрятной кухни. На ней была твидовая юбка, вязаный джемпер и мягкие туфли без каблука – все в приглушенных коричнево-оливковых тонах. Она все еще была красива и очень походила на Лору. Густые серебристые волосы длиной до подбородка послушно лежали за ушами.

– Мой муж может уделить вам всего несколько минут, – холодно сказала она, не предложив Клариссе снять пальто и присесть. – У него назначена деловая встреча.

«Ну конечно, – подумала Кларисса. – Деловая встреча утром в субботу». Она отметила, что эту явную ложь женщина произнесла с легким американским акцентом.

Мистер Беттертон сказал, что может поехать и попозже, и жена метнула на него сердитый взгляд. Усадив Клариссу за стол, он принялся наливать кофе в темно-голубую глиняную кружку с порхающими колибри. Когда он поставил перед ней дымящийся напиток, Кларисса вежливо поблагодарила его и отпила маленький глоточек. Она не знала, с чего начать, и не представляла, как будет задавать этим людям свои чудовищные вопросы.