– У тебя на той неделе были критические дни.

От неожиданности я поднимаю глаза – и тут же отвожу их. Ты самодовольно ухмыляешься, словно сыщик, получивший информацию из надежного источника. Я не спрашиваю, как ты узнал. Но я об этом думаю.

– Я тебя знаю, Кларисса. Знаю лучше, чем кто-либо другой. Вот почему у тебя было плохое настроение, правда? Вот почему ты солгала мне, что болеешь, испортила вечер в ресторане и надула меня с театром… Это все гормоны! Я стараюсь простить тебя за все, что ты сделала, Кларисса. Стараюсь понять тебя.

Я поскальзываюсь, хотя дорога посыпана солью. Ты подходишь ближе, заставляя меня отшатнуться.

– Я просто хотел помочь! Ты могла упасть и пораниться.

«И кто был бы в этом виноват?» – спросила бы Энни.

– Не нужно читать брошюрки про преследователей, Кларисса. Ты же знаешь, что это совсем не то.

Откуда ты вообще знаешь про брошюрки??

Я молчу. Я прекрасно знаю, что спорить с тобой бесполезно. Ты только что произнес слово «преследователь» и даже не понял, что говоришь о себе.

«Три из четырех жертв знают своего преследователя», – вот что еще они пишут. Я бы очень хотела тебя не знать.

Продолжаю идти по тропинке. Одиннадцать часов. Далеко я не ушла. Оглядываюсь в поисках видеокамер: ни одной. Я так и знала.

– Ты сама хотела, чтобы я тебя нашел, Кларисса. Сама хотела, чтобы я пошел за тобой.

Если я закричу, никто не услышит. И я не уверена, что голос меня послушается.

– Мне нравятся твои новые духи, Кларисса.

Они уже выветрились. Я знаю это совершенно точно. Я брызгалась еще утром: чуть-чуть за ушами, чуть-чуть сзади на шее. Так меня учила мама. Она всегда говорила, что с духами нельзя перебарщивать.

– «Белая гардения». Ты и сейчас ими пахнешь.

И давно ты стал таким экспертом в парфюмерии?

– Пойдем в машину и поговорим в тепле.

Вперед. Вперед. Вперед.

– Я включу печку.

Быстрей. Быстрей. Быстрей. Не падать. Не падать. Не падать. На тебя я не смотрю. Моя цель – чугунные ворота.

– Мы не туда идем, Кларисса!

Ты хватаешь мою руку. Сначала я чувствую это, а потом уже вижу.

– Я старался говорить с тобой разумно, Кларисса. Но ты меня не слушаешь.

Пытаюсь вырвать руку. Ты усиливаешь хватку. Я вдруг замечаю твои облегающие кожаные перчатки.

– Теперь все будет по-моему.

Желудок подкатывает к горлу: я понимаю, что никогда не видела тебя в перчатках. Озираюсь по сторонам. Парк по-прежнему пуст. Говорю, чтобы ты убрал от меня руки и отпустил меня немедленно. Бесполезно. Ты не реагируешь.

– Пожалуйста, пойдем со мной, Кларисса, и поговорим. Нам нужно поговорить.

Ты уже успел протащить меня несколько футов – в направлении, в котором я идти совершенно не хочу.

– Как поживают твои родители?

Можно подумать, ты с ними знаком. Можно подумать, мы просто гуляем и болтаем, как старые друзья. Можно подумать, ты не тянешь меня силой. Ты как будто считаешь, что если будешь говорить о нормальных вещах, то твое поведение тоже покажется нормальным! Это было бы смешно, если бы не было так ужасно.

– Я и не знал, что у них дом с видом на море.

И тут меня наконец осеняет. Теперь я знаю. Знаю, как ты все это разнюхал.

В пятницу рано утром ты прокрался к моему дому и стащил мой черный мусорный пакет, в котором среди прочего хлама лежали использованные прокладки.

Извращенец. Теперь это говорит не голос Энни у меня в голове. Говорю я сама.

В мусорный контейнер ты тоже заглянул: забрал конверт с логотипом общества помощи жертвам преследования, обрывок оберточной бумаги с почтовым индексом Брайтона и адресом моих родителей, чек за духи…

Обычные вещи. Самые обычные вещи, которые обычные люди делают каждый день. Встретиться с подругой в ресторане… вынести мусор… все эти вещи больше мне недоступны! Ты хотел, чтобы я догадалась? Или ты слишком неадекватен и даже не понял, что выдал себя и твоя секретная тактика перестала быть секретной?

Ты притащил меня к полудню.

– Я просто хочу отвезти тебя домой, Кларисса.

После каждой фразы ты делаешь паузу.

– Поехали вместе со мной.

– Ко мне домой.

– Просто проведем время вместе.

– Это все, чего я хочу и всегда хотел.

– Я приготовлю тебе ужин.

– Я знаю, что ты стала плохо спать. Рядом со мной ты всю ночь проспишь как младенец.

Понятно: ты нашел в мусоре упаковку из-под снотворного.

– Солнце уже почти село. Вечером в этом парке опасно гулять одной.

«Серьезно?» – спросила бы Энни.

Ты ускорил шаг и вцепился в мою кисть обеими руками. Ты дотащил меня до часа.

«Почему вы не звали на помощь? Почему не боролись?»

Из носа течет. Гулко колотится сердце. Не знаю, как оно умудряется работать на такой скорости. Кожу на голове покалывает, словно через нее пробегают тысячи электрических разрядов. Я не могу позволить тебе затащить себя в машину. Я должна остановить это, остановить любой ценой!

В очередной раз пытаюсь вырвать руку. Ты резко дергаешь ее назад, и я вскрикиваю от боли.

– Ты сама этого хотела, Кларисса.

«Вы сами этого хотели».

Ты рывком притягиваешь меня к себе, заводишь мне руки за спину и, зажав их там одной рукой, обвиваешь ногой мои ноги, чтобы я не могла вырваться. Мне нечем дышать. Я даже не могу пошевелиться. Со стороны мы, наверно, похожи на влюбленную парочку.

– Мне нравится держать тебя так, Кларисса.

Мне никто не поможет. Брошюрки сейчас еще более бесполезны, чем обычно.

– Ты сама виновата, Кларисса.

Ты дышишь мне в лицо. Сегодня от тебя уже не пахнет зубной пастой. Я узнаю характерный кислый запах воспаленного горла; он душит меня, и я пытаюсь отвернуться. Я не успеваю: свободной рукой ты стискиваешь мне шею.

– Ты не оставила мне выбора, Кларисса.

У меня слетела шапка. Ты трогаешь губами мое ухо и покусываешь мочку.

Может, попробовать максимально расслабить все мышцы? Может, тогда ты больше не сможешь меня держать? Сегодня утром в перерыве Роберт говорил, что тащить обмякшее тело очень трудно. Наверно, он прав; но я понимаю, что вовсе не хочу оказаться на земле. Не хочу гадать, что ты сделаешь, когда увидишь меня лежащей. Я просто обязана оставаться на ногах.

– А чего ты ждала? Ты постоянно избегала меня, постоянно ускользала, – произносишь ты и после небольшой паузы снова – на этот раз с каким-то стоном – прибавляешь мое имя.

«Каждый может совершить насилие, Кларисса. И вы тоже сможете, если потребуется».

Я знаю, Роберт прав. Я бы не пощадила тебя, будь у меня возможность. Но физическое сопротивление мне сейчас не поможет. Я не справлюсь с тобой. Не смогу тебя ранить. Не смогу бежать быстрей, чем ты. В данный момент ты даже не даешь мне шевельнуться.

Меня спасут слова и хорошая актерская игра. И удача, хотя от меня зависят только первые два пункта.

– Я пойду с тобой, – говорю я.

Твои мокрые губы слюнявят мой лоб.

– Пойду с тобой к машине. Отпусти меня.

– Правда? – Твои губы касаются моих.

– Да, правда. Но ты делаешь мне больно.

– Ты это любишь, Кларисса. Я знаю твои тайные мысли. Знаю о твоих талантах.

– Я не люблю, когда мне делают больно, поверь. Перестань, пожалуйста.

Ты облизываешь мои губы.

– Ты слишком сильно сжал мне шею. Из-за этого мне тяжело дышать. И разговаривать.

– Вот и хорошо, Кларисса. Мне сейчас не до разговоров.

И все-таки хватку ты ослабил.

Ты просовываешь язык мне в рот. У меня сбивается дыхание. Я дышу слишком часто. И слишком громко.

Ты настойчиво прижимаешь свои бедра к моим. Мои колени подгибаются, но я не падаю – ты очень крепко меня держишь.

– Видишь, что ты со мной сделала? – Ты кладешь руку мне на грудь. – Давай-ка снимем с тебя все лишнее, чтобы не мешало.

Как будто мы любовники и дурачимся в постели.

– Ты что, хочешь заняться этим прямо здесь? – Мой голос дрожит от ужаса и отвращения, хотя ты, наверно, думаешь, что это от страсти.